Прошедший в субботу, 22 июля гей-парад "Ригас прайдс" был сопряжен с рядом сложностей. Сперва его разрешили, затем последовала волна протестов и его запретили, затем снова разрешили, причем, похоже, скрепя сердце, но сработал аргумент пути в Европу – "Понимаешь сам, какую оценку Би-би-си дадут подобному факту". В результате несколько десятков нетрадиционых активистов (по большей части приезжих) были встречены тысячной протестующей толпой, в дело были пущены яйца и помидоры, а из Англиканской церкви, где гей-пастор проводил гей-богослужение, участников парада-гордости полиция эвакуировала поодиночке с черного хода.
Если говорить о гей-парадах как таковых, то вообще нет уверенности, что они сильно способствуют распространению в обществе большей терпимости к представителям сексуальных меньшинств – в чем вроде бы их цель заключается. Даже далеко не всем представителям эти парады сильно нравятся, поскольку одно дело – желать от других тактичного и терпимого отношения к особенностям моей личной жизни, другое дело – нарочито выставлять эту личную жизнь напоказ в причудливых и соблазнительных формах, пропагандируя "буйное и разнузданное поведение" (с) Ю. М. Лужков. Если говорить о подлинных мотивах такого рода мероприятий, вряд ли уместно, как это делается ныне, называть их "парадами гордости". Точнее было бы именовать их парадами страха, ибо скорее это подспудное чувство движет устроителями мероприятий. Претерпев в прошлом много неприятностей, причем весьма сильных, представители сексуальных меньшинств, похоже, не ощущают нынешнюю терпимость, как данную навсегда. Терпимость такая штука, которая сегодня есть, а завтра нет – см. межвоенную Германию, где в 20-е гг. терпимости было хоть отбавляй, а в 30-е за это дело стали сажать в концлагеря. Отсюда желание закрепиться как можно прочнее, сделав соответствующий образ жизни элементом общей традиции. Расчет на то, что когда гей-парады прочно встроены в общую культуру и обычай, отыграть назад в случае чего будет сложнее. Может быть так, но может быть и совсем наоборот. Терпимость к тому, как два взрослых человека по обоюдному согласию устраивают свою приватную жизнь – это одно, а терпимость к тому, как толпы экзотических гомосексуалистов выходят на центральные улицы, смущая мирных граждан всякими соблазнами – это другое. Если слишком упорно садиться на голову, можно сорвать резьбу и вместо того, чтобы застолбить терпимость навеки, есть риск получить противоложный результат. Мудрость "гни, гни – не проломи" не только гетеросексуалам адресована.
Однако, это общие соображения, а бывают еще и частные, сопряженные с обычаями и преданиями даной конкретной страны, где предполагается устраивать парад гордости, и каковые предания полезно брать в расчет – хотя бы для того, чтобы примерно предвидеть возможные проблемы. В случае с Латвией объем проблем был столь велик, что в Ригу вряд ли следовало вообще лезть.
Отсутствие интереса к особенностям восточноевропейских государств приводит к тому, что и с востока, и с запада их рассматривают, как единую нерасчленную массу. С востока – все больше как однородных прибалтийских фашистов, с запада – как форпост европейской демократии. Про частности мало кто думает, между тем именно в случае с Латвией они довольно существенны – и как раз для педерастов.
То, что латвийская политика в отношении неграждан, а равно и в отношении России, русского языка, образования etc. отличается от литовской и эстонской политики, связано с тем, что Латвия – единственное государство среди бывших наших социалистических братьев (а может быть, даже и вообще единственное в своем роде государство), где представление о титульной нации, как о нации вымирающей, является существенной частью национального мифа. Причем очень давно. По диссидентским свидетельствам такие речи можно было услышать от латышей еще в 60-е гг. Первоосновой национального мифа (если не брать более давние времена – борьбу с немцами etc.), вероятно, послужила более промосковская, нежели в Литве и Эстонии, политика, проводимая руководством Латвийской ССР, что нашло выражение и в более быстрых темпах обрусения, и в сокращении доли титульного населения, которое в конце 80-х составляло всего 48% от общего числа жителей Латвии (сегодня – 52%).
Речь в данном случае не идет о том, хорош миф или плох, верен он или неверен (применительно к национальным мифам даже сама постановка вопроса вряд ли уместная), а о том, что этот миф объективно существует и многое объясняет в латвийской политике. В частности, из него следует, что нация, которая считает себя вымирающей, должна восстанавливать свои позиции в общем балансе населения страны. В России больше обращают внимание на такие действия (а также – и по преимуществу – разговоры), которые должны изменить баланс посредством сокращения доли нетитульного населения. Имеется в виду репатриация русских на историческую родину или же их ассимиляция. В том числе и путем выталкивания. Однако, кроме механического восстановления позиций титульной нации, может быть и естественное. Чем больше будет рождаться латышей, тем меньшей будет угроза вымирания. В этом смысле укрепление традиционного института семьи – необходимое следствие из национального мифа. Между тем уж хороши там педерасты или плохи, являются они мерзостью перед Господом или солью земли – но плодиться и размножаться, увеличивая численность латышской нации, они в силу известных причин не могут. А распространение их политкорректной практики в латышском народе означает падение рождаемости. Что с точки зрения алармистского мифа очень нехорошо. Знать ничего не желающие об этом мифе педерасты полезли прямо в пекло.
Впрочем, неуемно активных представителей секс-меньшинств тоже можно извинить. Латвийская идеология принципиально двусмысленна. С одной стороны, есть вышеупомянутый национальный миф, из которого следует, что вымирающая нация постоянно находится в состоянии крайней необходимости и если поперек этой необходимости становятся русскоязычные, чукчи, велосипедисты, педерасты – не обессудьте. С другой стороны, Латвия, как восточный форпост Европы, объявляется чуть ли не самой европейской страной в мире. Что в свете стандартных представлений о современной европейскости предполагает широчайшее покровительство всем и всяческим меньшинствам, а также строжайший запрет на разговоры о вымирании коренных европейцев. Все будут приятно смуглявые и меньшинные – и будет всем счастье. Услыхав, что Латвия есть во всех смыслах форпост Европы, доверчивые педерасты туда и поехали, полагая, что им там будет счастье, но в силу латвийской амбивалентности вместо счастья обрели горе.
Что до меньшинств, то всегда неполезно соваться в воду, не зная броду, что до Латвии, то ее диалектическая национальная идея, вероятно, и впредь будет порождать истории одна кляузнее другой. Все-таки лучше или крестик снять, или трусы надеть.
Источник: Globalrus
