Эрик-Эмманюэль Шмитт: от современного писателя требуют больше говорить, чем писать

На ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction знаменитый французский писатель, философ и драматург ЭРИК-ЭММАНЮЭЛЬ ШМИТТ лично представил свой сборник романов и пьес "Секта эгоистов". Он стал как нельзя более символичным гостем для ярмарки – его произведения, обладая философской "подкладкой", доступны самому широкому читателю. С вопросами к писателю обратилась ЛИЗА НОВИКОВА.

- В России вы известны как драматург (Пьесы "Оскар и Розовая дама", "Загадочные вариации" идут во многих театрах. – „Ъ"). Не представитесь ли именно как прозаик? Каков ваш творческий метод?

- Мой метод – гулять и спать. Гулять – месяцами, годами размышляя о своих произведениях. Они сами растут. А когда я чувствую, что книга созрела – я бегу к своему столу. Здесь я уже посвящаю несколько месяцев писанию, но главное, что книга уже готова у меня в голове. А процесс письма всегда начинается с засыпания: как только в голове у меня раздаются голоса моих персонажей, я засыпаю прямо за письменным столом. Как будто сон – тот самый коридор, который позволяет мне выйти к воображаемому.

- Какие из ваших произведений могут быть особо интересны именно русскому читателю?

- Не буду решать за русского читателя. Но мне кажется, что у вас воспринимают литературу скорее не интеллектом, а сердцем. Русский читатель полностью погружается в чтение – как будто участвует в театральном представлении. И так отнюдь не везде: в других странах в ход идет один интеллект. А вообще я знаю, что здесь любят мой театр, это мне доставляет огромное удовольствие.

- А как определить Шмитта – драматурга?

- Я надеюсь, что я внебрачный сын Мольера и Сартра. То есть в моих пьесах есть персонажи как у Мольера, но есть и подспудные философские смыслы, как у Сартра. Для меня это идеальный расклад.

- Среди ваших персонажей много исторических деятелей, а какова для вас граница в их описании? Например, Христа нигде не изображали смеющимся – а у вас он мог бы засмеяться?

- Я как раз написал роман, где главный персонаж – Христос, это "Евангелие от Пилата". Я попробовал описать его как человека, как еврея, но в то же время старался соблюсти известный образ. Когда я берусь за какого-нибудь исторического персонажа, а такое со мной случается довольно часто, я должен сказать о нем что-то новое, а не повторить то, что уже о нем говорилось. – У нас издан почти весь ваш "Цикл незримого", посвященный мировым религиям. Не хватает только одной части – она о буддизме? – Когда я написал первую часть, "Миларепа", один журналист спросил меня: "Вы, конечно, буддист?" Тогда я ответил ему: "Разве обязательно быть черным, чтобы быть антирасистом?" Но тогда я понял, что раз уж начал говорить об одной религии, надо продолжать и об остальных. В этом цикле я постарался представить свободного человека, который открыт для других точек зрения. Это не указание к действию, это просто заинтересованный взгляд. – В "Цикле незримого" отдельная повесть посвящена христианству в целом, а о православии не напишете отдельно?

- Нет, я уже написал о христианстве в общем. Особенно – в "Евангелии от Пилата". Забавно, но эту книгу католики находят католической, протестанты – протестантской, а православные – православной. На самом деле это философский взгляд на историю Христа.

- Известность вас вдохновляет или, наоборот, ничего не хочется делать дальше?

- Когда я прихожу в ресторан, я могу пообедать и при этом не думать о счете. А вообще, успех меня примирил с современностью. Я сам себя "выстраивал" с помощью различных эпох: поскольку я знаю греческий и латынъ – взял много из античной культуры, поскольку я философ – взял многое от философии. В общем, я считал себя человеком вневременным, своеобразным анахронизмом. Но успех мне доказал, что я все же принадлежу своей эпохе. Это меня окрылило. Меня это удивило, но получилось, что я, человек, не следовавший никакой моде, создал свою моду. Кроме того, я понял, в чем трагедия современного писателя: от него требуют больше говорить, чем писать.

05.12.2005