Иные тоже плачут

не так уж и важно, то ли масскультура формирует общественные вкусы и жизненные пристрастия, вездесущим совком штампуя их если не из мокрого песка, так из любого под руку подвернувшегося мусора... То ли запросы общества, как сигналы далеких, будто народы Крайнего Севера, инопланетян (к инопланетянам примерно так же сложно на вертолете долететь!), улавливаются этой машиной и масскультура не навязывает, а отражает желаемое.

У культуры, может, и есть свой отвлеченный мир, у масскультуры его точно нет. И никогда не было. Она – фактор политики. Или, просто, социальный фактор.

Своего рода термометр, а одновременно и лоцманский лот, и вообще любой прибор. Таким можно беспорядочно размахивать, а можно употребить по назначению.

Если принять такую постановку вопроса, наивно будет не признать: массовые настроения и массовые стереотипы не просто меняются, а меняются кардинально. (Или их меняют, но это уже неважно). Масскультура не навязывает больше в качестве обывательского стандарта умилительное подглядывание (с непременным соучастием) за удачливыми олимпийцами. Экран стал заметно шире замочной скважины, к тому же он окутан современным цифровым звуком отовсюду. Мировые тенденции (тут на ум неизбежно придет Голливуд, да и кому же еще и с какой радости туда придти?) с биржевой непреклонностью свидетельствуют о ротации потребительского стандарта.

Закон рынка. Вот любят массово сладкое каждые пятнадцать лет из ста – а потом "Донатсы" и "Баскины" горьким дымом прогорают. Что ж поделать... Эпоха шаурмы беспощадна к сладостям, да и слащавости не переносит.

На смену комедиям и не менее забавным "ужастикам" приходят сентиментальные драмы и внебрачные гибриды массового и элитарного кино. Первое – для эмоциональной релаксации утомленных офисными забегами, второе – уже для их психологического восстановления. Ибо надо. Ситуация стала сложнее и строже. Мало обещать мармеладное будущее, необходимо показать путь к нему, чреватый рыбьим жиром, клизмами и касторкой. А также необходимо демонстрировать соответствие; не особо понятно, чему именно – но необходимо. Обыватель берется доказать, что шит он не лыком, а шелковой изысканной ниткой и повязан батистовой ленточкой, как Кен и Барби в своей интимной коробке цвета беспроблемного будущего.

На смену беззаботным пятидесятым-шестидесятым кинематограф предлагает "проблемные" семидесятые. Да, это те самые годы, когда Брежнев и Никсон приходят к трагическому пониманию единства своей судьбы (оба они старики из безвозвратного вчерашнего прошлого). Только вот всем не объяснишь... Но ситуация заметно разрядилась.

Потом – "героические" восьмидесятые–девяностые. Новым героем становится Терминатор, Рембо, Храброе Сердце, Черепашки Ниндзя, Чип, Дейл и франкоговорящий мыш Рокфор. Все они – герои. А тем временем количество мелких (таких же, как Чип и Дейл) войн в геометрической прогрессии растет. И уже не югославский флаг реет над Белградом, а американский бомбардировщик.

Все эти фильмы – проекции утомленной неполноценности массового зрителя, который поспешает к экрану, с непреклонностью супермена разрывая пакетик с чипсами. Здесь он герой. И дайте ему быть героем хотя бы здесь. Прошлых иллюзий уже не осталось, прорывов не будет...

На смену удачливым легковесным "мошенникам" приходят "проблемные" любовники, на смену "любовникам" – вынужденные "герои". Те, кто и не думают быть такими – а вот вышло. Ты тоже, уважаемый, не мечтал быть дорожным агентом по продаже глобусов. Всякое случается. Эта, как ее... карма.

Однако ситуация самого зрителя – все безысходнее. Он идет в кино за миражом, попкорном и кокой, а получает проблемное кино (тут даже попкорн и кока не утешат). Любопытно проследить наградные листы "Оскара" за последние десять лет. Лирическая тема плавно меняется на героическую и тут вдруг экспонента нарушает сама себя, переходя в режим непредсказуемой горячечной скачки.

