Исламский "джихад" или бунт бедняков?

Продолжающиеся в Австралии столкновения на межэтнической почве вновь актуализировали дискуссию о миграционной политике и проблеме интеграции выходцев из арабских стран. "Полит.ру" публикует статью оксфордского демографа, ученицы голландского праволиберального политика, профессора истории Пима Фортейна (убит в 2002 году), эксперта ряда европейских правых партий Маргрет Саттеруэйт. Написанный по-русски специально для “Полит.ру” текст освещает ноябрьские события в Париже с позиций, отличающихся от общепринятых в российских СМИ. Анализ демографической ситуации в парижских пригородах позволяет переосмыслить этнорелигиозный фактор возникшего конфликта, соотнося его с социальными, политическими и историческими аспектами проблемы.

Свежая информация из Австралии заставляет вспомнить тональность выходивших полтора месяца назад выпусков новостей российских, израильских или американских телеканалов, зритель которых мог запросто подумать, что Франция стоит на пороге истинного Армагеддона, всеобщего хаоса и глобальной войны. С экранов телевизоров и со страниц газет звучали заявления о начале гражданской войны, об охватившей народ Франции панике, о полной парализованности правительства. Все это навевало ощущение того, что на глазах разыгрывается некий футуристический триллер в лучших традициях писателей-фантастов.

За последние недели ко мне неоднократно подходили и продолжают подходить люди с искренними и пылкими соболезнованиями (!) относительно происходящего в Европе. Они заверяют о своей горячей поддержке, понимании, а отдельные – и о готовности вступить в решающую борьбу с исламскими захватчиками на стороне Франции, вкупе с наставительными замечаниями, вроде "...давно надо было спохватиться, как же вы так просмотрели злобный умысел воинствующих фанатиков...". Такая эмоциональная реакция, ну прямо в духе заявления Олега Кашина (даже учитывая то, что для меня как для демографа, занимающегося вопросами миграции, чрезвычайно важен сам факт поднятия этой проблемы и попытки нахождения параллелей с российской ситуацией – а этот вопрос, на мой взгляд, ни в коем случае не должен замалчиваться или игнорироваться), все же невольно вызывает удивление и у меня, и у большинства моих французских коллег. Доходит до того, что посмотревшие выпуски российских (да и в американских, вроде выдаваемых каналом Foxnews) новостей, многие уже со страхом подъезжают или подлетают к родному Парижу, ожидая увидеть нечто подобное описываемому на экранах и страницах. Большинство же моих французских коллег и знакомых, похоже, куда больше удивлены и заинтригованы зарубежной реакцией, чем событиями у себя на Родине как таковыми. Со стороны, получается, не только видней, но и страшней (впрочем, это не вчера открытое явление)…

Некоторые комментарии французских журналистов выражают легкое раздражение:

"...нам, живущим здесь и строящим свое будущее, приходится серьезно думать о наших собственных интересах, об интересах той страны, где мы живем. Мы не можем позволить себе, подобно туристам из..., возмущенным "обилием черноты в Париже" следовать призывам "перестать лизать арабскую задницу и очистить парижские улицы от приезжих".

...или вопрос:

"...Можно ли назвать сегодняшнюю позицию российских, американских и израильских СМИ в отношении освещения событий во Франции своеобразным "реваншем" за политику освещения событий в Чечне, Ираке и Палестине, или же это попытка использовать "удачно" разразившийся кризис для отведения внимания от собственных ключевых событий – таких, как скандал с расследованием досье, послужившего поводом для вторжения в Ирак (и других скандалов, в изобилии осыпавшихся на Белый Дом в последнее время), или таких, как расследование вторжения в Нальчик, действительно как-то померкшего в свете последних событий?..." Все, что я могу сказать, – на мой взгляд, несомненно присутствие некоторого элемента и того, и другого, плюс... оставляю это для дискуссии российских исследователей общественного мнения.

