Если страна идет к Магомету

В уфимском аэропорту ждут паломников, которые вот-вот прилетят с хаджа. Их будет целый самолет, и в зале ожидания все в нетерпении мнутся с ноги на ногу: аж 300 просветленных главным мусульманским паломничеством лиц сразу увидят! "Я, когда прилетал с хаджа, двух слов связать не мог!" – вспоминает бородатый старичок. "Только через неделю пришел в себя, а в аэропорту был как зомби", – кивает головой другой. Остальные восхищенно глядят на них. И только молодой хазрат (то есть "уважаемый человек") одной из уфимских мечетей неожиданно громко шепчет мне на ухо: "Да какое просветление, как с трапа спустятся – сразу сраться начнут с организаторами тура: питание плохое, самолет долго летел... Я-то знаю, тут каждый год такое".

Шептал Рустам-хазрат слишком громко. Его слышали почти все встречающие. И все как один с удовольствием переключаются с темы просветления на привычное ворчание. Отмечают, что в аэропорту очень холодно (на улице под сорок, а входная дверь постоянно нараспашку), да и тесный он: совсем не к лицу одной из столиц российского ислама. Мусульманская община растет по всей стране, а паломников из Мекки, святых, в сущности, людей, встретить как подобает невозможно.

В прошлом году в Мекку летало, например, около 9000 россиян, в этом – аж 13 000, а на следующий год мусульмане бронировать туры начинают уже сейчас, ведь ожидается 20 000 человек. В каждом следующем году рекорд будет обновляться, ведь и мусульман, говорят, в России становится все больше. "Правда, с подсчетами немного сложно, – говорит исследователь ислама Максим Шевченко. – По переписи вышло чуть больше 15 млн, а вот Путин недавно сказал, что около 20 млн". Вся мусульманская Россия на эти чуть завышенные цифры и опирается, когда сообщает о возрождении религиозности в мусульманских регионах и даже о постоянных случаях перехода исконных православных в их веру.

Другие эксперты, правда, полагают, что это – лишь удобная для всех информация: от таких цифр и самим русским мусульманам тепло, и для внешнего употребления отлично подходит. Путин в последнее время перед любой благодарной аудиторией – будь то парламент Чечни или заседание организации "Исламская конференция" в Малайзии – упоминает, что Россия – мусульманская страна. Это предопределено нашей внешней политикой – мы верные друзья многих мусульманских "изгоев", а если надо, то и посредники между ними и Западом. Да еще и Чечня, про которую все время приходится объяснять арабскому миру, что там не джихад, а банальный терроризм, обернутый в религиозную упаковку. "Настоящие мусульмане" в России счастливы – посмотрите на ту же Уфу или, скажем, Казань.

Настоящие экстремисты

На самом деле "настоящих" не так и много, да и общее число тех, кто считает себя мусульманином, как утверждает историк Роман Силантьев в своей книге "Новейшая история исламского сообщества России", если и увеличивается, то только за счет миграции из Средней Азии. Этот факт Силантьев упомянул лишь в качестве иллюстрации, сконцентрировавшись на причинах раскола мусульман России и раздирающих их общины скандалах: муфтии постоянно ссорились, делили округа, организовывали новые "центральные органы" – и теперь независимых друг от друга центров классического ислама в России аж 7.

В 2003 г. глава Центрального духовного управления мусульман Талтаг Таджуддин, восседающий в Уфе, например, назвал войну иракцев против армии США джихадом, а глава Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин из Москвы ответил, что вовсе это и не джихад никакой, и русским мусульманам ехать в Ирак на войну не рекомендовал.

Но кроме официальных центров ислама, есть еще и разного рода экстремисты и сектанты. Неудивительно, что в российской общине мусульман царит полный хаос, а положение верующих сильно зависит от милости местных властей и их представлений о "правильном исламе".

"Вы думаете, мы путаемся? – переспрашивает меня уфимец Азат Лукманов. – Да ладно вам... Все споры муфтиев, как правило, вокруг таких материй, которые совсем не интересны мусульманам. Вот они недавно спорили о кресте на российском гербе – так ни меня, ни моих друзей этот крест вообще не волнует!" Он тут же уточняет: ничего плохого сказать о муфтиях он не хочет.

