"Не хочу учиться, хочу плодиться!"

– Ой, только не фотографируйте меня! – 11-летняя Баштам Горбуненко смущенно прикрывает лицо ладошками. – Я после родов так поправилась!

Всего два месяца назад у нее родился сын.

Из этого события никто не устраивал ток-шоу, журналисты не растаскали ее историю на части. Материнству одиннадцатилетки не удивились ни сельская администрация, ни врачи, ни соседи. Родила – значит, дозрела. Как корова или коза.

А для семьи Баштам появление ребенка у несовершеннолетней девочки – вообще дело вполне нормальное. Как и то, что 3-летних детей здесь кормят грудью, 13-летние не ходят в школу, а 33-летние не умеют читать.

Младенец – не человек

Поселок Комсомольский, где живет семейство Горбуненко, от Волгограда отделяет всего 70 километров. А кажется – несколько десятилетий. На полторы тысячи жителей здесь всего несколько телефонов, в домах нет воды, удобства на улице.

О том, что мы в поселке, свидетельствует ржавая вывеска, скрюченная от времени и непогоды. Под козырьком остановки прячется от жары бородатый козел. Важно переходят дорогу гуси. Им можно не торопиться: машины на трассе появляются раз в год по обещанию. Стелется по обочинам пожухлая трава, перемешанная с еще живыми кустиками серебристой полыни.

Центральная улица Комсомольского – длинная пыльная дорога, уходящая в поле. Совковый магазин "Влад", похожий на барак, школа, которую и не разглядишь среди буйно разросшегося сада, вывороченные наружу коммуникации – вот и все местные достопримечательности. В поселке постепенно умирает жизнь: молодые уезжают в райцентр или в Волгоград. Остаются те, кому просто некуда ехать.

– У нас же нет ни дорог, ни уличного освещения, ни воды, – вздыхает глава администрации Валентина Конова. – Люди по 2 – 3 тысячи на полях получают, разве на них можно жить?

По ухабам мы едем в гости к Горбуненко. На колдобинах машину подбрасывает так, что жалобно трещат внутренности старенькой "пятерки".

– Дед, где тут цыгане живут? – обращается Валентина Владимировна к старику с разъеденным морщинами лицом.

Мужчина охотно показывает дорогу: в Комсомольском Горбуненко знает каждый.

– Еще бы, это единственные цыгане в селе, – поясняет Конова. – К тому же они пастухи – уже второй год пасут местных коров.

Наконец мы подъезжаем к покосившейся глиняной мазанке. Во дворе за столом обедает семейство: Баштам с мужем Мишей, ее сестренка Настя и свекровь Наталья. Рядом в коляске, укрытый мужской кожаной курткой, сладко спит сын Баштани – двухмесячный Митя.

Мне гостеприимно предлагают стул – бывшее кресло из кинотеатра, с которого давно сорвана дерматиновая обивка. Из алюминиевого покореженного чайника наливают чай в граненый стакан.

– Только угостить вас нечем, – сетуют хозяева. – Нам на полторы тысячи рублей еще почти месяц жить. А ведь нас одиннадцать человек!

В этом крохотном доме размещаются Баштам с Михаилом и сыном, ее родители с тремя детьми, бабушка и три родича мужа.

– Так вас же двенадцать получается! – удивляюсь я.

– А ты Митьку тоже за человека посчитала? – в свою очередь изумляется Баштаня. – Он же маленький! Еды и места для него не надо... Какая же ты чудная, журналистка!

Любовь с джин-тоником

Молодая мама никак не выглядит на свои одиннадцать лет: платье до пят, полная "женская" фигура, на затылке по-бабьи в пучок собраны длинные рыжие волосы.

– Мне уже двенадцатый пошел, – щурит светло-карие глаза девочка, – родилась я 18 февраля 1994 года. У меня и свидетельство есть! Просто беда – уже сейчас вешу 70 кг! Это в папу: ему 30 лет, а в нем 130 кг. Ой, не хочу быть такой!

Возможно, и рождению ребенка она обязана именно своей рано оформившейся фигуре.

– Я думал, что Баштам уже 15 лет, – признается 20-летний отец Мити Михаил. – Если б знал, то и не посмотрел бы на нее...

