Выбор Мастера

И все-таки "сатанинский роман" или "роман о сатане"?

Известно выражение: "Труднее всего найти то, что лежит на глазах". Разгадку к своему роману Булгаков оставил на самом видном месте – в тех нескольких страницах, где бегло и лаконично говорится о посмертной судьбе главных героев. При их прочтении может остаться впечатление полной запутанности, туманности метафизического смысла романа о Мастере и Маргарите, или наоборот – его предельной ясности, в духе "доброго дьявола", спасающего грешников. И ни то ни другое, в конечном итоге, не будет верным.

Именно эти страницы романа расставляют все точки над "и". Здесь, и только здесь, приоткрывается завеса над верой самого автора. Здесь "снимаются маски" и открывается суть. Здесь дается окончательный ответ писателя на вопросы "кто есть главный" и "кто есть добро".

Здесь впервые в романе обнаруживается, что зло не всемогуще. И, в конце концов, над всем торжествует настоящий Иешуа – Иисус, воля которого, выраженная в форме смиренной просьбы, непреложна даже для Воланда. "Дай ему покой" – это значит: "Оставь его". И Воланд уходит, проваливаясь в бездну. И Мастер, не заслуживший Света, ибо своим гением послужил силам зла, Мастер, которому не смогла помочь даже Маргарита, поскольку сама послужила тем же силам сознательно и добровольно, вместе с ней обретает покой – то есть рай, "место светло, место прохладно и место покойно".

Так сети, сплетенные Воландом вокруг двух заблудших человеческих душ, распадаются от одного прикосновения Христовой Любви. Да, Мастер "не заслужил света", поскольку не был свят. Но он заслужил – именно заслужил – свой рай, свой покой. Чем? Пока неясно. Однако Тот, в Чьих руках его участь, знает наперед "и мысли и дела". Он знает, что Мастер будет спасен.

Но, чтобы спастись, герои должны пройти последнее, самое трудное испытание. Суть его состоит в том, что Мастер должен сделать выбор в пользу этой Любви. И именно этот выбор предлагается ему в неожиданной, странной и предельно иносказательной форме, подобной загадке Сфинкса: он должен решить, как закончится его роман.

Но эта загадка – не прихоть князя тьмы, решившего напоследок поиграть со своей жертвой. Ведь реальность гениального произведения искусства выходит за рамки земного существования – вот почему "рукописи не горят". И не Воланд предоставляет Мастеру эту последнюю "полосу свободы" – он просто бессилен ее отменить. Даже теперь, за пределами земного бытия, у Мастера остается метафизическая опора, заставляющая темные силы считаться с его свободой.

Так, уже тогда, когда дьявольская ловушка почти захлопнулась, Воланд вынужден дать Мастеру его последнее слово. Но, не будучи властен над душой Мастера, князь тьмы властен над тем, чтобы предельно затушевать, исказить суть предоставленного ему выбора. Поэтому все обставлено им так, что этот выбор предопределен и ничего не обещает самим Мастеру и Маргарите. Он кажется издевательски бессмысленным: ведь сюжет романа завершен, и его завершенность предъявлена автору в жуткой очевидности посмертной судьбы главного героя. Он предлагается в заведомо безнадежной ситуации: Мастер и его возлюбленная уже расстались со своей земной жизнью, без надежды и покаяния, они взяты – принудительно, путем коварного обмана – темными силами, воочию увидели подлинные лица Воланда и его свиты, принесены ими в ад и там поставлены перед реальностью вечных мук Понтия Пилата. Всего этого более чем достаточно, чтобы понять, что ожидает их самих, что участь их, как и Понтия Пилата, решена и что менять в ней что-либо поздно.

Собственно, вся драма, вся трагедия, все экзистенциальное напряжение булгаковского произведения сконцентрировано именно здесь, в последних "тактах" романа, так резко контрастирующих в своем потустороннем метафизическом спокойствии с бурным развитием предшествующих событий. Крик сострадания Маргариты к Пилату тонет в "грохоте сатанинского смеха" и бездушном громе обвала. Намек Воланда совершенно прозрачен: здесь уже не имеет смысла тревожить себя, и за Пилата уже просили. Уже просил сам Иешуа – и ничего не изменилось. Грешников некому спасти, они обречены. Но Мастеру напоследок разрешается закончить свой роман перед тем, как отправиться в бездну Небытия. А Маргарита... ее участь объявлена ей со всей наглядностью: "тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит". И Маргарита отступает в тень и умолкает: ведь ей больше нечего сказать. Она сказала все. Любовь земная, на силу которой она так уповала, оборачивается не спасением Мастера, а погибелью для них обоих. И от этого финального дьявольского спектакля явственно веет утонченным презрительным цинизмом ко всему "слишком человеческому".

