Ольга Гобзева: Церковь – это уже не земля

Ее появление среди фестивальной толпы сначала вызывает шок. Хрупкая фигурка. Скромное одеяние до пола. Темный апостольник. И очень светлый, чистый взгляд, по которому мгновенно узнаешь ту самую Ольгу Гобзеву, звезду советского экрана, исчезнувшую с него в расцвете славы.

Напомню: на ее счету – около сорока фильмов, в том числе "Мне двадцать лет", "Год как жизнь", "Похождения зубного врача", "В городе С.", "Крылья", "Операция "Трест", "Три дня Виктора Чернышева", "Ехали в трамвае Ильф и Петров", "Каждый день доктора Калинниковой", "Последняя жертва", "Однажды двадцать лет спустя", "Портрет жены художника", "Мальчики", "Фокусник".

Все эти годы ее мало кто видел.

Говорили, что она ушла с головой в религию, стала монахиней в дальнем российском монастыре. Ведет аскетический и отшельнический образ жизни... В общем, неожиданно для многих сменила головокружительную кинокарьеру, славу и успех на истовую молитву, а звание артистки – на иноческий постриг.

– Ольга Фроловна, как к вам сейчас удобнее обращаться? Вы ведь действительно инокиня?

– Да, я действительно уже 12 лет как приняла иноческий чин.

– Все-таки как получилось, что вы исчезли из поля зрения? Мы о вас практически ничего не знаем...

– Я никуда не исчезла. Нахожусь на послушании. Живу в Москве. В 1992 году я снялась в своем последнем фильме на Киностудии имени Довженко. Назывался он очень интересно – "Господи, прости нас грешных". Экранизация повести Чехова "В овраге", снятая покойным Артуром Войтецким. Царство ему небесное.В 1993 году получила рясофорное монашество, постриглась в иночество в Свято-Введенском женском монастыре города Иваново у архиепископа Ивановского и Кинешемского Амвросия.

– Матушка Ольга, но между этими событиями ведь что-то случилось? Актриса – и вдруг постриг?

– Конечно, случилось. Время ведь субъективно. Для кого-то 12 лет – короткий, для кого-то долгий период. Осенью 1992 года я приехала в Воронеж на конференцию, посвященную служению православной церкви в тюрьмах.... Долгие годы являюсь чадом отца Георгия – настоятеля храма Рождества Богородицы в Крылатском. Тогда я стала понимать, что живу как бы не среди своих. Хотя я и любила свою работу, своих партнеров – актеров, режиссеров, дружила с ними, я обратилась к духовному отцу, поняла, что кино меня не захватывает так, как раньше.

– Тогда вы ведь играли не только в кино, но и в театре?

– Да, я числилась актрисой Театра-студии киноактера. Именно там произошел странный случай, о котором я уже рассказывала. Я играла в спектакле "Сегодня праздник" по пьесе испанского драматурга Буэро Вольехо. Пьеса о женщине, которая потеряла ребенка – его укусила змея. И она от переживаний-страданий оглохла. Ее дни, по сути, сочтены. Живет в бедной среде в провинциальном городке. Моя героиня очень открытый миру человек – чутко ощущает окружающий мир. Причем слышит больше, чем обычные люди. Меня увлекала эта роль. Красивое платье, прическа – такая роскошная испанка. Мы уже сыграли несколько спектаклей. Всем нравилось – и мне тоже. И вот однажды в антракте я вышла в кулисы. Заметила, что режиссер спектакля меня не узнал. Я удивилась: какой он странный сегодня. А тут мой десятилетний сын пробежал мимо меня. Тоже не узнал. Потом я зашла в гримерную поправить прическу. А когда взглянула в зеркало – обледенела. На меня смотрел другой человек. Брюнетка, нос с горбинкой, глаза совершенно другого разреза, чем у меня... Я слегка пошевелила пальцами. Может, это кто-то другой? Эта женщина тоже пошевелила рукой... И тут я поняла, что в меня вошел иной образ, я впустила в себя некую сущность. Стало страшно. Я взмолилась: "Господи, не хочу, я хочу остаться той, которой родилась, с прежним лицом, хочу быть самой собой!"

– У меня от вашего рассказа мурашки по коже...

– А каково мне? Впоследствии вспомнила, что в системе Станиславского есть раздел о перевоплощении. И поняла, насколько это опасно для души. Пережив этот очень серьезный стресс, я отказалась играть спектакль – под другим предлогом. Сказалась больною. И действительно, вскоре заболела... Затем вообще стала отказываться от любых ролей. Впрочем, тогда наш театр пришел в совершеннейший упадок, артисты перестали получать зарплату.

– А как отец Георгий относился к актерскому ремеслу?

– Он говорил: если роль не противоречит основам христианства, если это роль, прославляющая Господа, – то можешь принимать участие. Если нет – то не надо.

