"Не существует Бога без доброты"

Одна из самых загадочных, но и основоположных страниц церковной истории связана с деятельностью св. Иринея Лионского. Святитель жил в конце II в., на переходе от апостольского времени к т.н. эпохе отцов. Внимание к его жизни и наследию возникло уже в последнее время, в связи с общим ростом интереса к раннему христианству. Особенно много дает в этой связи открытие в папирусной библиотеке в Туре в 1940 г. трех из пяти книг "Против ересей" (начиная с третьей) – основного богословского сочинения св. Иринея. Но и древние, именитые церковные авторы часто обращаются к его авторитету, цитируют письменные труды, с похвалой отзываются о его имени и примере.

Св. Епифаний Кипрский называет Иринея "умащенным небесными дарованиями истинной веры и ведения". Кроме него, Ипполит Римский, Василий Великий в трактате "О Святом Духе", Кирилл Иерусалимский в 16-м огласительном слове, Ефрем Сирин в сочинении "О добродетели" и блж. Августин считают своим долгом указать на преемственность своего богословия с богословием Лионского епископа. Но главное и наиболее волнующее в личности и свидетельстве Иринея – это, безусловно, его близость ко времени Евангелия, к той вере, которой жила Церковь в самый первый период своего существования, на заре становления христианства.

Всего одно поколение отделяет его от апостолов: святой, как полагают, родился между 120 и 140 г. в Малой Азии и обратился к вере под непосредственным влиянием Поликарпа Смирнского, ученика возлюбленного друга Христова Иоанна Богослова. В одном из писем (к Флорину, также бывшему учеником Поликарпа, но впоследствии отпадшему в гностицизм) св. Ириней, уже седой старец, живо вспоминает своего наставника, и по прошествию десятилетий еще как бы пребывая с ним и питаясь его примером. "Что было в то время, я помню живее, чем недавно случившееся. Что мы слышали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней. Так я мог бы теперь изобразить место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп, изобразить его походку, его образ жизни и внешний вид, его беседы к народу, как он рассказывал о своем общении с Иоанном и с прочими самовидцами Господа, как он припоминал слова их и пересказывал, что слышал от них о Господе, Его учении и чудесах.

Так как он слышал все от самовидцев жизни Слова, то он рассказывал согласно с Писанием. По милости Божией ко мне, я и тогда еще внимательно слушал Поликарпа и записывал слова его не на бумаге, но в моем сердце, и по милости Божией всегда сохраняю их в свежей памяти. Могу засвидетельствовать пред Богом, что если бы этот блаженный и апостольский старец услышал что-нибудь подобное твоему заблуждению, то воскликнул бы и, заградив слух свой по своей привычке, сказал бы: "Боже благий! до какого времени сохранил Ты меня, что я должен переносить это?" И потом ушел бы из того места, где сидя или стоя слышал такие речи".

Итак, без сомнения, в слове Иринея к нам наилучшим образом передаются учение и традиции самих апостолов. Деятельность же и жизненный путь святого, относящиеся ко второй половине II – началу III в., наглядно показывают, как видоизменяется в соответствии с историческими условиями характерная повестка дня в Церкви.

Время св. Иринея Лионского – это время напряженного поиска авторитетов и оснований, надежных залогов для церковного единства. Ибо те, на кого опирались вначале: ученики Христовы и те, кого принято именовать мужами апостольскими, – уже отошли от жизни, а в новых учителях и проповедниках не всегда достает мудрости и согласия. Спорят все и обо всем: о смысле Христова Воплощения и о дате празднования христианами Пасхи, об отношении к Империи и принципах управления Церковью, о составе священных книг и о пророческих дарах. Мнения самые крайние. Так, Валентин учит, что Пришествия Сына Божия в буквальном значении не было, а имелась только его видимость, "эманация Божества". Маркион отвергает еврейский Ветхий Завет как "упраздненный Христом", а из новозаветных книг признает только Евангелие от Луки и десять посланий ап. Павла, им же самим переписанные. Монтан призывает к решительному безбрачию, строжайшей дисциплине и к противлению властям. Бесчисленные же проповедники-гностики присваивают себе право возвещать истину от имени Духа Святого, как в современных восточных эзотерических культах, обещают найти и возжечь в последователях, в основном, в женщинах, "мистическую искру", после чего некоторые из вовлеченных в сектантские гнусные оргии в конечном итоге возвращаются в Церковь, исповедуя грех, другие же, по словам Иринея, укрываются от людских глаз с "плодом, который обрели в результате своей связи с гностиком".