Лукманов вообще часто все уточняет, потому что говорит не от своего имени больше, а от имени партии "Хизб-ут-Тахрир". В отношении Лукманова и соратников все муфтии единодушны: террористы, они террористы и есть. Партия и в России, и почти во всем мире запрещена. У нас, сразу после решения Верховного суда о запрете "Хизб-ут-Тахрир", провели несколько показательных арестов. Лукманов сетует: во всех регионах ограничились одним-двумя посаженными, а вот башкирская прокуратура проявила особое усердие и попросила сроки 8–12 лет для десятка человек. Азата не взяли, но он не считает, что ему повезло: "Мне ведь тогда же и сказали, что буду в следующей партии. Восемь лет меня еще ждут".

"Террорист" Азат выглядит жалко: мы с ним сидим в турецком кафе в Уфе, и здесь тоже входные двери закрываются плохо. Азат подрагивает от холода – не может согреться уже третьим стаканом зеленого чая: пока официант его нес, он успел остыть. Но щуплый мужчина с жидкой бородкой, невзирая на холод, с жаром проповедует мне истинный ислам. Показывает брошюру "Закон участия мусульман в политической жизни Запада" и популярно разъясняет, как его партия повсеместно установит шариат. "Безболезненно! Ни о каком оружии и речи нет. Это главное правило моей партии: мы должны вернуть истинное исламское государство, но не путем переворота, а... ну, скажем, как в Украине или Грузии. Моя задача – подготовить людей. Я должен всех мусульман убедить в том, что Коран – это не только религия, но и система управления государством".

Друг Азата Айрат (тоже из "Хизб-ут-Тахрира") добавляет, что вообще-то они не изгои в Уфе, какими их представляют, – ходят в мечети, беседуют с имамами на политические темы, и многие из официальных священников с ними даже соглашаются. Азат, заглатывая очередной стакан зеленого чая, смотрит на выступающего передо мной с пламенной речью товарища с гордостью, как на трофей: ведь это он его привел в истинный ислам пару лет назад.

14-летний Наиль, которого я встретил в мечети, хоть и не в партии, но тоже гордится своими "трофеями" в виде возвращенных в ислам заблудших душ: "У меня в семье все были атеисты. А я сам в 11 лет решил пойти в мечеть". Наиль утром делает уроки, потом идет в обычную школу, после – в музыкальную, а потом еще и в медресе. Когда в 11 вечера возвращается домой, успевает прочесть лекцию об исламе своим родителям и младшей сестренке. Она уже вот-вот примет ислам, "родители созревают дольше, но уже не атеисты".

У Наиля свой взгляд на количество мусульман в России: в его "обычном" классе, сплошь состоящем из башкир и татар, лишь он да его друг Ильдар – мусульмане. ("Да и какой Ильдар мусульманин: после школы курит и постоянно матом ругается!")

Неправильные мусульмане

В аэропорту, пока ждут паломников, тоже ругаются – на сей раз на Саудовскую Аравию. Хадж для саудитов – это только огромный бизнес, рассуждают встречающие. Чуть ли не все хором считают: 3 млн паломников – и каждый оставляет в стране по $300–400 (не считая гостиницы и перелета). "У них же все расписано: идешь на одно таинство – покупаешь сувенир, на другое – еще сувенир. А потом еще и жертвенное животное покупаешь", – подтверждает Марина Федоровна из турагентства "Аэротур".

Она вот уже четвертый год отправляет паломников в Мекку, а бизнеса серьезного, в отличие от арабов, сделать на этом не может. "Едут пожилые люди, некоторые годами деньги на хадж копят, даже жалко сдирать с них. Пусть хадж для меня будет такой... социальной акцией, имиджевой".

Не только у "Аэротура" не идет исламский бизнес в Уфе. Есть лишь несколько частных магазинчиков, пара халяльных ресторанов, где подают еду, приготовленную по мусульманским законам, и все.

Да и то явно много. Аслан Ибрахим, переехавший сюда из Турции еще в середине 90-х, год назад решил открыть "Фламинго" – магазин, торгующий специальным халяльным мясом и колбасами. Колбасу и мясо халяль – из правильно зарезанных животных – поставляют несколько российских фабрик. "С этим проблем нет, – говорит Аслан. – Но где покупатели? Год без прибыли. А ведь у меня единственный подобный магазин в Уфе, а в городе, по официальной статистике, – почти половина мусульман!" Ибрахим уяснил для себя: русские мусульмане, видимо, очень отличаются от турецких.

