Индейцы и индийцы

Не скажу ничего нового, если замечу, что природа и цивилизация неизмеримо далеки друг от друга. Очевидно и то, что расстояние это со временем растет. Но есть и обратный процесс. Слишком явное доминирование цивилизации создает дисгармонию внутри части городских жителей.

Не так давно в челябинском Выставочном зале Союза художников проходила презентация проекта "Планета 3000", где высказывалась идея экологических поселений, которые отличались бы от уже существующих большей открытостью. Что-то вроде писательских дач в Переделкино. Есть даже идея привлечь к реализации этого проекта челябинский бизнес. Когда участники "Планеты 3000" пригласили меня в путешествие по деревням Республики Алтай, я не отказалась. Целью путешествия было общение с людьми, которые потенциально могли бы способствовать реализации идеи поселений. Меня же интересовала не столько сама идея, сколько люди, встретившиеся на нашем пути.

На ранчо у Совы

У села Камлак и название-то мистическое – тут же вспоминается камлание шаманов. Дом Совы находится не в самом селе, а чуть поодаль. Косясь на разукрашенные коровьи черепа и запорошенный снегом вигвам, жду, когда же из дома выйдет "индеец".

Сергей Рожков – обычный русский мужчина лет сорока, блондин, редеющие волосы собраны сзади в хвостик. Одет в пуховик и спортивные штаны.

– Какой же вы индеец?

– Я и не индеец, а индеанист, – отвечает он. – Это совершенно разные понятия. Индеец может быть таковым по своему рождению, а в душе он, как правило, совершенно белый человек. Когда в Питере мы встретились с настоящими индейцами, они сказали: нужно к вам нашу молодежь привозить, чтобы вы обучали ее индейской культуре.

Свою инакость Сергей Рожков ощущал с детства. Иной раз так уходил в себя, что мама пугалась: ей казалось, будто ребенок умер. Семья жила на последней городской улочке, дальше был лес, куда частенько убегал Сережа. Был в его жизни период, когда он, по собственному выражению, превратился в "обычного Васю с пилорамы".

– Пил, курил. Вся непохожесть на других у меня закрылась в ноль.

Сергей сменил множество профессий – от мойщика машин до электронщика на газопромысловом предприятии. Индеанистом он стал, как и множество его сверстников, воспринявших близко к сердцу книги Фенимора Купера и Сетона-Томпсона. В 80-е на Алтае существовала община индеанистов "Голубая скала". Занимались тем, что выращивали овощи и пасли скот.

– Когда я приехал туда, увидел такую картину: один грядку вспахивает, а другой сидит и на гитаре бренькает. Мне сразу стало понятно, что "Голубая скала" когда-нибудь развалится. Идея общины изначально была ошибочна: твоего ничего нет, все общее. Индейцы жили не общинным, а родоплеменным способом, с соседями их объединяла только духовная общность.

Развал "Голубой скалы" совпал по времени с развалом Советского Союза. Сергей с единомышленниками еще держались какое-то время, но в конце концов большинство его друзей переехало в город (пара-тройка остались, как и он, в алтайских горах).

Вэша (индейское имя Сергея, означающее "Сова") понял, что не нуждается в единомышленниках и вполне самодостаточен. Стал ездить по Алтаю и искать место для будущего дома. Выбирал всеми доступными способами, включая биолокацию. И, наконец, остановился на месте около поселка Камлак. Вокруг – горы, лес, рядом речка Сема и от Чуйского тракта всего полкилометра. Одно "но": места заповедные, строить там нельзя. Вэша и сейчас удивляется: как будто неведомая сила помогала ему, ведя по коридорам власти. Все документы на участок земли в 22 сотки Сова получил.

А через несколько лет в жизни Сергея появилась Жанна Мансурова. Природа Алтая манила эту девушку с детства. Жанна поступила на геофак, каждое лето ходила в походы вместе с альпинистами. Когда пришла пора рожать Ромку, Жанна уехала из Новосибирска. Решила весь декретный отпуск провести в деревне одна: с первым мужем у нее с самого начала не заладилось. Через друзей познакомилась с Сергеем и, недолго думая, переехала в двухэтажный деревянный дом Совы, где из всех удобств было и есть только электричество. Семь лет Жанна жила на ранчо "индейца" фактически безвылазно. Четыре года назад у них родилась дочка – белокурая Настенька.

Было нелегко, особенно зимой. Дрова в лесу брать строго запрещено: приходилось покупать. В целях экономии печь топили раз в день. Ради любви к Сергею Жанна терпела и дефицит общения, которое ограничивалось в основном наездами приятелей Совы по "Голубой скале", и беспросветное пьянство почти всех обитателей Камлака.

Но вот пришла пора отдавать Ромку в школу. Жанна, педагог по профессии, в вопросе образования мальчика была непреклонна: нужно ехать в Новосибирск, к родителям. Сергей же в городе чувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас Жанна с Ромкой живут в родительском доме. Жена "индейца" устроилась в школу преподавать географию. А Сергей с Настенькой остался в своем жилище. Мы приезжали к ним во время школьных каникул, когда вся семья ненадолго воссоединилась.