Молодые люди познакомились чуть больше года назад в Таганроге. Баштам отправили туда помогать бабушке по хозяйству. В Таганрог из маленького поселка Ростовской области приехала и семья Миши. Отец и старший брат трудились на стройке. Младшего Михаила на поденщину никто не брал. "Жалко было, – поясняет его мать Наталья. – Он у нас щуплый – куда ему таскать цемент или кирпичи!"

По мне – так Михаил вовсе не выглядит щуплым: стройный парень с курчавой шевелюрой и темными, как спелые вишни, глазами.

– Я в Таганроге ничего не делал, – улыбается он. – Днем с друзьями на речку ходил, а вечером – на дискотеках пропадали.

На одной из тусовок он и познакомился с Баштам. Вскоре случилась и первая ночь.

– Ну, там, короче, пиво было, джин-тоник, еще какая-то фигня, – отводит глаза Баштам, – я даже не помню, как все произошло... Э, ты же для газеты пишешь, да? – оживляется девочка. – Тогда не говори, что мы часто с Мишкой потом спали. Скажи – у нас ЭТО было один раз: я же девственница. Вот и забеременела...

О своем интересном положении девочка никому не сказала.

– Я боялась, что меня подружки засмеют, – она смущенно разглаживает складки на платье, – бабушка сама обо всем догадалась, когда я уже два месяца была беременная.

Баштам тотчас же отправили домой: пусть с непутевой дочерью разбираются родители.

– Мама на меня тогда сильно ругалась, – вздыхает девочка, – а папа – не очень. Ему-то что: с малышом все равно сидеть не будет.

Ее мать Павлина поставила условие: ребенка оставим, если на тебе женится "совратитель".

– Мой сыночка сразу же согласился, – вставляет Наталья, – он так полюбил Баштанечку!

– Попробовал бы он отказаться, – шепотом добавляет молодая жена, – над ним бы цыгане сами суд устроили. Такой, что мало не покажется!

Молочко от бабушки

Мишины родители и брат собрали вещи, продали все имущество и переехали из Таганрога к своим новым родственникам в Комсомольский.

– Здесь хоть работа какая-то есть, – объясняет Наталья, – мужчины по очереди скот пасут – около девяти тысяч в месяц зарабатывают. Да и жилье недорогое: этот дом мы снимаем за 250 рублей в месяц.

Сразу после переезда, когда Баштам была на пятом месяце беременности, молодым устроили скромную свадьбу-вечеринку. Невесту одели в яркую красную юбку и голубую кофту, жениха нарядили в праздничную рубашку.

– Я, когда была маленькая, мечтала, что выйду замуж лет в двадцать, – откровенничает Баштам. – И будет у меня белое платье, фата и красивый муж. Ну а теперь ничего этого уже не надо...

Официально, конечно, молодых никто не расписал. Но и в тюрьму Мишу не посадили – он и паспорт-то получил всего полгода назад. Хотя фамилия у молодых все-таки одна и та же: и Баштам, и Миша – Горбуненко.

– Мы не родственники, – смеется Наталья. – Среди цыган много однофамильцев. Но все равно одинаковая фамилия как-то сближает...

Всю беременность Баштаня ходила не под присмотром врачей, а под надзором родных. Рожать приехала в город Волжский. Девочка всего пару раз была у гинеколога в райцентре, и брать на себя ответственность за юную пациентку местные врачи отказались.

– К нам Горбуненко поступила за день до родов, – рассказывает Валентина Краснова, заведующая родзалом областного перинатального центра. – Я сначала и не поверила, что ей всего 11, но родители показали свидетельство о рождении. К счастью, роды прошли легко.

На свет Митя появился 27 мая 2005 года. Он родился здоровеньким, с "типичными" показателями: 3360 граммов, 52 см. Несмотря на юный возраст, у маленькой мамы оказалось много молока – она даже подкармливала новорожденную дочь соседки по палате. Это у нее наследственное: 30-летняя Павлина Горбуненко до сих пор кормит грудью младшую дочь – 3-летнюю Русяню.

– Руська у меня грудь не берет, говорит, что это кака, – смеется Баштам. – Зато если у меня молоко пропадет, Митька точно голодным не останется!

Памперс детям не игрушка

Мужчины этой семьи пасут скот, а мать и свекровь работают на полях у хозяев-корейцев. Платят женщинам по сто рублей в день – денег хватает только на хлеб для многочисленного семейства.