"50% – это неправильная статистика, – поясняет Рустам-хазрат. – Конечно, каждый татарин и башкир на переписи назовет себя мусульманином. Но ведь намазов они не читают, курят, свинину многие едят... А истинных – 2–3%, не больше". Марина Федоровна из "Аэротура" подтверждает – не каждый российский мусульманин даже во время хаджа верен законам ислама: "Некоторые мне с первого дня начинают звонить из Аравии и жалуются: что-то гостиница плохая, встретили нехорошо. Один в этом году позвонил на следующий день после последнего таинства – и стал ругаться. Я ему прямо сказала: копи деньги на следующий год, с таким отношением твой хадж будет отвергнут".

Отвергнутый Аллахом хадж, поясняет Марина Федоровна, – это когда у человека после паломничества начинается крупное невезение. Она сама православная, но за четыре года работы с мусульманами довольно хорошо выучила Коран. "Когда в мечеть-то пойдешь? – посмеиваются вокруг нее и добавляют: – Такая сразу в исламский университет захочет".

Русский ислам

Шутки шутками, а новообращенные в ислам русские – одни из самых рьяных. Наверное, потому, что принимают веру сознательно и даже пытаются найти в ней питательную среду для новой национальной идеи.

Неброские рубашки, брюки, короткие стрижки, аккуратные бороды – из будничной московской толпы эти четверо молодых мужчин славянской наружности никак не выделяются. Встречу корреспонденту Newsweek они назначают в восточном ресторане. Сев за стол, заказывают чай с чабрецом, пахлаву и представляются: Харун ар-Руси, Искандер Яфиси, Абдаллах ар-Рустуви и Абу Талиб. В паспортах – совсем другие фамилии, но какие – все, кроме председателя, говорить не хотят: на работе могут быть проблемы. Они – члены Национальной организации русских мусульман (НОРМ), которая существует чуть больше года. В нее входят как сунниты, так и шииты, но по национальности все они – русские.

27-летний член НОРМ Абдаллах ар-Рустуви принял ислам еще в студенческие годы, после того как взял у однокурсника почитать Коран. Стал жить "как настоящий мусульманин", а сейчас пытается обратить и жену. А вот у амира (председателя) НОРМ Абу Талиба, наоборот, из-за веры семья распалась. "Коран прочитал благодаря таджику, кладовщику в армейской столовой, которой я командовал, – рассказывает Абу Талиб, бывший в то время офицером Советской Армии Анатолием Андреевичем Степченко. – В 1990 году принял ислам. Сын стал мусульманином в 14 лет. А вот жене не понравилось, что я начал запрещать ей ходить на девичники, где выпивают, и требовал, чтобы она носила закрытую одежду. В общем, пришлось расстаться".

29-летнего начальника юридического департамента крупной коммерческой структуры Харуна ар-Руси никто не учил: путь к исламу указала книга. Он давно увлекался чтением религиозной и философской литературы. Два года Харун терзался: не мог выбрать, стать ему мусульманином или православным. Наконец, выбрал ислам. "Он предлагает более глубокую, обращенную к сути духа, альтернативу, которая не связана с ценностями комфорта, плотского или душевного. Это путь, по которому, как я убежден, шел пророк Иса (так мусульмане называют Иисуса Христа. – Newsweek), мир Ему".

Всего организация, по словам ее руководителей, объединяет до 200 человек, многие в прошлом – активные националисты, члены РНЕ и НБП. "Зачем [объединяем] русских мусульман? Да вы сходите в любую московскую мечеть и поймете, – объясняет 29-летний Искандер Яфиси, сотрудник консалтинговой фирмы. – В одной все говорят по-татарски и тебе советуют сначала язык выучить. В другую придешь – там чеченцы зикр исполняют". Искандер считает, что вовсе не обязан с принятием ислама перенимать культурные традиции других народов: "Русские мусульмане не хотят терять свою национальную идентичность".

