Не вполне геральдический казус

И такие вредные люди, как председатель Исламского комитета России Г. Джемаль, способны принести пользу. Своими действиями чуткий вредитель указывает на слабые места общей конструкции, давая возможность понять, куда будут долбить дальше. Благодаря комитетчику Джемалю и муфтию Нафигулле стало наконец ясно, каков смысл дремавшей двенадцать лет конституционной статьи, утверждающей, что РФ – светское государство. До сих пор смысл статьи был неясен. Из нее вытекало, что РФ не является теократией, а равно и то, что в РФ не действует религиозная санкция власти, основанная на том, что верховный правитель является помазанником Божьим. В чем, однако, проявлялась избыточность статьи: и теократия, и божественное право отвергаются той статьей Основного закона, где говорится, что единственный источник власти – народ РФ. Если единственный, то государство и так является светским в вышеназванном смысле и нет необходимости еще раз это утверждать.

Единственный смысл избыточной и к тому же нечетко определенной нормы в том, что она открывает широчайшие исковые возможности. Исламисты, атеисты, язычники, сектаторы, НКО благодаря этой статье обретают повод оспаривать как прямые проявления положительной религиозности со стороны государственных лиц или учреждений, так даже и достаточно косвенные. Традиционная символика государства (кресты на коронах и Георгий Победоносец на русском гербе) – долой, придорожный крест на государственном тракте – тоже долой, упоминание Бога в государственном гимне – еще раз долой.

По сумме претензий возможно понять, почему эта нечеткая норма многим так дорога. Ее удобство как раз в двусмысленности. С одной стороны, полезно один нечетко определенный признак определять другим, столь же нечетким. Светское – значит чуждое средневековому мракобесию, и как же можно быть мракобесом? А установив, что мракобесие – это нехорошо, можно безоглядно расширять пределы этого понятия. Все, что не есть идеальный дистиллят атеистического государства, – мракобесие, и к тому же антиконституционное. Любые апелляции государства не то что к самим религиозным ценностям, но даже и к традиционным символам, преданиям, обычаям, на этих ценностях основанным (а какие не основаны? – традиционные символы и предания по необходимости восходят к старине, а наши предки были глупы, непросвещенны и подвержены мракобесию), – да будут анафема. Весь понятийный и образный набор, посредством которого государство говорит с гражданами, должен подвергаться постоянной бдительной цензуре, чтобы не было прегрешений против идеальной атеистической светскости. Очевидно, предполагается, что такое отцензурированное рубанком идеально светское государство, ни при каких обстоятельствах не смеющее обращаться ни к источнику духовной истины – ни даже к отеческому преданию, станет непревзойденно сильным в споре с теми, кто не боится взывать к духовной истине (хотя бы и прикрывая такой апелляцией самые негодные дела и намерения). Такого государства-кастрата любой полнокровный дикарь немедля устрашится и оставит свои вредные замыслы. Исходя из презумпции неразумия и не имея доказательств обратного, мы не будем рассматривать ту версию, что как раз духовная импотенция государства, не позволяющая ему сколь-нибудь твердо противостоять испытаниям, тут и является главным пожеланием сторонников идеальной светскости.

Во всяком случае, геральдический казус высветил важное обстоятельство, значительно выходящее за пределы собственно конституционализма. Можно спорить о том, хороша или плоха действующая Конституция, соблюдается ли она, а если да, то в какой степени, нуждается ли она в правке, а если да, то в какой, etc., но эти споры меркнут, когда делается понятно, что в области учредительной и правопреемственной наблюдается полный сумбур, т. е. в ходе конституционного строительства не была решена важнейшая задача: согласно определить, откуда есть пошло государство, существующее сегодня на территории исторической России, и в каких отношениях оно с исторической Россией состоит.

Упрекать конституционалистов 1991-1993 годов в том, что эту задачу они не решили и даже толком не поставили, было бы не вполне справедливо. Во-первых, тогдашний конституционный процесс был прежде всего связан со злобой дня. Конституция РСФСР была документом, не пригодным для исполнения первейшей задачи – худо-бедно решать коллизии между властью и подданными и между различными субъектами власти. Прежде всего был необходим хоть как-то работающий основной закон, а если он будет украшен еще и словесными завитушками вроде "светского государства" – то и совсем хорошо. Во-вторых, проблема преемства с исторической Россией тогда казалась скорее академической, тогда как преемство с СССР (долги, собственность, ядерное оружие, место в СБ ООН) – делом более насущным. Наконец, в-третьих, самый гениальный легист не в состоянии решить проблему, если она не решена обществом.

Нынешние речи о том, что с 1917 года прошло бог знает сколько лет, прежнюю Россию не вернуть, ergo вытаскивать из нафталина двуглавого орла – только магометан без толку дразнить, отражают глубинный раскол общества по отношению к России и коммунизму. Те, кто считает большевистский период катастрофой и злым ругательством над исторической Россией, полагают восстановление преемства – в том числе и на символическом уровне – делом наиважнейшим. Те, кто считает коммунизм высшим выражением традиционных русских грехов, лишь чрезвычайно усугубленных и доведенных до логического конца, видят в 1991 году не шанс на восстановление преемства, а нечто прямо противоположное – шанс на окончательный разрыв зараз и с советской, и с досоветской традицией. Ведь и та и другая – это все "тысячелетнее рабство", и потому надо учреждаться по-новому и на совершенно новых основаниях. Отсюда логичная реакция на инсигнии прошлого: "Порвалась дней связующая нить. // Не смей обрывки их соединить".

Спасибо Нафигулле с Джемалем, что помогли это уяснить.

19.12.2005