Однако, вернемся во Францию. Вряд ли происходящие там сегодня события можно назвать, во-первых, организованным бунтом, а во-вторых – по праву этническим конфликтом, тем паче некой исламской революцией против Запада. Скорее это можно назвать социальным кризисом, "проблемой гетто". Для начала давайте ясно уясним, что разразившийся в последние недели во Франции кризис вряд ли явился для большинства французов чем-то неожиданным, разбившим их святую веру в благополучие своего общества и отсутствие каких бы то ни было проблем с миграцией. "Проблеме пригородов" во Франции без малого 30 лет. Подобные бунты (хотя доселе не достигавшие подобных масштабов) случаются во Франции (и не только) с завидной регулярностью. Достаточно вспомнить события 1986, 1995, 1999 годов, да в районах и городах с большим иммигрантским населением они случаются чуть ли не каждую неделю. Как говорят сами жители Парижа: "'Там всегда так". Большинство сходится на том, что и в этот раз все началось довольно спонтанно, с инцидента, подобных которому бесчисленное количество. Кроме того, справедливости ради следует признать, что это и не первый конфликт, эхом отозвавшийся в других подобных районах.

Проблема миграции давно уже является излюбленной темой для обсуждения во французских СМИ и на открытых форумах. Обретшие в последние несколько недель мировую известность "Клиши-под-деревцами" и "Верхние Нуази" не являются для современной Франции чем-то из ряда вон выходящим. Эта тема возникала в избирательных кампаниях того же Ж..-М. ле Пена в 1999 и в 2002 годах – в изобилии приводились как факты и истории из жизни пресловутых quartiers, куда никогда не заглядывает полиция, так и ролики, изображающие пожары и потасовки в спальных кварталах. Еще в 1994 году, в своем коммюнике во время предвыборной кампании, нынешний Президент Жак Ширак проявил "удивительную" дальновидность: "В число не терпящих отлагательства с принятием решения вопросов входит, в числе первых, ситуация с пригородами, где творится воистину глумление над правами человека, в первую очередь, над правом на безопасность. Совершенно неприемлемо, чтобы во Франции конца XX-ого века, в самом сердце страны формировалась благодатная экономическая почва мафиозного типа. Подталкиваемые к маргинальности вследствие провала образовательной системы, эти молодые граждане становятся уязвимыми перед лицом опаснейших искушений. Постоянная напряженность, отсутствие необходимой безопасности сводит на нет все наши экономические инициативы; нелегальная и бесконтрольная иммиграция лишь делает ситуацию еще драматичнее. В национальную стратегию следует немедленно включить план по "возвращению этих зон..."

Далее, гражданской войной происходящее действительно назвать сложно, так как речь идет о нескольких сотнях человек, не имеющих за своей спиной ни определенной идеологии или группы поддержки, но имеющих зато в большинстве своем криминальное прошлое и приводы в полицию. Подобное нельзя сравнить по масштабу с кровавыми бунтами в афроамериканских и "латинских" гетто в США, даже признавая, что оно может явиться тревожным звоночком на будущее.

В любом случае, впадать в панику и объявлять начало войны – последнее, что следует делать в такой ситуации. Безусловно, нельзя отрицать наличие весьма опасной ситуации, наихудшим вариантом разрешения которой из всех возможных будет повторение сценария 1995 года, когда правительство просто дождалось, пока ситуация кое-как утихомирится сама собой, и продолжило по-прежнему с успехом игнорировать наличие проблемы. До сих пор правительство "откупалось" от этой проблемы, сознательно или нет, проводя политику так называемого "assistanat", то есть полностью содержащих население социальных выплат. Но чем больше средств тратилось на эти цели, тем меньше результатов давала политика интеграции. Как говорит министр внутренних дел Франции Николя Саркози: "Количество не является решением проблемы". И продолжает: "Самая большая опасность для Франции сегодня состоит в дальнейшем игнорировании наличия реальной опасности". Но многое зависит от четкого определения того, что же есть опасность.