– Чем же вы стали заниматься, матушка Ольга?

– Когда я потихоньку отошла от актерских дел, то стала преподавать детям в воскресной школе. Потом устраивала вечера, концерты, даже небольшие постановки с детьми. Это было очень интересно. Критик-пушкиновед Валентин Семенович Непомнящий говорил нам, что наши дети читают Пушкина даже немного лучше, чем взрослые... Все это началось в Издательском отделе при митрополите Волоколамском и Юрьевском Питириме. Он благословил первую воскресную школу в Москве.

– Но материально, наверное, пришлось нелегко?

– Да, мы с сыном жили тяжело. Но по Божьей милости не голодали.

– Как, кстати, ваша семья отнеслась к такой резкой перемене судьбы?

– Сын... Сначала воспринял это радостно, с восторгом. А потом ему было очень тяжело. Трудное было время... Когда человек решается идти иноческим путем – то, конечно, силы противника активизируются. Причем не только против самого человека, но и против его близких.

– А сын разделяет ваши взгляды?

– Понимаете, Наташа, у нас часто родители стараются навязать детям свой опыт, забывая о том, что в свои юные годы мы совершали даже больше ошибок, чем они. К сожалению, часто бывает, что пришедшие в храм люди начинают сразу проповедовать своим близким то, что они открыли для себя, с неофитским пылом. Чуть ли не силком тащат в храм детей – чтобы прислуживали в алтаре. Это не всегда полезно. Потому что и Божий промысел над каждым из нас. И Господь по-своему призывает каждого человека. Ты просто должен своим примером показать, насколько лучше жить духовной жизнью, нежели мирской.

– Сын живет с вами? Чем он занимается?

– Нет, отдельно, своей семьей. Он учится на факультете кино и театра, снимает фильмы. Не знаю, как у него сложится. Я вижу, как тяжело молодым. Хочется помочь – но как?

– Наверное, прежде всего морально. Кстати, что все-таки произошло в Воронеже?

– Осенью 1992 года я поехала туда на конференцию, посвященную тюремной миссии. В Покровском храме отслужили молебен Митрофанию Воронежскому и Тихону Задонскому. И возле раки святого Митрофания ко мне подошел незнакомый мне монах и сказал как бы невзначай: "Да уж пора в монашество" – и ушел. Это меня смутило. Как же так? Я актриса и никогда о монашестве не помышляла... Но где-то очень глубоко задумалась. У моей бабушки две родные сестры были монахинями. Я из крестьянско-монашеского рода. Однако мои предки не были крепостными. Кстати, знаете, что настоящее чувство свободы я нашла только в монастыре?

– Неужели?

– Да, внешне ты теряешь свою волю, отдаешь ее своему духовному отцу. Однако вместе с тем приходит ощущение свободы. Вот, собственно, вся история. Сама я не сделала ни одного шага к постригу, считая это слишком дерзновенным. Когда я спросила отца Георгия о возможном постриге, он ответил, что это как Бог даст. А потом меня пригласили погостить в Ивановский монастырь. И там-то, в Свято-Введенском монастыре, надо мною был совершен иноческий постриг.

– Но все-таки странно, что монахиня обитает не в монастыре, а в нашем суетном мире, в городе.- Вскоре после моего пострига владыка Сергий, митрополит Воронежский и Борисоглебский, председатель Отдела по церковной благотворительности и социальному служению Московского патриархата, увидев меня в Москве, пригласил трудиться в свой отдел. И монастырь меня как бы командировал к владыке. С тех пор тружусь в социальной сфере. Мое послушание связано с организацией помощи людям обездоленным, беспомощным, социально незащищенным. Наши патронажные сестры ухаживают за ними на дому, в госпиталях, в домах престарелых. А там ведь есть несчастные лежачие, которые сами не могут даже поесть, люди, от которых отказались даже родные. Мы придаем большое значение подготовке их к причащению, к исповеди. Кстати, среди них оказывается немало артистов. В прошлом году ушла от нас великолепная актриса Клара Румянова – сестра Татьяна ухаживала за ней в ее доме.

– Скажите, а в принципе монахини острее реагируют на обычные житейские вещи? На то, что называется испытанием?

– Конечно. Когда идет внутренняя работа, то любая мелочь, незаметная для обычного человека, – например, бранное слово, – для человека на иноческом пути становится падением и глубоким переживанием. И пока он не исповедуется в грехе – его жизнь в эти периоды бывает сложной.

– А вот бабушки некоторые просто приватизировали свои церкви – свирепо ругаются на новичков, замечания делают.

– Где свято, там и больше борьбы, больше иных сил, которые пытаются препятствовать какой-либо душе подойти ближе к духовной жизни. Поэтому не надо сетовать на бабушек, а нужно просто понять, что надо больше потрудиться над собой.