Кажется, дьявольский морок, поданный Мастеру и Маргарите как непреложный вывод из их собственного опыта жизни и смерти, более того – как плод гениального прозрения Мастера, не может не сработать, не увлечь их туда, откуда нет спасения.

"И в последний уже распоследний черед ¶ я увидел Великую Тьму..." (Г. Жуков).

И вот в этот момент Мастер совершает нечто немыслимое, непредсказуемое. Он рушит то последнее, что у него осталось – рушит дело своей жизни, за которое заплачено этой жизнью и жизнью возлюбленной, рушит единственную свою "зацепку" за Бытие – свой роман, который отменяется, перечеркивается, взрывается последними, не вмещающимися ни в какой его контекст словами: "Свободен! Свободен! Он ждет тебя!"

И свершается чудо: рассыпаются "проклятые скалистые стены", и загорается над черной бездной Небесный Иерусалим, и прямо от него протягивается дорога к одному из величайших грешников Земли. Он – даже он! – отныне прощен. И лишь теперь становится ясно, что не впустую просил о нем "Тот, с Кем он так хотел разговаривать" – Он только ждал последней воли Мастера, воли, дающей возможность спастись и ему самому, и той, которая до конца осталась рядом с ним.

Воистину сказано: "Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее".

Здесь очень важно понять, что освобождение Пилата не есть акт самостной, самоутверждающейся воли Мастера, как некой капризной прихоти гения. Ведь творец – если только он настоящий творец, Мастер – всегда далек от воплощения в своих творениях собственного произвола. Он медиум, посредник, подсмотревший и подслушавший Запредельное и выразивший его человеческим языком. И всем своим романом Булгаков проводит идею отсутствия у своего героя собственной воли. Воля Мастера закончилась, когда он начал писать свой роман о Понтии Пилате, она подчинилась роману, перелилась в него без остатка. А роман Мастера, как это очевидно, писался им под диктовку Воланда. Следовательно, Мастер "продал свою душу" дьяволу. И потому Воланд со своей свитой не случайно ждут "точки", формального завершения текста, аналогичного подписи кровью. Они уповают именно на такое его завершение, которое вытекает из канвы и духа романа и которое поэтому должно стать окончательной, осознанной капитуляцией Мастера перед силами зла. Оно должен признать то, что видит. Никакое прощение и искупление невозможно. Иешуа был лишь человек. Воскресения не было. И, наконец, реален только дьявол и ад. Все.

Но только подлинное искусство, подлинный гений может служить одной лишь Истине. И Истина должна восторжествовать, хотя бы ради Нее творцу пришлось перечеркнуть все, за что он держался, все, что считал самым главным. Это и происходит с Мастером в момент его "последней, страшной свободы" (Н. Гумилев). Сквозь дьявольский морок он узревает Истину – и, вопреки тому, что он считал истиной до сих пор, во что вложил свою жизнь и душу и за что пострадал на Земле, душой и сердцем выбирает именно Ее. И это не что иное, как последний, искупительный акт Мастера – его жертвоприношение, решающее и окончательное уничтожение романа его жизни, который в свете его последнего прозрения оказывается фальшью. Именно это прозрение, выразившееся в крике "Свободен!" – последний и главный творческий акт Мастера. Он – уже по ту сторону бытия – исполняет назначенное. Он совершает прорыв к Истине Евангелия – и приносит на Ее алтарь самое сокровенное: свое произведение. Свое творчество. Свою жизнь.

Так гений Мастера, почти погубивший его душу и душу его возлюбленной, теперь спасает их. Ведь, в самом же деле, не тот, выдуманный им Иешуа Га-Ноцри, чудак-человек, мечтатель и бродячий проповедник, прочел написанный почти через две тысячи лет роман; не он прислал к Воланду своего вестника Левия Матвея; не он обладает той властью и силой, перед которой склоняется даже князь тьмы. Не он – но Тот, о Ком соблазнился Мастер в своем творческом грехопадении и соблазнилась Маргарита в своем грехопадении любви, наконец-то искупленных теперь.

"И если око твое соблазняет тебя – вырви его: лучше тебе с одним оком войти в Царствие Небесное..."

Мастер, прозревший Истину, жертвует своим великим творением – и он спасен. И тем спасена Маргарита, и спасен сам жестокий прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Ибо нет того греха, который превысил бы милосердие Божие.