– Мы вот картошку у себя на огороде посадили, – смущенно улыбается Баштам, – да только не дождались осени – уже всю выкопали...

Раз в месяц в доме бывает праздник – когда мужчины получают деньги за пастьбу.

– Они как что-то заработают, так начинают сумками из магазина продукты таскать, – рассказывает соседка баба Катя. – Я третьего дня малину собирала, смотрю, они огромные пакеты с едой тащат, тортики всякие. Оказалось, что младшей, Русяне, исполнилось три годика. Козу у соседей купили, гостей назвали – пир устроили. А тут ко мне Павлина недавно подходит: займи, говорит, на дорогу к родителям – за пару дней все деньги и прогуляли...

В доме Горбуненко – непроглядная нищета. Глиняные полы, старая русская печь и треснутые стекла на окнах. В зале, на самом видном месте, висят давние, с оторванными уголками, детские фотографии. Старенький телевизор, потускневшее от времени трюмо и засохшие цветы.

– Это мне волгоградские журналисты после рождения сына вручили, – с гордостью показывает свое сокровище Баштаня. – Букет старый, но все равно такой красивый!

В комнате молодоженов – огромная кровать, покрытая затертыми одеялами и старыми подушками. Древний магнитофон "Маяк", огромный шкаф, набитый тряпьем, продавленный колченогий стул, отошедшие от стен обои. Посреди закутка протянута веревка с пеленками, на которых еле просматривается рисунок "Москва-80".

– Эти ползунки мы все носили, – Баштаня демонстрирует вещи сына, – на новые денег ни хрена нет.

Ради меня ребенка нарядили в праздничные желтые штанишки. Правда, они тоже протерты и едва не трещат по швам. Только что переодетый Митя тут же наделал в штаны.

– Ой, обделался, – Баштаня, словно игрушку, вертит сына в руках, – надо бы ему пеленки поменять. Ладно, попозже – на этих пока еще ничего не видно...

Как самая большая ценность в пакете среди документов и паспортов хранится початая пачка памперсов. Но они – на самый крайний случай.

– Это тоже журналисты подарили, – поясняет молодая мама. – Только мы их редко надеваем – ну, если в гости надо пойти или к врачу...

Миша равнодушно наблюдает за нами с кровати: помогать Баштам ему не положено.

– По нашим цыганским законам она сама все должна делать, – уверен парень. – Я позже займусь воспитанием сына.

– Колыбельные ему поешь? – спрашиваю у Баштам.

– Так он же маленький, ничего не понимает, – снисходительно улыбается моей неосведомленности девочка. – На кой ему петь?

Цыгане – страшная сила!

Впрочем, Баштаня и не знает никаких колыбельных или сказок – ни читать, ни писать она не умеет. В школе девочка и ее муж не были ни дня. "Мне там скучно", – поясняет молодая мама. Младшая сестренка Настя проучилась три года, брат Федя – всего несколько дней. Ходить в школу Анастасии тоже не нравилось.

– Дома можно гулять сколько угодно, а в школе даже в магазин не выйдешь, – сверкает глазами-бусинами девочка, – а еще там был буфет, в котором продавали невкусные булочки.

Правда, забрать детей из школы Павлина Горбуненко решила вовсе не из-за несвежих завтраков.

– Она обиделась на директора школы, – пояснили мне учителя, – хотела устроиться сюда вахтером, а ей отказали. Вот и забрала в отместку детей.

В Комсомольский я попала как раз в день получки в местной школе. Педагоги скрупулезно пересчитывали зарплату – примерно 2700 рублей – и охотно рассказывали про Горбуненко.

– Семья у них хорошая, – говорят учительницы, – не пьют, не воруют, по базарам не побираются. Когда Павлина детей из школы забрала, мы помогали: собирали завтраки и относили им домой.

О том, что дети не учатся, а взрослые не умеют читать, учителя говорят спокойно. У всех свои заботы. Глава поселковой администрации вообще не в курсе событий.

– И чего вы об этих Горбуненко пишете? – удивляется Валентина Конова. – Лучше бы про трудности поселка рассказали. А цыгане – и есть цыгане. Курят, пьют, рожают рано...

Хотя в поселке на Горбуненко не жалуются. Местные жители знают пастухов лучше главы администрации.