– Сейчас многие считают себя православными, стоят напоказ со свечками...

– Нам неведомо, каким образом происходит преображение души. Может быть, кто-то простоит со свечкой сначала формально, а потом с ним что-то произойдет. Господь откроет ему – и он будет искренне сокрушаться о грехах.

– А так ли важны эти ритуалы?

– Выполнение обычаев в церкви очень важно. Это единство формы и содержания. Поэтому наша Православная церковь – с ее многовековым уставом, с ее невероятной психологичностью, знанием человека до кончика волоса – дает нам необходимое ощущение правильного уклада жизни.

– Но можно же, наверное, самому молиться дома?

– Помолиться дома – это очень хорошо. Господь, возможно, услышит... Есть разница между огнем одной веточки и целым костром. Когда ты ходишь в храм и молишься соборно – общая молитва становится сильнее. Тебя слышнее. Ты не сливаешься с общим хором – но становишься настолько мощнее, насколько больше людей в храме. Твои заботы, твоя мольба слышатся яснее, ярче, глубже. Церковь очень важно посещать. Формального посещения Церкви не бывает. Это такое земно-небесное место. Это уже не земля... Если вошел – значит, тебя Господь призывает.

– А бывали у вас, матушка Ольга, случаи, когда молитва вам помогла волшебным образом?

– Чудеса происходят очень часто. Каждый раз. Просто мы огрубели и не замечаем их. Нужно их заметить, поймать сердцем. Наша Православная Церковь в высоком смысле мистична. Всегда, во всех случаях, любому человеку помогает молитва. Каждый из нас может рассказать миллион случаев – чудесных исцелений, неожиданной помощи.

– Почему все-таки вы вернулись в эту суетную актерскую тусовку и поехали в Благовещенск на кинофестиваль "Амурская осень", а потом и в Китай?

– Я нахожусь на послушании у Его Высокопреосвященства Митрополита Воронежского и Борисоглебского Сергия. И такие инициации исходят от него. Он благословляет на такие поездки, на общение с людьми.

– Простите за дурацкий вопрос: а вам не тяжело находиться среди нас, грешников, в вашем чистом состоянии?

– Каждый человек грешен. Один из старцев сказал: суть делания инока – это видеть свои грехи. Вот в чем дело. Нет безгрешных людей на земле. Более того. Может быть, какой-то человек, который и не мнит о себе ничего высокого – гораздо ближе к Богу окажется, нежели иной монах. Это никому не известно. Это тайна Божия.

– А часто к вам обращаются коллеги за советом, утешением?

– Я тоже могу обратиться за советом. Мы просто общаемся. Тем более что знаем друг друга многие годы. Я, может быть, даже больше стала любить своих коллег, нежели раньше, когда сама была актрисой. У меня пропало чувство обособленности, которое разделяло, мешало отношениям с партнерами. Мне нравятся мои прежние коллеги. Вот встретилась с Маргаритой Тереховой и увидела большую перемену. Она стала более спокойным человеком. Очень хорошо, когда люди меняются с годами. Когда не пытаются транспортировать свои лучшие возрастные и эмоциональные состояния в будущее. Это, как правило, не получается.

– Что для вас самое трудное?

– Понять, что ты ничего не значишь перед лицом Всевышнего. Ты просто песчинка. Только Его помощь дает возможность и жить, и дышать, и что-то делать. Это состояние объединяет людей. А состояние самости – "я способный, я особенный!" – делает нас бесконечно одинокими. Одиночество – это трудное переживание. Если только не носит иноческого характера. Как много среди нас одиноких людей!

– Особенно в городе...

– Конечно. В деревне все знают друг о друге. Там одному не прожить. Жалко, что деревня наша бедненькая, захиревшая. А это ведь основа нашего российского бытия.

– У вас находится время смотреть телевизор, ходить в кино?

– Я смотрю новости – меня волнует политика, интересует жизнь государства. Смотрю некоторые фильмы, в том числе и зарубежные. Кстати, еще в 90-х годах увидела американскую картину про одну девушку, которая пошла в солдаты – кажется, ее звали Джейн? Фильм, конечно, весьма средний, обычный, голливудский, но мне там понравилась одна сцена. Когда девушку били, а она вставала – потому что солдат. Это было так похоже на то, что происходило со мной – но не в буквальном смысле. Я переживала такие падения и скорби, которые надо было преодолевать. И вот, пожалуйста, мне Господь показал пример, как нужно себя вести. Упал – вставай. Что угодно может случиться с человеком – но он должен подняться.

– А российское кино смотрите?

– Изредка смотрю, спектакли гораздо реже.Я слышала, что Станислав Говорухин стал снимать фильмы нравственного содержания. Он как бы взял на себя задачу приподнять значение и роль женщины в нашей жизни. Это хорошая тенденция. Сейчас я хочу посмотреть "Чайку" Маргариты Тереховой.