Всего лишь в нескольких милях от роскошных магазинов Столицы Света и Цвета находятся мрачные, плохо освещенные районы плановой городской застройки, лежащие за пограничной чертой Парижа. Сорок лет назад, страдая от послевоенной нехватки рабочих рук, Франция возвела эти крепости, дабы поселить здесь тысячи мусульманских иммигрантов из Туниса, Турции, Марокко и Алжира, которых впустили в страну, – ибо надо же было кому-то мести улицы и работать на фабриках. Лица, ответственные за планировку города, позаботились о том, чтобы расположить эти гетто на достаточно безопасном расстоянии от самого Парижа. Позже, когда экономика Франции начала возрождаться, трудовые места исчезли, а преступность наоборот начала расти как на дрожжах. После атаки на башни-близнецы в Нью-Йорке французы начали говорить о "бенладенизации" пригородов. Обвиненный в том преступлении террорист Закариас Массауи был продуктом и порождением этих самых пригородов, равно как ими были и участники терактов на бельгийской границе. Полиция называет эти районы, к которым ведет лишь магистраль А4, "зонами беззакония".

Исследователь египетского происхождения Бат Йеор имеет собственное название для этого разрастающегося в Европе исламского общества – "Еврабия". Франция, которая располагает крупнейшим на всем континенте мусульманским населением (оценки достигают 6 миллионов, или около 10% населения страны), является, таким образом, крупнейшим форпостом Еврабии. Внешний мир внутри этих гетто представлен лишь многочисленными спутниковыми тарелками, транслирующими ближневосточные теле- и радиоканалы. Зачастую их программы – это ничто иное, как самая настоящая антисемитская пропаганда. Ночью же эти кварталы оказываются вообще в полной изоляции. Автобусы перестают ходить ровно в 10.00, а люди зачастую живут за несколько километров от ближайшей станции общественного транспорта.

Большинство неевропейцев имеет весьма смутное представление о проблеме мусульманской иммиграции во Франции. Хотя вопрос антисемитского насилия – более 1000 случаев с января 2001 года – и получает весьма широкую огласку, но для того чтобы понять корни этой проблемы, следует побольше узнать о том, кто же такие французские мусульмане. Несмотря на все попытки Евросоюза замять это дело, в 2004 году вышел официальный доклад, утверждающий, что основное бремя вины за атаки на еврейские школы и синагоги лежит на армии безработных и озлобленных французских мусульман. В тот момент вся Франция была как раз охвачена дебатами относительно того, стоит ли разрешать студентам и школьникам носить исламские платки в государственных учебных заведениях. Вопрос оказался настолько сложным, что была создана целая президентская комиссия (прозванная комиссией Штази), призванная провести полное исследование вопроса и выступить с докладом перед Национальной Ассамблеей и Сенатом с аргументами за и против. Рядом с Сенатом толпа мусульманских женщин преградила вход на выставку Боттичелли в Люксембургском музее. Женщины в платках, стоящие перед громадным изображением "Обнаженной" Боттичелли, представляли собой незабываемое зрелище для фотокамер проходящих мимо туристов.

Однако конфликт вокруг права на ношение хиджаба явился лишь одним из внешних проявлений куда более серьезной проблемы для сегодняшней Франции: иммиграция (в особенности – мусульманская), интеграция – как темы не исчезают из заголовков "Le Figaro", "L`Express", "Le Monde", всех прогрессивных газет и вечерних ток-шоу. Самые последние опросы общественного мнения показывают, что 70% французов поддерживают запрет на ношение женского мусульманского платка, хиджаба, в государственных школах. Многие считают, что платок является не признаком религиозной принадлежности, а символом радикального, фундаменталистского ислама: терроризма, преследования инакомыслящих, террористов-камикадзе. Франция, будучи убежденным светским государством, переживает сейчас критический момент в своей истории, оказавшись зажатой между давней романтической привязанностью к своим североафриканским колониям, сочувствием к левацким партизанам из стран Третьего Мира, давними традициями торгового обмена со странами Ближнего Востока и чувством вины по поводу убийства сотен тысяч арабов в Алжирской войне. Многие аналитики полагают, что на карте само будущее Франции.

