Запоздалая политкорректность

Смелое заявление муфтия Нафигуллы Аширова (в компании с председателем Исламского комитета Гейдаром Джемалем) о необходимости упразднения традиционного российского герба как оскорбляюшего религиозные чувства магометан выглядит вполне мэйнтсримным. "Дело не в простом просчете, дело в мировом законе". Когда канцелярия крестоносца Джорджа Буша, не побоявшегося влезть в Ирак, при этом боится слова "Рождество" и в поздравительных письмах из Белого дома говорится о некоем абстрактном Празднике, это значит, что процесс зашел достаточно далеко. Верховная канцелярия державы, не слишком обинующейся в своих отношениях (в том числе и силовых) с остальным миром, опасается явить всего лишь приверженность давней историко-культурной традиции – причем традиции, сформировавшей Америку, Рождество всегда было квинтэссенцией западнохристианской религиозности – и прибегает к совсем уже неловким выкрутасам страха ради политкорректна. В таком разе логика тех же исламистов более чем понятна. Отчего не наступать, коли некому унять. Наступать же следует повсюду. Когда одно государство (и неслабое) в лице Белого Дома не смеет употреблять неполиткорректное слово Рождество, то почему другое государство (к тому же более слабое) смеет изображать христианские символы на своем гербе?

Ведь политкорректность это цельное учение. Оно устанавливает, что вера, традиция, отеческие обычаи и предания, символы, составляющие дух нации, самостоятельной санкции на существование не имеют и могут сохраняться лишь постольку, поскольку от какого-либо меньшинства не поступил запрос на упразднение той или иной составляющей отеческого предания (или всего предания целиком) – как почему-либо неприятной этому меньшинству. При этом традиция всегда неправа – уже в силу того, что она традиция, унаследованная от репрессивного прошлого, а податель запроса всегда прав – уже в силу того, что он уменьшает власть репрессивной традиции. Всякое положительное верование и убеждение, различающее добро и зло, по своей природе является ограничивающим и eo ipso репрессивным, а Новая Наука, дарованная в 1968 г., провозглашает: "Запрещено запрещать".

Отсюда недалеко до того вывода (и он делается), что всякое моральное вооружение есть зло, а всякое моральное разоружение есть добро. Когда мы совсем морально разоружимся, видя наш пример, все остальные сделают то же самое, после чего, отринув обломки репрессивной культуры прошлого, все станут жить в радостном взаимоуважении, и никто не будет обижен. При этом очень важна наша инициатива. Не имеет значения, что податели запроса (магометане, язычники, содомиты, феминисты etc.) сами могут быть весьма жестким сообществом, у которого репрессивности и даже неполиткорректности хоть отбавляй. Если большинство склонится перед меньшинством и удовлетворит все его претензии (сколь бы чрезмерными они на первый, узкий взгляд ни казались), меньшинство тоже проникнется и настанет общее счастье. Объяви себя меньшинством, и общечеловеки потянутся к тебе, что бы ты ни вытворял.

Здесь простая расстановка приоритетов. Поскольку существующая репрессивная традиция есть зло и должна быть всемерно окорочена, если не вовсе разрушена, то всякий выступающий против нее – с нами. Отсюда и тот, казалось бы, долженствующий удивлять феномен, когда поборники безграничной свободы и абсолютной светскости считают обоснованными претензии исламистов к государствам, пытающимся сохранять символы и традиции, восходящие к христианскому прошлому (что оскорбляет нежные чувства магометан). При этом никого не смущает даже то обстоятельство, что феминистов или радужных содомитов, облеченных всей полнотой власти, мы еще не видели (амазонки – лишь миф, а император Гелиогабал или Нерон, заключивший брак с вольноотпущенником – это все-таки не цельная и последовательная политика) и потому вольны строить иллюзии насчет того, что будет, дай власть беспредельно унижаемым и оскорбляемым меньшинствам, а насчет магометан такие иллюзии строить труднее. В мире довольно стран (и тут даже машина времени не нужна, туда самолеты летают), где жизнь устроена в соответствии с запросами магометатан, ныне предъявляющих сходные запросы к другим, неисламским народам и государствам. Всякий может оценить тамошний уровень религиозной, культурной и просто бытовой свободы и сравнить с тиранией своего репрессивного государства. Для иных столь простого мысленного опыта достаточно, чтобы на запросы кротких и чрезвычайно угнетенных магометан отвечать в духе Бенито Муссолини, к которому поступил запрос на строительство в Риме мечети – "сразу после того, как в Мекке будет построена церковь". Если бы ислам, являющийся, как нас уверяют, религией мира, любви и терпимости, предъявил нам повсеместные примеры реализации этих превосходных качеств, тогда бы в самом деле речь шла если не о широчайших взаимных уступках, то хотя бы об иллюзиях насчет благотворности таких уступок. Пока с такой демонстрацией крайне туго, уместнее придерживаться логики Муссолини.

В случае же с нашим домашним всплеском прогрессивного мышления – "У нас наконец-то полюбили политкорректность. Полюбили запоздалой, нервной любовью" – можно заметить, что у догоняющего развития есть не только недостатки, но и достоинства. Имея возможность наблюдать опыт народов, куда дольше и лучше нашего упражнявшихся во всепобеждающей политкорректности и теперь уже не знающих, что с этой политкорректностью делать, можно было бы явить чуть меньше энтузиазма в заимствовании передового опыта. Ибо светлая идея в ходе своей реализация накопила такой потенциал протеста против нее, что представляется почти неизбежной отдача такой силы, на фоне которой всякие безобразия, творимые дикими русскими, покажутся святочным утренником (т. е. Праздником, но новейшей терминологии Дж. Буша). Если же вопреки всем законам механики отдача не состоится, то не по причине наступившего полного благорастворения духов, а по причине окончательного отсутствия воли к сопротивлению и полной неготовности устоять хотя бы на последнем рубеже перед наступающими религиями мира.

Если брейгелевские слепцы, держась друг за дружку, обваливаются в омут, это никак не основание для того, чтобы зрячие пристраивались к ним в хвост и обваливались туда же. За наших добровольных слепцов не скажем – с ними уже ничего не поделаешь, но зрячих в России пока все-таки хватает. Будем надеяться, что хватит и впредь.