– Они люди порядочные, – считает баба Катя. – Приходят ко мне звонить часто. И девочка ихняя в магазин для меня бегает.

А по мнению старших Горбуненко, уметь писать собственное имя вовсе не обязательно.

– Жена должна готовить и заниматься хозяйством, – уверена Наталья, – я вот неграмотная, но вырастила же четверых!

Видимо, Баштам ждет та же участь: куча детей, муж-пастух и скитание по чужим углам. Они как перекати-поле: кочуют по России, не имеют своего угла и живут там, где есть работа. Вот и в Комсомольском их семья надолго не задержится.

– Осенью куда-нибудь отсюда переедем, – говорит Миша. – Куда? Поживем – увидим...

Баштаня, как и муж, не строит планов на будущее. Уверена только в одном: больше заводить детей они пока не будут.

– Сначала Митьку же надо обуть-накормить, – заученно повторяет она слова взрослых. А потом неожиданно добавляет: – Я, конечно, люблю своего сына, но так хочется самой быть маленькой! Поиграть с Барби, побегать во дворе, надеть короткие шорты. Но мне нельзя – я же взрослая женщина, у которой ребенок...

Хотелось бы умилиться, глядя на молодую маму, но не получается. В ее глазах... нет, даже не грусть, а полная пустота. Кажется, Баштаня совершенно механически убирается в доме, хлопочет по хозяйству, нянчит сына. Ей бы вернуться в детство, которого у нее не было... Как нет его у многих девчонок и мальчишек в российской глубинке, где самое популярное "детское" развлечение – пиво с джин-тоником да неприхотливые ласки по темным углам. Эти дети не мечтают стать космонавтами или актрисами. Они живут по инерции, довольствуясь простейшими увлечениями, сами превращаясь в простейших. И если они – наше завтра, то будущее у России выглядит неприглядным. Впрочем, как и настоящее.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ

Всего месяц назад одиннадцатилетняя москвичка родила ребенка от таджикского паренька, приехавшего в столицу на заработки.

Они поженились. История безумной любви подробно обсуждалась в прессе. Но так и непонятно было, как следует относиться к молодым – умиляться или возмущаться.

Общественное мнение сошлось на том, чтоб считать эту дикую историю исключительным случаем и не придавать ей особого значения.

Однако, как теперь выясняется, такой же исключительный случай произошел в Волгоградской области. И наверняка он тоже не последний в ряду исключительностей такого рода.

Встает вопрос: какое все-таки должно быть в обществе отношение к одиннадцатилетним матерям и их гораздо более зрелым мужьям?

С одной стороны, в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая суровое наказание за растление несовершеннолетних.

Секс с десяти – или одиннадцатилетней девочкой – безусловно, растление несовершеннолетних. Того, кто этим занимается, надо наказывать.

С другой стороны, получается, если растлитель женился на своей жертве, то его уже не надо наказывать.

Зачем? Мальчик с девочкой живут душа в душу, растят ребеночка. И тут хвать – мальчика в тюрьму. А как же бедная девочка? Каково ей будет начинать жизнь матерью-одиночкой? А малышу каково будет расти без отца? Вот то-то и оно.

Получается парадокс. Уголовное преступление совершено, но преступник не считается преступником и не подлежит наказанию, поскольку прокуратура не получала заявления от пострадавшей стороны, а по собственной инициативе ей в такие дела лезть не хочется.

И никому не хочется. Потому что все это – мерзость.

Мерзость, вызывающая желание пойти помыть руки и забыть всех этих недочеловеков, как страшный сон. Вместе с их бабушками, подкладывающими внучек всем подряд, их нищетой, убожеством и уродством.

Слава богу, мы не часто с ними сталкиваемся. Цыганские таборы, таджикские гастарбайтеры... Маргиналы. У них свои законы. Они обитают где-то в придонном слое – ближе к животным, чем к людям, – и беспорядочно совокупляются там, как зверьки, не знающие ничего, кроме запаха течки. И пусть совокупляются, пусть рожают хоть в первом классе, это их личное дело.

...Да, но если они захотят совокупляться с нашими одиннадцатилетними дочками? А потом будут на них жениться?

Вот где ужас-то.

Наверно, только в этом случае всем наконец станет ясно, что мерзость – это именно мерзость. А вовсе не "высокие отношения" неразумного ребенка и двадцатилетнего коня с яйцами