"La Stampa": Дети Кавказа отделены стеной ненависти

Автомобилисты из Северной Осетии отказываются пересекать границу с Ингушетией, и это не вопрос денег. "Это они убили наших детей", – говорят они, опуская голову. Танки активизировали патрулирование, пограничники стали более подозрительными, чеченские беженцы боятся неожиданных нападений, агенты секретных служб действуют открыто: останавливают, проверяют, досматривают всех, кто выезжает из окруженного болью Беслана.

Но за периметром бесланской школы номер один Кавказ не перестает сотрясаться. Республика Ингушетия, младшая сестра Чечни, сводит до минимума контакты с христианской и пророссийской Осетией. Грозный, расположенный в 70 км, остается закрытым для мира плотным кордоном войск, а из соседнего Дагестана каждый день приходят сообщения о бомбах, убийствах, терактах. Плач матерей Беслана не растопил напряженности, он ее только высвободил. И сегодня мужчины, прошедшие через это, имеют особое выражение лица и взгляд, наполненный ненавистью, гневом, презрением.

В зоне Пригородного района – это своего рода сектор Газа в сердце Кавказа – специальные войска патрулируют дороги, чтобы осетинские дети не пересекали ингушские дороги, добираясь до школы, и чтобы ингушские женщины не шли продавать свой товар на осетинские рынки.

"Раньше такого не было, мы мирно жили вместе, – рассказывает Аслан, ингуш, вынужденный покинуть эту зону, чтобы поселиться в лагере для беженцев в Назрани, у границы с Ингушетией. – Если бы Сталин не устроил массовой депортации ингушей в 1944 году, всего бы этого не случилось". Когда ингуши вернулись домой после реабилитации в 1957 году, в их домах уже жили осетины, "Сталин им их подарил".

Они жили вместе до крушения СССР, потом в результате конфликта в 1992 году ингуши вновь были вынуждены уйти. "Обещают, что ситуация улучшится, но прошло 13 лет, – продолжает Аслан, – и мой сын почти забыл свой дом". Проблема не в осетинах, а в пограничниках. "Моя жена пошла однажды в наш старый дом, передала мне приветы наших осетинских друзей, они хотят, чтобы мы вернулись, но милиция этого не хочет, они даже пригрозили нашим друзьям, что в противном случае они потеряют работу". Поколения сменяют друг друга, у новых поколений стирается память, "очень скоро никто не вспомнит, что это был наш дом".

Ингуши оказались под особым наблюдением из-за их особых отношений с "братьями из Грозного". В последние 10 лет они приютили около 500 тысяч беженцев из Чечни, "но мы не народ террористов", говорит президент Ингушетии Мурат Зязиков. Сегодня на этого бывшего генерала КГБ, доверенное лицо президента Путина, возложена сложная роль посредника между ингушским населения и жесткой антитеррористической политикой Кремля на Кавказе.

В 2004 году в Ингушетии было убито свыше 50 гражданских лиц, 48 – похищены, 23 считаются пропавшими без вести. Из 211 человек, арестованных без суда и следствия, пятеро не вернулись домой.

Для примера – история братьев Медовых: их арестовали 20 июля прошлого года офицеры 6-го управления МВД. Обстановка была напряженной, за месяц до этого в результате рейда чеченских и ингушских террористов в Назрани и соседних деревнях было убито около 100 человек. Братьев Медовых пытали электрическим током, одного – до смерти, второго нашли в пригороде Назрани без сознания. Прошел год, и выживший брат все еще ищет виновных.

"Специальные операции проходят повсюду, – говорит Тимур, активист правозащитной организации "Мемориал". – Аресты похожи на похищения, захват террористов превращается в расправы без каких-либо решений суда, военные ведут себя как оккупационные войска и не боятся убивать невинных".

Раньше удары наносились по чеченским лагерям беженцев, но теперь на мушке и местное население. "По утрам, когда я вхожу в класс, – рассказывает Сарган Чагаева, директор школы в чеченском лагере "Логоваз", в Назрани, – я сразу по лицам детей понимаю, что что-то произошло, какая-то семья исчезла, кто-то умер. Что я могу сделать? Я отвожу их в сторону, я с ними разговариваю, и все кончается тем, что мы вместе плачем".

Это правда, президент Зязиков сотрудничает с гуманитарными организациями, чтобы затормозить произвол, и делает все, чтобы в республике была промышленность, торговля, у жителей была работа. "Но у него недостаточно полномочий, чтобы помешать действиям ФСБ, спецназа, ГРУ или чиновников из МВД", – отмечает Шакман, президент "Мемориала". В беспощадную войну между Москвой и Чечней оказались втянутыми почти все.

Александра Танина, например, русская, но вышла замуж за чеченца, который бросил ее и дочь через несколько лет. Сегодня обе женщины живут в лагере беженцев в Назрани "Кристалл". "У моей дочери больное сердце, – рассказывает Александра, – Однажды она пошла на рынок и пропала. Я ее повсюду ищу, но ее никто не видел. Но потом мне позвонила одна женщина и сказала, чтобы я пришла за дочерью". Целых два дня мою дочь избивали, насиловали, пичкали наркотиками. Они ее отпустили лишь после того, как у нее начался сердечный приступ, они подумали, что она умерла. Это были три ингуша – для них она была наполовину русская". Бесполезно требовать справедливости у милиции: для них девушка наполовину чеченка. "Разве мы виноваты, что твоя дочь проститутка?" – сказали Александре и дали подписать бумагу, в которой вместо заявления дочери было изложено личное мнение дежурного милиционера.

А террористы? "Мы не отрицаем, что они есть и что борьба с ними должна быть суровой, – говорит Тимур, – но формы и методы этой борьбы ошибочны, подобным образом Москва вооружает худшую часть чеченского населения".

После трагедии в Беслане в чеченском лагере беженцев в Назрани дети молча слушали о том, что произошло. "Потом они начали говорить о себе, – рассказывает одна из учительниц, – у каждого есть свои погибшие". Никто в "Логовазе" не верит, что это побоище устроили чеченцы или ингуши. "Это федералы все организовали – в школе было полно оружия. Я знаю, что приносят ко мне в классы, знаю до последнего карандаша, – говорит Сарган Чагаева. – Мы не убиваем женщин и детей, и тот, кто это делает, будет проклят на семь поколений".

Президент Зязиков говорит о Кавказе как о "Южной России" и подчеркивает, что "террористам не удастся столкнуть два наших народа". Шакман, напротив, думает, что эта политика "разделяй и властвуй", проводимая Москвой, мешает стабильности в регионе. Исламский фундаментализм здесь ни при чем. Даже Зязиков, который указывает на международный характер терроризма, сравнивая Беслан с Мадридом и Нью-Йорком, признает, с другой стороны, что "тот, кто говорит об исламском фундаментализме на Кавказе, не знает, что говорит". Ислам на Кавказе – молодая религия, ему всего 180 лет, он очень далек от арабского ислама. "Но если возникнет слишком много поводов для ненависти, – поясняет Тимур, – то они в итоге объединятся".

Сарган Чагаева готовится к новому учебному году в лагере для беженцев, она хочет, чтобы дети учились, поступали в университет, в потом возвращались в Грозный, чтобы вести нормальную жизнь, а не уходить в горы к повстанцам. "Когда я думаю о враге, – говорит она, – я представляю себе чужеземца, языка и обычаев которого я не знаю. Как получилось, что русские стали моими врагами? Я преподаю своим ученикам русский язык, и я думаю по-русски, даже когда молюсь Аллаху".