Эти люди как были радикалами, так ими и остались, приняв ислам: с муфтиятами – официальными духовными управлениями регионов России – они не в ладах. "Нас не устраивает, что сознательные мусульмане, недовольные работой муфтиятов, подвергаются репрессиям, как, например, это происходит в Кабардино-Балкарии, – объясняет Харун ар-Руси. Харун считает, что власти своими действиями фактически выталкивают мусульман "в объятия антироссийских структур". И уверен, что в этом виноваты муфтияты, не способные объединить всех российских мусульман и лоббировать их интересы на государственном уровне.

Но пока объединить российских мусульман удается только в Мекке. Власти нынешняя феодальная раздробленность устраивает, да и самих мусульман, для которых религия – это скорее часть национальной традиции, тоже. Да и вообще, большинство мало заботит вопрос веры. "Наши мусульмане очень хорошо инкорпорированы в российскую жизнь, – объясняет Алексей Малашенко из Центра Карнеги. – В этом, психологическом, смысле им намного легче, чем, например, европейским мусульманам, которые живут замкнутыми общинами". Исследователь ислама Шевченко возражает: но у них и нет такой практики, когда "за запрещенную литературу дают сталинские сроки".

Башкир Фанус в молодости был членом КПСС, а сейчас учится в "исламском университете" при мечети. Теперь у него своя торговая компания и "вера в душе". У него есть теория "порчи ислама": "Это влияние русских. Где еще в мире такой процент "неистинных" мусульман? Русские не уничтожили ислам – просто при них он очень сильно изменился".

"И все блестит"

Первой в зал прилета торжественно заходит женщина. Просветленная хаджем величественно оглядывает встречающих, радостно улыбается и сообщает в телекамеру, что хадж удался: отель приличный, экскурсии интересные, а погода просто прелесть, не жарко и не наши минус сорок. У бабушки Зульфии из башкирской деревни Сибай впечатлений хватает аж на десяток интервью – она ведь, как большинство ее попутчиков, впервые побывала за границей: "Вы не поверите: там полы шампунем моют! И все блестит!". Дедушка где-то в сторонке добавляет: "А когда все кидали камнями (во время ритуального забрасывания дьявола на этом мероприятии ежегодно погибают сотни мусульман со всего мира, и каждый считает такую смерть правильной. – Newsweek), я очень осторожным был: кинул свои – и сразу в сторонку!" Просветленные мусульмане преклонного возраста (тех, кто младше шестидесяти – единицы) выглядят абсолютно счастливыми людьми. Скандала в аэропорту так и не случилось.

Личный опыт: РОССИЯ – МЕККА – РОССИЯ

Практика совершения хаджа

Чем больше денег, тем легче будет паломничество. За сумму около $5000 можно рассчитывать на хадж "бизнес-класса" – билет на самолет, место в легковой машине и специальный гид на весь период паломничества, двухместный номер в четырехзвездочной гостинице в Мекке, еда из ресторана, удобная палатка с кондиционером в долине Мина. А если денег нет совсем, можно добираться автостопом, а спать под открытым небом на циновке.

Но большинство паломников из России лишения терпеть не хотят, а на поездку по высшему разряду денег у них нет. Для многих хадж – это смесь религиозной обязанности с познавательной экскурсией и даже бизнес-туром. Быстро выясняется, что и в Саудовской Аравии не все благополучно. Перед началом хаджа, не доезжая до Мекки, каждый паломник должен облачиться в ихрам – два белых полотна, обмотанных вокруг тела. Это обряд посвящения в паломники – после этого запрещается причинять вред всему живому, гневаться, мыться, заниматься сексом. Цвет одеяния символизирует чистоту мыслей паломников, а простота – их равенство перед Аллахом. Но дотошным паломникам из России совершенно непонятно, что символизирует место изготовления ихрамов – Китайская Народная Республика.

