Львов Виктюка

Малая родина у каждого своя – аул, поселок или мегаполис... Но воспоминания о ней сопровождают человека всю жизнь. Наша новая рубрика – именно об этом. Известные люди поделятся воспоминаниями – трогательными и веселыми, а порой совершенно неожиданными – о месте, где они родились и где прошло их детство. В этих рассказах – ничего постороннего, только личное... Первые откровения – от режиссера Романа Виктюка, накануне нашей встречи как раз вернувшегося с празднования Нового года в родном Львове.

Вкус святого Николая

...Рождество для меня важнее Нового года. Я греко-католик, но наше Рождество, как и православное, празднуется с 6 на 7 января. У нас в семье всегда было принято собираться вместе в этот день. Для нас Рождество было воздухом. Мы ждали его. Но начиналось все еще раньше, с 19 декабря – с праздника святого Николая, который прятал подарки под подушкой. Утром я просыпался и первым делом поднимал подушку, смотрел, что принес мне святой Николай.

Дети в школе говорили: "Мама с папой накупили... подложили..." Но мне не удавалось разоблачить родителей в тот момент, когда подарок из их рук переходил ко мне. Хотя дверь у нас не закрывалась ни днем, ни ночью, не было никаких замков, услышать можно было все... И поэтому, не веря, я все равно верил, что подарок мне принес именно святый Мыколай. И верю до сегодняшнего дня.

Я помню те подарки. Чаще всего – медовик, по вкусу похожий на тульский пряник. Вкус святого Николая – это и есть радость детства. Когда я был в Туле, я нашел этот медовик, но, к сожалению, он не был таким вкусным. До сих пор жду, что именно с 18 на 19 декабря святой Николай придет и что-нибудь под подушку мне подложит. Это ощущение – самое потрясающее.

Стараюсь на Рождество приезжать во Львов. Привожу детям подарки, они кричат: "Это от святого Николая!" Потребности у них другие – мобильники, DVD, МР3. Для них сладость звука заменяет мою сладость вкусного. Но, думаю, это равноценно. Главное – эмоциональное ощущение и тот удар нежности, который они выбрасывают. В этом году я приехал к Новому году, а не на Рождество – так получилось. Но все равно отрабатывал вдвойне – за тот праздник и за этот... И то количество нежности, которое я получил – я получил вдвойне.

Жизнь в абсурде

...Когда Украина стала самостоятельной, к памятнику Ленину на главной площади Львова около оперного театра подкатили машины. Решено было убрать Володю. Подняли монумент, и оказалось, что вождь стоит на плитах с трех кладбищ, удивительных кладбищ. Я считаю, что одно из них

– Лычаковское из лучших в Европе. Видимо, когда коммунисты этот памятник ставили – на века, ради поклонения, – они были убеждены, что сносу ему не будет... И никто и никогда не посмеет посмотреть, на чем... Так вот, на этих плитах оказались украинские, польские, еврейские фамилии. И если до того были еще какие-то трения, то когда плиты выложили прямо на площади и люди подходили-а были и такие, которые узнавали фамилии своих родственников, – такого единения между поляками, евреями и украинцами не было ни-ког-да!

Был еще один знаменательный факт. Есть во Львове холм Славы. Точнее, номинально он сейчас не существует, но все о нем знают. И там лежал безымянный солдат Красной Армии. И поколения пионеров и октябрят толпами – к этой могиле... Я, к счастью, туда не ходил, только видел эти манифестации и клятвы пионеров на верность идеалам коммунизма. А когда раскрыли эту безымянную могилу, там оказался... немецкий офицер. С него даже не успели окончательно содрать обмундирование. Значит, столько лет столько тысяч душ жили в этом абсурде, а ведь среди них были те, кто стоял за честность, правду, идеалы!