В этих условиях Церковь остро нуждается в ком-то, кто мог бы стать для нее арбитром и объединителем. И она промыслительно черпает эти недостающие качества от св. Иринея, епископа из Лиона, далекой в те времена галльской провинции. Кроме трудов об устроении местной церковной жизни и распространении христианства дальше, на север нынешней Франции и до берегов Рейна, его основным делом становится борьба с лжеучениями. Собственно, Ириней первым ясно свидетельствует о наличии для Церкви, наряду с гонениями, еще новой опасности внутренних искажений и определяет эту опасность как "ересь".

Проповедь и учительство в раннем христианстве стихийны: право толковать смысл Евангелия, подобно нынешнему протестантизму, принимает на себя каждый, у кого к этому имеются желание и способности. Христианства в значении общей веры или тем более общей доктрины, по сути, еще нет – только мозаика отдельных и подчас весьма субъективных эмоциональных воззваний, порожденная вестью о Воскресшем Христе. Есть первенство в слове апостолов и товарищей Христовых, но не существует пока самой идеи истинного учения, критериев и прерогатив на него, однозначного восприятия новозаветного откровения и допустимых границ разночтений – ведь и во времена апостолов в церковных общинах имеются те, которые, как говорит Павел, проповедуют по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу (Кол. 2, 8).

К окончанию II в. этот негативный опыт принимает такие масштабы, что, с одной стороны, грозит молодой Церкви расколом, а с другой, не позволяет уже искусственно примирять Евангелие с теми многочисленными, подчас самыми вздорными или опасными мнениями и легендами, которыми обрастают обстоятельства земной жизни и проповеди Спасителя. Св. Ириней в этот момент берет на себя поистине выдающуюся роль: он вводит в церковный обиход представление о христианском учении как о "едином и тождественном" и обращает последнее, как к абсолютному образцу, к апостольской проповеди. В отношении гностических доктрин он, например, с твердостью заявляет: "Такого учения не предали нам предшествовавшие нам пресвитеры, которые обращались с самими апостолами". Христианство таким образом утверждается в общем консервативном критерии, называемом "апостольским преемством" или "Преданием": истинно то, что было в самом начале, что досталось нам от учеников Христовых.

Сегодня это может казаться естественным и само собой разумеющимся, однако для ранней Церкви идея консервативного преемства являлась отнюдь не банальной. Возникновение большого числа апокрифов и произвольные ревизии апостольских текстов, наподобие той, что проделывает Маркион, постоянные спекуляции на теме харизматических способностей и появление проповедников очередного Завета, на сей раз "откровения Духа Святого", взамен Иисусова, свидетельствуют о том, что в данный отрезок времени в среде христиан имело распространение и иное мировоззрение, иная модель христианской истории – эволюционная или, лучше сказать, революционная – в которой эпоха апостолов остается далеко позади, решительный же поток трансформаций захватывает мир дальше и дальше, видоизменяет и усовершенствует первоначальное знание, так что не остается малейшего смысла в том, чтобы допытываться и разбираться в "делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой..." Св. Ириней прямо указывает на некоторых "хвалящихся", которые, по его словам, называют себя "исправителями апостолов" и считают себя мудрее не только епископов, но даже и апостолов.

Верить так же, как верили апостолы, – данное убеждение, принесенное в Церковь св. Иринеем, невзирая на свою видимую простоту, явилось смелым и даже в чем-то неожиданным для своего времени. Тем более важной явилась обозначенная им связь веры с церковностью и признание единства с Церковью как основного условия хранения истины. "Всякий, кто желает знать истину, должен обратиться к Церкви, потому что апостолы только ей одной сообщили Божественную Истину. Она есть дверь к жизни". При этом, как пишет прот. Александр Шмеман, "понятие апостольского преемства у Иринея неизмеримо шире, чем в современном богословии, где оно сузилось постепенно до преемства одной иерархии, то есть непрерванности епископского рукоположения от времен Апостолов. Для Иринея же на первом месте стоит то единство веры и жизни, которое передано от начала Самим Христом. "Апостольское преемство" и есть, прежде всего, единство Церкви и ее жизни во времени и в пространстве... "Церковь приняла эту проповедь, эту веру, – пишет Ириней, – и хотя она рассеяна во всем мире, она сохраняет ее, как если бы она жила в одном доме, единодушно верит в нее, как если бы она имела одну душу и одно сердце; и в совершенном согласии она ее проповедует, ей учит и ее передает, как если бы она имела одни уста..."