– Какая, на ваш взгляд, главная проблема нашего кинематографа?

– Наш кинематограф развивается, но у нас нет героя. Теперешний "герой" – либо милиционер, либо бандит, либо какой-то нувориш. Но это не герои. Вот Станислав Говорухин наметил тенденцию к поиску женского образа, а тенденции к нахождению мужского пока не наблюдается. Нет героя-мужчины. А он должен быть. Тем более в России. Когда он появится, думаю, это во многом будет определять и саму нашу жизнь – в лучшем ее смысле. Помните Олега Стриженова? Юрия Яковлева? Сколько в них было черт, которые воспринимались как общенациональные! Должен же найтись артист, который воплотил бы те особенности, которые сразу бы отозвались в каждой мужской душе. Не мелкое хапужество и себялюбие, а русскую широту, смекалку, мужество, смелость, Мы должны вернуться к себе, к своим корням, к своей русскости. За границей, кстати, наши эмигранты не стесняются этого слова.

– А как вы относитесь к фильмам, показывающим Христа как реального человека?

– В нашей культуре это не принято. У каждого свой Господь. Царство небесное внутри нас, а не снаружи. С каждым Он говорит индивидуально. Реальный образ может оскорбить верующую душу. К тому же у нас есть героическая история, великая классика, насквозь пронизанная верой – Достоевский, Чехов, Пушкин... Такое богатство, а мы пытаемся достать объедки с чужого стола.

– Как человеку понять свое предназначение?

– Помните: "Блаженны нищие духом..." – первое блаженство. Очень интересное и глубокое. Не надо думать "Я найду, Я сделаю". Нужно уметь отречься от самости, научиться думать, что все плохое – это от меня, а все хорошее – от Господа. Только гордость мешает человеку найти свой путь.

– А красота действительно спасет мир?

– Это неполная цитата из Достоевского, у которого все произведения полны христианским поиском. Однако только в третьей книге "Братьев Карамазовых" он впрямую обращается к Евангелию. Какая красота? Цитата вырвана из контекста. И звучит потому необъемно. Конечно, безусловно, красота человеческих отношений, человеческой души, поступков, великодушия... Это что-то более глубокое, чем, скажем, красивый интерьер, прекрасный сад или прекрасная женщина. Это совсем другое. Это ощущение Божественного света.

Вот в Благовещенске все светится. Самый заурядный листочек сияет светом – он на святой земле вырос. Даже воздух здесь прозрачный, а в Китае он с сиреневым оттенком. Здесь, на нашем берегу, и земля выше, а там ниже – как будто проваливаешься. О чем это говорит? О том, что здесь – благодать. Эта земля, политая святой кровью, и есть Святая Русь. Она никуда не делась, не пропадала. Это и есть красота, но которую не так уж легко пощупать и определить словами.

– То есть понятие скорее духовное, чем эстетическое?

– Конечно. Именно об этом говорил Достоевский. Он предостерегал нас в "Бесах" от жуткой бесовской орды, которая хуже внешних врагов. И эта борьба остается поныне. Мы все время на ристалище.

Каждый день. В этом смысле свободная воля, которая дана человеку, неоценима. В любой момент мы можем сказать "да" или "нет", а если сделаем неправильный выбор – то есть возможность покаяться. И тогда для нас открывается эта красота и счастье бытия, и та жизнь, которая нам дана. Ее надо беречь. Я так понимаю красоту.

– Некоторые, увидев тощую модель в прекрасной одежде, кричат: вот это красота!

– Это иллюзия, фантом. Это нам подменяют некие кукловоды. Как шулеры в карточной игре передергивают карты. Не попадайтесь на этот крючок.

– Что бы вы пожелали нашим читателям? У большинства из них, матушка Ольга, жизнь очень нелегкая. Маленькие зарплаты, пенсии, болезни, обиды...

– У кого она легкая? У меня тоже непростая. Но нужно жить вместе с народом, а не отдельно от него. Это счастье – жить жизнью своего народа, пусть в бедности, но разделять ту долю, которая сейчас пала на всех нас. Главное – не считать себя лучше, выше. Всем нам, конечно, нужно терпение – ничего Господь случайно не посылает. Надо верить не в человека, а в Бога. Недоволен правительством – молись, чтобы Господь вразумил его, чтобы поняли, как мы все живем на самом деле. Вот, кстати, вы не знаете, как мы в будущем году будем платить за квартиры? Из чего? Но потерпеть надо. Вспомните наши сказки: падчерицу, которая терпела шутки Морозко: "Холодно тебе, девица?" – "Ничего, дедушка. Потерплю". И так много раз. Такая уж у нас участь. Ну, холодно, ну, голодно, а глядишь – Господь и оденет, и накормит, и надежду подаст на лучшее.

17.10.2005