Французская пресса, испытывая необходимость соблюсти как интересы политкорректности, так и интересы демографических реалий, редко поднимает принимающий вместе с тем все большую остроту вопрос: что же происходит в этих закрытых кварталах, находящихся в самом сердце Республики, где ее законы и Конституция, однако, не имеют никакой реальной силы? Если задать этот вопрос любому из тех крошечных агентств, что занимаются проблемами женщин в кризисных ситуациях, ответ будет весьма шокирующим: только эта категория жителей cités, живущая в условиях постоянного насилия и не имеющая возможность обратиться за помощью правоохранительные органы "Большого Мира", насчитывает 70 000 человек. Эти цифры предоставляются Высшим Советом по Интеграции, являющимся государственным органом, и относятся, в первую очередь, к женщинам, принуждаемым к вступлению в брак, поскольку такие проблемы как насилие над лицами мужского пола вообще традиционно не входят в поле зрения общественности.

Где-нибудь в США, Канаде или Австралии такая цифра могла бы спровоцировать национальный скандал, стать предметом для обсуждения на каждом телешоу, в каждом таблоиде. Но не во Франции. "Эти вещи приватны, – говорит Илана Мор-Юссеф, радиокорреспондент "Франс-Инфо", – О них трудно узнать и, если только отдельные из них не получают сенсационной огласки, насилие, царящее в иммигрантских cités, oстается общим табу". Время от времени случающиеся убийства освещаются в новостях, но мрачные повествования "обитателей пригородов" меркнут рядом с броскими заголовками или серьезными ток-шоу. Иногда могут быть опубликованы и какие-нибудь мемуары, в подробностях описывающие варварство и жестокость групповых изнасилований в пригородах (бестселлер Самиры Белил Dans l'Enfer des Tournantes – прекрасный тому пример), – но, в основном, жизнь в пригородных кварталах остается тайной, непопулярной темой для политиков, стремящихся завоевать потенциально огромное число избирателей, населяющих это пространство. Но ведь она никуда не исчезает, она растет – эта Еврабия, всего в 30 минутах от Лувра.

"Даже принимая во внимание все то, что происходит внутри этих отрезанных от внешнего мира районов, несложно понять, почему никто не желает поднимать этот вопрос. Всегда существует реальная опасность быть обвиненным в расизме. Попробуйте поднять этот вопрос, и вас просто задавят в газетах," – так говорит политический обозреватель Анн-Элизабет Мутэ. Борьба, развернувшаяся в 2004 году вокруг женского платка, оказалась лишь первым шагом в начавшемся процессе обращения внимания на "невидимые" проблемы напоминающих тюремные крепости спальных кварталов.

В последние годы чуть ли не основной темой кухонных политических дискуссий стал вопрос о том, сколько же лет понадобится Франции для того, чтобы стать исламской страной. Некоторые демографы предсказывают, что к 2020 году, при условии, что темпы иммиграции и рождаемости останутся на сегодняшнем уровне, мусульмане составят 25% от населения Франции. Как демограф могу сказать, что, с одной стороны, тот факт, что демография наконец-то стала популярной темой для всеобщего обсуждения – в том числе, обсуждения на уровне СМИ и открытых ток-шоу – не может не вселять оптимизма. Долгие годы основной целью мы рассматривали снятие завесы молчания и игнорирования этого аспекта. Наконец-то средства массовой информации, а значит, вместе с ними и сами граждане (а также поставленное перед выбором правительство) нашли в себе силы перестать симулировать патологическую глухоту, слепоту и общую туповатость.

Однако, с другой стороны, я лично принадлежу к лагерю сильно сомневающихся в вышеупомянутом прогнозе. Во-первых, у нас все-таки есть все причины надеяться, что хоть чему-то правительство постепенно учится. Нельзя сказать, что никаких мер по ограничению миграции страны Европы не принимают: Дания, Нидерланды, Норвегия, другие страны с пришедшими к власти сильными правоориентированными движениями и партиями уже многое сделали и продолжают делать для изменения прежде существовавших тенденций. Во-вторых, рождаемость среди иммигрантского населения имеет, как известно, тенденцию лишь в первом поколении превышать тот уровень, который выходцы из стран Азии и Африки имели бы у себя дома, в последующих же поколениях наблюдается тенденция к ее резкому снижению. Например, в Великобритании некоторые этнические меньшинства, вроде индийцев, выходцев из Карибских государств и китайцев, уже во втором поколении имеют рождаемость более низкую, нежели коренные жители страны. Да и среди представителей других этнических меньшинств показатель фертильности во втором поколении снижается почти вдвое по сравнению с первым.