Бог, человек, совершенство, добро и зло, мир, история – все категории, которые имеют для восприятия веры первенствующее значение и которыми до сих пор по своей прихоти жонглировали гностические доктрины, становятся в стройный ряд, возвращают себе основания здравого смысла. "Один и тот же Дух Божий, – пишет святитель, – Который через пророков возвещал, каково имело быть пришествие Господа, Он же через апостолов проповедовал, что пришла полнота времен усыновления, и приблизилось Царство Небесное".

Удивительным образом богословию св. Иринея удается охватить почти полный спектр тем будущего развернутого христианского догматического учения. Попыткой создать первый катехизис – краткое, неполемическое изложение основ веры – является его труд под названием "Изложение апостольской проповеди". Увлеченный стремлением оградить Церковь от соблазнов, оставить следующим поколениям христиан наглядное выражение апостольской веры, автор с необыкновенной убедительностью пишет о Богочеловечестве Христа, о Святой Троице, о почитании Божией Матери, о существе человеческого спасения как об обожении, о крещении младенцев, о конце времен и по другим темам, которые подсказала его провидческая интуиция.

Все Лица Пресвятой Троицы у Иринея строго различены, тогда как для всего II века еще не существовало устойчивой традиции разделения Ипостасей Сына и Духа. "Действует Бог Отец через Сына в Духе Святом, – говорит автор в трактате "Против ересей". Эта формулировка ляжет затем в основание других, более совершенных триадологических определений, например, св. Кирилла Александрийского в V веке.

О Воплощении Христа святитель Лиона замечает: "Он не искупил нас воистину Своей Кровью, если Он не сделался истинно человеком и не подтвердил Своей Собственной сущностью то, что сказано о человеке, который был сотворен по образу и подобию Божию". Вполне очевидной, даже при первом поверхностном взгляде, является связь этой цитаты с другой святоотеческой универсальной максимой, выработанной в V-VII вв., в период борьбы против монофизитов и монофелитов: "Что не воспринято (Христом), то не исцелено (в человеке)".

Он всячески подчеркивает, что смыслом Пришествия Христова была не проповедь нового учения и не новый закон, но исцеление человека Христом. "Если, – пишет он, – у вас возникнет такая мысль и скажете: что же нового принес Господь пришествием Своим? То знайте, что Он принес все новое тем, что принес Себя Самого и тем обновил и оживотворил человека".

Весьма актуальными, особенно перед лицом протестантских попыток переписать историю ранней Церкви и первохристианское учение, окажутся также следующие суждения св. Иринея: - о Божией Матери: "Как через деву род человеческий подвергся смерти, так через Деву и спасется, потому что непослушание девы уравновешено послушанием Девы. И таким образом разорваны узы, которыми мы были привязаны к смерти"; - о крещении младенцев: "Христос пришел спасти через Себя всех, – всех, говорю, которые возрождаются от Него для Бога – младенцев, отроков, юношей и старцев"; - о чтении и толковании Писания: "только в Церкви возможно неподдельное соблюдение Писания без прибавления и убавления, чтение Писания без искажения".

Небезынтересно также и то, что св. Ириней одним из первых отцов подробно рассматривает пророчества Апокалипсиса о конце времен. От него берет начало то толкование, в соответствии с которым храм, в котором сядет антихрист, есть храм Иерусалимский; а сам антихрист, богоотступник (apostata), окажется иудейским мессией. Признаком пришествия антихриста он полагает "разделение царства между десятью царями", причем тот, кто устрашит и подчинит их себе, и в имени которого будет заключаться число 666, и будет антихрист.

Прямой мост пролегает через св. Иринея Лионского от первых веков христианства к современности и проблемам христианского исповедания в нынешних условиях. Учение святителя выступает выдающимся объединителем не только Церкви своего времени, но и всей исторической православной традиции.