Сувъецька власть

...Верочка Петрошевич, одна из лучших учительниц Львова, работала в привилегированной школе, куда ребенку было очень трудно попасть. Эта школа недалеко от того же Лычаковского кладбища, практически в центре города. И вот однажды 1 сентября, так получилось, я был во Львове. Конец 70-х. Расцвет советской власти... Верочка бежит к директрисе: "Боже, я уговорю Виктюка, чтобы он пришел в школу!" Я, конечно, согласился. Первый урок у нее назывался "Урок мужества". Был потрясающий сентябрьский день: светило солнышко, падали листья. За партами сидели потрясающие дети, которые первый раз пришли в школу. И Верочка – счастливая оттого, что в классе такие умные, как она мне сказала, образованные, подготовленные дети. Украинцы. Я на них посмотрел и спрашиваю: "Диты, шо на двори?" То есть: что на дворе? Они руки потянули вверх и кричат: "Осень! Сентябрь! Солнце!" А я говорю: "Не-а!" И рук все меньше. Учительница бледнеет. Она была убеждена, что ответ будет гениальным. Что-то шептала мне, а я ей тоже говорил: "Нет!" И переспрашиваю: "Диты..." И сам отвечаю: "Сувъецька власть!" Это такое базарно-юморное отношение к тому, что там происходило. И дети громко и радостно закричали: "Сувъецька власть!" Проходит 10 лет. Мы с театром во Львове на гастролях. Гуляю по городу. Идет молодежь, здоровается со мной. Я думаю: "Как они могут меня знать? Это же совершенно другое поколение!" Меня догоняют человек 5-6: "Добрый день!" Отвечаю: "Добрый день!" Я умею мимикой врать, что узнаю тех людей, которых впервые вижу. Но здесь я соврать не мог, потому что глаза у них были потрясающие. И я говорю: "Диты, хочу сбрехаты, но не можу! Я вас не помню". А они в ответ: "Помните, как вы нас спрашивали: "Шо на двори?", а мы не знали". Я переспрашиваю: "Так это вы?!" И говорю им: "Диты, теперь хором – шо на двори?" (А на дворе опять то же самое.) И они радостно кричат: "Сувъецька власть!" Эти дети – они с юмором как бы входили в то, что могли говорить им дома, что они видели. Это действительно правда, что во Львове радовались, когда умер Сталин. И любое сообщение по радио вызывало только колоссальное удовольствие.

Пустынное поле

...Львов Кучмы, Януковича и Ющенко – это разный Львов. Кучма для этого города не сделал ничего. Самое обидное, что Львов – это перекресток нескольких национальных культур, и культура всегда была здесь на высоте. Даже во время войны потрясающе работал театр – пели лучшие певцы Европы, приглашались лучшие дирижеры. И на спектакли и концерты ходили не только немцы. Потом, как бы плохо ни было при структуре коммунистической, но театр, музыка, живопись – все это было на удивительном уровне. Сегодня – нет. Ушло поколение, осталось пустынное поле. Нужно все начинать сначала. Я приезжаю в несовременный Львов. Может быть, это тот период в истории, когда культура делает очередную остановку или зигзаг... Но думаю, что эта плотина – она должна быть скоро прорвана. И в литературе уже есть сдвиги. То, что там стали печатать из мировой литературы, не печатают даже у нас в Москве. Потом был товарищ Янукович. Он даже увеличил пенсии, но они исчезли сразу же после его провала. Он взял какие-то деньги откуда-то...

Я знал того человека, который был министром путей сообщения, покончившего с собой. Он делал для Януковича все: привозил его защитников из разных частей Украины, предоставлял в распоряжение поезда... И еще ничего не произошло, но у него – я уже смотрю как режиссер – вот этот знак смерти был. Он сам застрелился или его застрелили – это уже не имеет никакого значения.Он сам эту смерть, понимая, что делает, как бы кликал.

Летом, когда я был во Львове, туда же приехал и Ющенко. Он вышел на то место, где стоял памятник Ленину, и говорил настолько искренне... Я был просто удивлен. Он не пытался логически оправдать ошибки, сделанные правительством. Но он объяснял – почему. И собравшиеся на площади простые люди – они поняли его и простили. Не знаю, в силу чего, но даже лицо, которое было изуродовано страшно, оно стало приобретать те первоначальные черты, которые в нем были.

Город без любви

... В свое время я должен был уехать, конечно. И не потому, что хотел этого. Украина поставила меня, как диссидента. И Львов... Последний спектакль, который я поставил во Львове, имел название символическое – "Город без любви". Меня не пускали в театр ставить спектакли. А когда я делал в филармонии какие-то чтецкие программы по Тарасу Шевченко, Лесе Украинке, то из обкома партии были распоряжения заклеить мои фамилии на всех афишах. Все было безымянно, но публика знала, что это я. Именно благодаря работникам обкома партии усиливалось количество криков "Браво!" Это было на протяжении очень многих лет. И только после этих многих лет во Львове дрогнули. Я приехал во Львовский театр имени Леси Украинки и поставил первые несколько спектаклей с Адой Роговцевой...

Что помогло не очерстветь? То, что не дало очерстветь душам тех украинцев, которые много лет провели на лесоповалах. Мамин брат провел на таком лесоповале 17 лет. И его глаза, когда он вернулся – я и сейчас их вижу. Ноль ненависти. Ноль желания отомстить. Он был счастлив, что остался человеком.

18.01.2006