В-третьих, 25%, на мой взгляд, – в любом случае несколько завышенные цифры. Уровень рождаемости во Франции составляет 1,8 детей на женщину. Согласно Мишелю Гурфинкелю, издателю еженедельной газеты консервативного направления "Valeurs Actuelles", "в средней мусульманской семье во Франции где-то 3-4 ребенка", а коэффициент фертильности там равен примерно 2,9-2,95.

Особенностью Франции можно считать ее сентиментальную привязанность к своим "ценностям Республики". Именно это можно назвать ключевым словом, постоянно встречающимся в полемике на любую политическую или культурную тему. В этой связи нередко упоминаются и высказывания Гюго и Вольтера на тему образования Французской республики, оплот французского эгалитаризма и секуляризма – "laicité". По словам Доминика Моизи, политического аналитика из Французского Института Международных Отношений, секуляризм является "четвертой религией во Франции", в своем роде уникальное явление для европейской страны, корни которого лежат в реакции на давнюю историческую связь церкви с репрессивными монархиями.

Но именно понимание сущности "проблемы кварталов" во многом дает ключ к пониманию происходящего сегодня во Франции. Вопреки попыткам представить события последних недель во Франции как некий организованный религиозный крестовый поход против Запада, мне кажется, не стоит забывать, что в сегодняшнем случае все далеко не так просто. Ислам иммигрантских кварталов – это не Ислам Стамбула, Феса или даже Марракеша.

В некотором смысле положение с правами человека и криминальная обстановка во много раз хуже в самом сердце Европы, нежели во многих мусульманских странах. Вероятность осуществления сценария, подобного тем, какими пестрят страницы французских журналов, в жизни молодых девушек из cité гораздо выше, нежели в жизни их сверстниц в Турции, Ливане, Марокко. Потому как среда обитания первых, пригороды, представляет собой отрезанные от остального мира криминальные "заповедники" – как если бы в первые постреволюционные годы в СССР всю собранную шпану поселяли не в исправительные школы и лагеря, а в отдельно созданные для того спальные районы, оставляя их на милость судьбы. Там своя культура, свои законы, туда не проникает свет окружающего цивилизованного мира. Большинство этих людей всего лишь раз или два бывали в "Большом" Париже. И действительно, полиция скорее знаменита тем, что игнорирует любые поступающие с того направления жалобы (если таковые и поступают), нежели тем, что проводит там какие-либо жестокие показательные чистки.

Законы, по которым живут в этих закрытых районах, имеют весьма отдаленное отношение как к исламу, так и к законам государства. Это своеобразная мутация перенятых наихудших черт западной культуры (для перенятия их не понадобились усилия никаких государственных образовательных программ!) и смутных, также мутировавших в направлении философии насилия остатков собственной культуры, истоки и истинное значение обычаев которой в закрытых французских кварталах давно стерлись из памяти. И в том, что касается знаний большинства этих подростков о религии своих дедов (реже даже отцов), их посрамит любой прилежный в истории российский школьник. Оторвавшись от своей культуры, своих норм и морали, они так и остались отвергнутыми культурой европейской (кстати, весьма сомнительно, что какой-нибудь имам, каким бы уважаемым он ни был в религиозном мире и среди своей паствы, вообще рискнет появиться там даже среди бела дня).

Поэтому опасность кроется, на мой взгляд, не столько в их "исламизации", сколько в их "деисламизации" и "радикальной криминализации". Целые поколения вырастают в условиях постоянного напряжения, насилия, беззакония и... молчания. Для выживания и сохранения своего "я" им отчаянно необходимо выработать свою микрокультуру, систему ценностей, иерархию взаимоотношений, которые могут иметь крайне размытое отношение к реально существующим на их исторической родине, не говоря уже о тех, что реально преподаются в исламе. И если на эту благодатную почву проникают радикальные харизматические лидеры, предлагающие бороться с помощью насилия под практически любым предлогом, будь то "джихад" против неверных – читай: в любом случае, обидчиков – или борьба с мировым капитализмом, тут мы и получаем крайне опасную ситуацию, при которой взрыв такой социальной бомбы – лишь вопрос времени.