При въезде в Мекку стоит дорожный знак со строгим предупреждением: "Въезд только для мусульман!" "Коран призывает мусульман терпимо относиться к иудеям и христианам – людям Книги. Но хранение крестика в Мекке преследуется законом", – объясняет обычный москвич Виктор Копичко. Полтора года назад он перешел из православия в ислам и стал Абдуллой – под влиянием будущей жены Ирины, которая приняла новую веру еще раньше. Теперь пытается поддерживать в себе приличествующее неофиту настроение. Это непросто: Мекка – это не музей под открытым небом, а гигантский восточный мегаполис, шумный и грязный. Большая часть города застроена гостиницами, но их все равно не хватает. Великая Мечеть – главный объект хаджа – и та зажата отелями со всех сторон. Строительство спальных мест для паломников продолжается даже во время самого хаджа. Где живут собственно мекканцы, которых почти два миллиона, непонятно. Пригороды – страшные трущобы, и живут там в основном африканцы.

То, что неверных не пускают в Мекку, – это для их же пользы. Картины паломничества могут травмировать любую неокрепшую душу. Люди разных рас, из разных социальных слоев, в одеждах разных фасонов и красок – колоссальная человеческая масса; она шумит, торгуется и куда-то все время движется. Это мекка не только для паломников, но и для тысяч торговцев. Монополия на самый распространенный здесь вид торговли – торговли с тротуара – в руках африканских женщин. Они сидят на тротуарах и прямо на проезжей части, перед гостиницами, у мечетей.

"В священном городе Мекке надо следить и за своими мыслями – здесь нельзя даже думать о греховном", – уговаривает сам себя Абдулла Копичко. Греховные искушения есть и здесь. После наступления сумерек на улицах священного города можно встретить женщин, выражение лица которых не оставляет сомнений в их профессии. А зря не оставляет – местные утверждают, что эти женщины работают на саудовские спецслужбы, которые якобы выявляют "плохих мусульман".

Но самое тяжелое начинается за пределами Мекки. Например, в долине Арафат после захода солнца, когда 3 млн человек одновременно пытаются выбраться оттуда. Океан человеческих голов до горизонта. Прижатые друг к другу люди медленно возвращаются в сторону долины Мина, где они должны совершить общую молитву и провести ночь поста. Ночью на маленькую площадку Мины вливается 3-миллионный человеческий поток – пешие вперемешку с автомобилями. Два десятка французов, которые прошли мимо меня, расстелили тонкие циновки на земле между марокканцами и бородатыми индусами, помолились и спокойно улеглись спать. Те, которым циновок не хватило, легли прямо на земле в ногах у индусов. Один из французов с ярко-рыжей бородкой, представившийся своим мусульманским именем Абу-Бекр, улегся на святую землю с благоговением: "Это меня в ислам привлекло. Братство и твердость убеждений. Посмотри вокруг – это самая молодая религия, но что делает с ними вера и страх перед Богом в душе!"

Утром – самое опасное испытание. В Мине стоят три камня, символизирующие Сатану. В них паломники должны кинуть каждый по семь камней. В узком проходе шириной немногим более километра может скопиться несколько сотен тысяч паломников, спешащих бросить свои камни. Саудовские власти уделяют этому участку все свое внимание, но в этом году в давке опять погибло 362 паломника. Некоторые паломники сами желают смерти в период хаджа – их души попадут в рай, тела похоронят на королевском кладбище, а их родным королевство поможет финансово.

Саудиты утверждают, что хадж для их страны – вовсе не прибыльное предприятие, а сплошная головная боль. Треть паломников, невзирая на усилия саудовских властей, предпочитают жить не в палатках, а под открытым небом, устраиваясь на тротуарах, на проезжей части дорог. Когда они уезжают, вся страна месяц мучается гриппом.

Да и уезжают не все. Некоторые остаются делать бизнес. Чаще других, как утверждают власти, так поступают паломники из России. "Последние наши паломники уезжают из страны через полгода после завершения хаджа", – признается заместитель главы российской хадж-миссии Магомед Гамзаев. Все это время он ездит по Аравии и пытается отправить россиян обратно – пока не уедет последний паломник, Магомед Гамзаев покинуть страну не может. Но наши, хотя бы в отличие от паломников из Пакистана, Индии, Бангладеш и Африки, не остаются здесь навсегда в качестве гастарбайтеров.

Впрочем, подданные короля считают, что все тяготы, которые они терпят, зачтутся им и они попадут в рай. А чтобы им было легче заботиться о святынях, Аллах подарил Аравии самые большие в мире запасы нефти.

Эльхан Мирзоев

23 – 29 января 2006 № 3(81)