Итак – фэнтези. Последние годы в хитах картины, претендующие на открытие иных измерений знакомого мира. Пусть даже лукаво, пусть даже смущенно и лживо, но претендующие. Вот что нужно зрителю, истощенному стрессом. Ужастики уступили место реальному ужасу (тот же "Звонок" – не забавные "Гремлины"), тема любви предельно обнажилась как тема боли, из героев позорно и огородами дезертировали полицейские Майами и вьетнамские ветераны – нынче там все больше мрачные оливерстоуновские герои. Убивающие чтобы "убивать". У нас тоже есть "Бумер". А про любовь вам споет группа "Ленинград". У нее, право, получается брутально, зато правдоподобно...

Однако заплаканный зритель ищет веревку. Или бутылку. А это непорядок. Зритель обязан быть в тонусе. Плакать нам некогда.

Волна декаданса налетает штормом, и сразу волшебным образом исчезает в ничто.

Последние хиты Голливуда – все про магию. Тему волшебства как "не шутки" открыл Найт Шьямалан в "Шестом чувстве", и как нельзя кстати пришелся там Брюс Уиллис с его фирменным выражением искреннего удивления на честном полицейском лице. После – "Матрица", "Властелин", "Гарри Поттер", "Нарния". Это тенденция прорыва. Показуха в духе псевдоисторической темы ("Гладиатор", "Александр", "Троя", "Царство Небесное") пытается, но неспособна выправить тенденцию. А зрителю тем временем показывают, что мир его не вполне настоящий, что измерений в нем больше, чем кажется. И Морфеус, предательски похожий на Шандыбина, отовсюду предлагает тебе выпить правильную таблетку.

Правильную – неправильную, это уже второстепенные нюансы. Но Голливуд угадал с главным. Все эти фильмы – кино эпохи, в которую главным занятием стало пить таблетки. Продажи прозака бьют продажи героина. Робкий позитив навязчиво торжествует. В сопровождающем волшебную пилюлю тексте сказано, что "депрессия – эпизод". И кино о том же.

И не надо никаких пианистов, даже если на заднем плане рядовой Райан будет девять с половиной недель танцевать танцы с волками.

Порция волшебного успокоительного – и вперед.

Зачем так много о Голливуде? Так ведь никуда от него не денешься. Для создателей российской масскультуры он остается постыдно-непризнанным эталоном, о том же регулярно догадывается казалось бы наивный зритель.

Здесь была попытка догнать. Вот "9 рота" по сути – советский фильм, но адаптированный к психологическому стандарту, к закону жанра Голливуда. Хотя это запоздалый прорыв, прорыв на оставленную за ненадобностью высоту. Жанр "Девятой роты" для мировой масскультуры неактуален. Хотя кресла в этом кинозале еще слегка перегреты от горячих и сопереживающих задниц. И попкорн пока не весь вымели прочь.

Если "9 рота" – запоздание, то дилогия "Дозоров" – попадание в цель. Российское кино про "альтернативную реальность", оно же – экшен, оно же – мелодрама, оно же – все популярные у нас за прошедшее десятилетие жанры.

Хотя от голливудского слабительного и отличается, как электрический стул от просто стула.

Возможно, такое кино и формирует общественный запрос, но делает это настолько незаметно, как будто его угадывает. А запрос в России другой. Изначально расистское деление "Дозоров" человечества на Иных и... вероятно, Свиных может показаться таким же категоричным и пафосным, как регламентированном мире Гарри Поттера. Однако нет. Если это и реклама привилегированного сословия урожденных волшебников – то определенно антиреклама.

Не ходите, дети, в волшебники играть. Та же вам выйдет скука и тягомотина. Внеплановые дежурства, бюрократия и служебные интриги. Предательство, банальщина и безысходность до волчьего воя. Зато зрелище, когда современная "духовная элита" парикмахеров и мастеров маникюра в пьяном угаре и имбицильном экстазе отплясывает на вечеринке у командора Темных – российскому зрителю не то чтобы неудивительно. Он давно о чем-то подобном догадывался. И теперь из зала выйдет просветленным.

Так похоже на правду, что даже страшно. Цирюльник Зверев – страшнее Фредди Крюгера. Хотя бы просто профессиональнее по части ножниц...

(А снято все очень красиво, так что можно часа полтора от жизни отдохнуть, да и от холода согреться).