Кроме того, не стоит забывать, что хотя среди бунтующей молодежи большую часть составляют выходцы из мусульманских стран, однако очень-очень многие из поджигающих являлись выходцами из районов с крайне низким процентом исповедующих ислам. И наоборот – многие районы с большой долей исламского населения оставались в последние недели спокойны и безмятежны. Да и там, где царил хаос, поджигали в основном самих же себя, своих соседей, а вовсе не шли в районы "неверных". Какой "крестоносец" будет начинать с разрушения собственного окружения? И снова следует подчеркнуть, что это, в любом случае, территория "забытых" обществом людей, получающих свои "откупные" пособия и прекрасно знающих, что об их существовании все населяющие "Большой мир" так хотели бы забыть.

Что же касается призывов "выслать все это к чертовой матери", то давайте реально оценим ситуацию. Во Франции 6 млн иммигрантов, исповедующих ислам, – и это только граждане Франции. Можно обвинять и поминать кого угодно: демографическую коррекцию после военных потерь, планомерный ввоз рабочих на бурно развивающиеся заводы вроде "Рено", уход алжирцев, воевавших на стороне Франции, в метрополию, но факт остается фактом – люди сюда приехали и здесь остались. Уроки истории здесь полезны нам только постольку, поскольку мы должны стремиться не повторять собственных уже совершенных ошибок. И желательно, чтобы соседи, лишь недавно приступившие к внедрению некой иммиграционной политики, воспользовались этими уроками в построении своей тактики взаимоотношений с вопросами иммиграции.

В самой Франции сегодня существует необходимость действовать, исходя из имеющейся ситуации и, как говорят англичане, "make the best of a bad job", то есть наилучшим образом разрешить имеющееся не слишком благоприятное положение. Ведь вопреки распространенному в зарубежной прессе мнению, основную массу участвующих в погромах составляет именно третье поколение иммигрантов, то есть те, кто родился, вырос и получил образование в этой стране, но так никогда и не стал полноценным французом в глазах в первую очередь самих коренных французов. Эти дети и внуки приехавших благодаря содействию самого французского государства не собираются вечно благодарить страну, давшую приют их дедам. Потому что сравнивают они свои перспективы не с алжирской деревней и "с дядей Али, всю жизнь копившим на дом или машину", а со своими сверстниками – этническими европейцами. Выселить этих людей из страны, как предлагают некоторые радикальные советчики, без колоссальных международных осложнений нельзя – они французы. Никто не пойдет на это, иначе мир окунется в полный беспредел: можно будет начать гнать нелояльных Украине русских из Крыма или бывших югославов из Австрии с целью положить конец спекуляции и проституции и т.д.

Кстати сказать, призывающим к радикальному очищению европейских стран от иммигрантов хотелось бы указать еще на один аспект. Не могу с полным правом судить о Франции, но совершенно точно знаю, что если в Великобритании, Германии и Норвегии сегодня гипотетически встанет вопрос о высылке неугодных иностранцев из страны, на первых позициях в списке с большой долей вероятности окажутся граждане России, Украины, Молдовы, югославских республик. Я лучше, чем кто бы то ни было, понимаю чувства французов, отказывающих инородцам в интеграции в их общество, в принятии их как равных и ничем не отличающихся от "истинных" французов. Правительства европейских стран начали политику массовой иммиграции с последующей надеждой на интеграцию, не учитывая, что общество по своей структуре к такой ассимиляции не готово.