Исследователи говорят: временами бывает трудно поверить, что данные тексты относятся ко II в. Зрелости и завершенности их вполне могут дивиться последующие столетия триадологических и христологических дискуссий. Неслучайно, подлинная рецепция и развитие богословия св. Иринея произойдут не в современной ему реальности и даже не в III в., но значительно позднее, уже в период Вселенских Соборов. Оценить по достоинству вклад святителя, опередившего свое время, окажется очень непросто. И ныне, будучи причисляем к числу отцов Церкви, выразителей вселенского Предания, св. Ириней стоит как бы в тени таких общепризнанных авторитетов, как Афанасий Великий, Кирилл Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов и др. Он не входит в число учителей Церкви, а в день его памяти богослужебным Уставом назначается только рядовое поминовение. Несмотря на это, св. Иринею, как открывающему собою "эпоху отцов" и являющемуся первым и ярким ее представителем, а также венчающему своим творчеством "эпоху апологетов", православным сознанием может и должно быть уделено значительно большее внимание. Вполне вероятно, за давностью лет мы попросту до конца не знаем всего масштаба деяний и всей величины его таланта. И только по некоторым упоминаниям мы можем догадываться, что объем наследия св. Иринея первоначально был большим, и до нашего времени не дошли все его работы. Так, св. Максим Исповедник упоминает о книге о вере, написанной к диакону вьенскому Димитрию, а патриарх Фотий – о сочинении о вселенной или сущности мира, являющей собою, по-видимому, попытку создать первую по времени христианскую космологию.

В чем же секрет необыкновенных силы и притягательности этого святого, стоящего на границе времен, соединяющего собой Восток с Западом, деятельность проповедническую и ученую, интересы духовные и общественные, подвиг служения Церкви и мученичества, которое, согласно хроникам, произошло во время гонения императора Севера около 202 г.? Ириней в переводе с греческого означает "миротворец", и именно это звание подтверждает своей жизнью святитель. Характер эпохи его, категоричный и жесткий, когда чрезвычайные обстоятельства жизни христиан и те острые вопросы, которые стояли перед Церковью, как будто не допускали лишних эмоций, промедления и нерешительности, смягчаются и очеловечиваются в образе и характере действий подвижника. Ориген, Тертуллиан, Киприан Карфагенский – каждый по-своему ригористичен, является "человеком идеи". Святитель же Ириней на их фоне являет больше гармонии и широты. При любых обстоятельствах он остается, прежде всего, "человеком мира", как и подобает прямому ученику и подражателю проповедников любви святых Поликарпа и Иоанна Богослова.

Неоднократно он принимает на себя примирительные миссии: к папе Елевферию, с прошением не налагать строгих прещений на монтанистов; к папе Виктору, по вопросу о разных датах празднования Святой Пасхи. В последнем случае сохранилось его проникновенное увещание к римскому первоиерарху, в котором без лишних витиеватостей, а со ссылкой на простые человеческие примеры говорится: "Такое различие в соблюдении поста произошло не в наше время, но гораздо прежде, у наших предков, которые вероятно не соблюдали в этом большой точности и простой, частный свой обычай передавали потомству. Тем не менее однако ж все они сохраняли мир, и мы живем между собою в мире, и разногласием касательно поста утверждается согласие веры... И за этот обычай (празднования Пасхи) никто и никогда не был отвергаем: напротив, те самые, не соблюдавшие его предшествовавшие тебе пресвитеры братиям, приходившим из других соблюдавших его епархий, посылали Евхаристию. Когда блаженный Поликарп при Аниките приходил в Рим, то оба они и касательно других предметов не много спорили между собою, но тотчас согласились, а об этом вопросе и спорить не хотели, потому что ни Аникита не мог убедить Поликарпа не соблюдать того, что он всегда соблюдал, живя с Иоанном учеником Господа нашего и обращаясь с другими апостолами; ни Поликарп не убедил Аникиту соблюдать, ибо Аникита говорил, что он обязан сохранять обычаи предшествовавших себе пресвитеров. Несмотря на такое состояние дела, они однако ж находились во взаимном общении... и оба расстались в мире, равно как в мире со всею церковью находились и соблюдавшие тот обычай и несоблюдавшие".

Такие письма Ириней слал на Восток и на Запад, к разным епископам, участвовавшим в упомянутом деле, и мир церковный восстановился. И это отнюдь не либеральная уступчивость и не наивное благодушие. Ибо в других случаях, когда речь идет об уклонении от истины и нет никакой возможности увещевать, тот же автор требует решительно противостать злу, при этом он опять-таки ссылаясь на апостольский пример: "Сам Поликарп при встрече с Маркионом, сказавшим ему: "Знаешь ли меня?", – отвечал: "Знаю первенца сатаны".

Но все-таки жертвенный, любящий на%F