В европейском обществе в самой его основе силен элитизм, чувство принадлежности к определенному кругу, "community instinct", даже внутри самого коренного населения, и с самого начала речь даже не шла о том, чтобы принять чужаков в свое число. Иммигранты рассматривались как те, кто будет выполнять определенную работу, но не станет частью нас. Но такой подход, планировка отдельных районов и строительство отдельных школ, вылился в появление параллельного общества внутри страны, живущего по своим законам, со своей ментальностью, зачастую весьма мало сочетающейся с европейской... Массовая иммиграция невольно приводит к появлению инокультурных гетто и к столкновению культур по мере их роста. Но о том, что явится последствием подобной иммиграционной политики, следовало думать раньше. Даже поддерживая стратегию жестких мер Николя Саркози по внедрению практики высылки из страны иностранцев, нарушающих законы и порядки государства (думаю, такую практику давно пора сделать частью законодательства всех стран), следует, однако, признать, что абсолютного и бескровного пути назад уже нет. Нельзя вершить политику в интересах собственной выгоды, не рассчитывая чем-то за нее расплачиваться. Подобную практику, в любом случае, проводить можно лишь в отношении новых приезжих. Граждан Франции выселить по вышеупомянутым причинам нельзя, это создаст невероятный международный прецедент. Значит, выход лежит в дальнейших попытках ограничения миграций и нахождении путей интеграции имеющегося населения.

Из всего случившегося можно сделать один вывод, как сказал мой знакомый журналист одной из парижских газет: "Больного пора резать, а не закармливать притупляющими боль средствами". Проблема иммиграции (и, вследствие необдуманной тактики в этом вопросе, подготовки почвы для возможных этнических конфликтов в будущем) никуда не ушла, она остается актуальной, и хорошо известно, насколько развитию таких тенденций способствуют другие проблемы общества, в том числе социальные. Как мы все прекрасно знаем, большая часть точек, где в разное время вспыхивали конфликты на этнической почве, начинали с одной небольшой драки на почве совершенно других разногласий. Но, в отличие от многих комментаторов событий в российской и американской прессе, я бы воздержалась от провозглашения войны и "конца Запада". Да, мы стоим перед более чем реальной и опасной проблемой, но говорить о том, что "сегодня по телевизору показывают будущее Франции", весьма преждевременно. На данный момент – это настоящее, а вот будущее, исходя из этого настоящего, можно пока лишь пытаться спрогнозировать в нескольких возможных вариантах. Главное для нас – перестать игнорировать окружающую нас действительность сегодня, СЕЙЧАС.

И, наконец, некоторые отзывы самих жителей Франции, оставленные в почтовом ящике. Пишет Седрик из Парижа:

"Мне 25 лет, и я живу в Париже, в одном из таких пригородов. Хотелось бы сказать, что парижские события никак не являются волнениями на этнической почве, а скорее, последствиями долгое время существовавших во Франции социальных проблем. Мне думается, во Франции меньше расовой дискриминации, нежели в других европейских странах. А вот безработицы и социальной дискриминации в пригородных районах, знаменитых высоким уровнем преступности, хоть отбавляй".

Ему вторит английский социолог Дженнифер Норткотт, прожившая во Франции несколько лет:

"Молодежь из мусульманских магрибских семей несомненно составляет большую часть протестующих, однако в числе последних – не только арабы. Очень многие подростки из бедных, неблагополучных семей также активно включаются в беспорядки, разражающиеся лишь с наступлением темноты. На данный момент во Франции слишком глубокий социальный кризис, слишком много бедности и социального неравенства"

Однако, не все согласны с подобной точкой зрения:

"Нет никакого сомнения в том, что Франция находится в глубоком социальном кризисе. Но подумайте, ведь большинству этих "повстанцев" нет еще и 18. Так ли Вы озабочены кризисом на рынке труда в возрасте 17 лет? Не уверен. По-моему, это скорее результат кризиса образования, истоки которого следует искать в семье и в школе", – так высказался один из журналистов газеты "Le Figaro". Другие же придерживаются еще более жесткого мнения: "Любые попытки оправдать действия хулиганов я лично нахожу позорными! Если кто-то не понимает таких слов, как "закон" и "порядок", то французское правительство просто обязано сделать все, дабы не оставить пространства для процветания подобного беззакония, и иммигрантов это точно так же касается", – заявил один из жителей небольшого города на юге Франции.

А вот мнение одного из британских туристов: "Мы, жители других европейских стран, должны вынести из всего этого хороший урок. Настоящая интеграция потребует срочных и серьезных мер и усилий с обеих сторон. Так что же победит на этот раз: здравый смысл или вновь политкорректность?"