– Со стороны кажется, будто жить тут – какое-то геройство, – рассказывает Вэша, – а я просто живу. Не озабочиваюсь ничем. Холодно – печку затопил. Воды нет – из речки принес. Еды нет – пошел зарабатывать, у бабки какой-нибудь навоз выгреб. Вот и вся специфика. Люди думают, что живут в реальности, а на самом деле они существуют в абсолютно искусственном мире, где все придумано и надуманно. Глядя на меня, они удивляются: как же он живет в замкнутом пространстве? А я просто собой представляю все.

– А телевизор смотрите?

– Интересно наблюдать с помощью телевизионных каналов, что происходит в этом муравейнике. В последнее время главное, что меня интересует, – взаимосвязь современного человека и природы. Как природа реагирует на его дела. Чистилище устраивает конкретное. Реальность начинает наступать на нереальный мир.

Я оглядываю стены Совиного жилища. Их украшают картины с изображением лесов и гор, озер и водопадов.

– Я маляр, – говорит он, заметив мой взгляд. – Беру и замазываю холст. А кто мне диктует – сие неведомо.

На самом деле картины – еще и источник дохода Сергея, одну из них он оценил в 5000 рублей. С точки зрения искусства, они и вправду ничего собой не представляют, но туристы клюют на экзотику.

Импринтинг по Камалутдинову

Заходили ли вы когда-нибудь в избу к травнику? В двух комнатах слились воедино ароматы сотен растений. Выходить на улицу из такой избы совершенно не хочется.

Полы завалены белыми мешками из-под сахара и муки. Здесь – неотсортированные травы. По стенам развешаны тряпичные мешочки, тоже с какой-то травой. Под потолком – деревянные каркасы с натянутой на них мелкой сеткой – там сушатся летние заготовки. К этим же деревянным каркасам прикреплены десятки писем – из Сибири, Казахстана, Украины, Белоруссии. И везде один адрес: Алтай, село Камлак, Камалутдинову Глебу Вячеславовичу.

Таких травников, как Глеб, – раз, два и обчелся. В основном народные целители – самоучки, а он по образованию ботаник, окончил Новосибирский государственный университет.

– Обычно ботаники боятся трав, – поясняет Камалутдинов. – Поэтому научных специалистов по фитотерапии очень мало. Среди немногих – мой учитель Геннадий Иванович Пушкарев.

Именно Пушкарев стал основателем ботанического сада в поселке Камлак. Первоначально здесь были только целебные травы, сейчас присутствует практически вся флора Горного Алтая. До нашего посещения Глеб уже принял четыре группы – и это зимой, когда, казалось бы, территория сада должна пустовать. Оказывается, в пик сезона сюда вереницами приезжают иномарки из Москвы и Питера.

– Килограммами закупают разные травы, – рассказывает Камалутинов. – Люди поняли, что магазинные зеленые чаи – это фуфло.

Что касается самого Глеба, он в сезон заготавливает около тонны различных растений. Балансирует на грани между бизнесом и заработком, которого просто хватает на жизнь. Считает, что жадность до денег лишает траву целебной силы, поэтому избегает рекламы и заказчиков. Не все сам собирает – помогают деревенские. Но Глеб берет к себе на работу только проверенных временем людей. Фактически травы – единственное в этой деревне производство.

– Не пытались ли лечить камлакцев от пьянства? – спрашиваю Глеба.

– Пытался, конечно, – отвечает он. – Но поскольку корень этого недуга кроется не в физиологии, а в психологии, одной травой здесь не поможешь.

Как же Глеб Камалутдинов, молодой специалист с высшим образованием, оказался в забытой богом деревне?

– Травами я занимаюсь очень давно, с детства, – рассказывает он. – Сначала заготавливал их в городской квартире, но это приносило массу неудобств. Пытался заниматься фермерством. В конце концов, мы с супругой нашли идеальный вариант – жить на Алтае, где практически все травы под рукой.

Целебная сила трав – вот о чем Камалутдинов думает постоянно. "Бог создал овощи и фрукты, чтобы есть, а травы, чтобы лечить", – говорит он.

– Я стремлюсь найти способ лечить травами практически любую болезнь, – признается Глеб. – Стараюсь узнать все, что собрано в фитотерапии. Много работаю и читаю, проверяю, на себе испытываю.

– Но ведь травы не только полезны, а и вредны.

– Действительно, сейчас идут большие дискуссии о вреде некоторых трав. Но я считаю их гораздо более безопасными, нежели лекарства. Вредны химические соединения. А в растениях все вещества находятся в естественных, природных сочетаниях.

Из целебных растений Глеб готовит два продукта – сборы и чаи.

– Существует понятие "импринтинг" – это что-то вроде бессознательных поведенческих привычек, передающихся от родителей, – рассказывает Глеб. – У нас в семье передалась такая привычка: в обыкновенный индийский чай обязательно добавить траву – любую, какую захочется. Если я весь день интенсивно работаю головой, то вечером выпью чаю с зизифорой. Сын подхватил вчера грипп – я добавил ему в заварку клопогона. В нашей семье все очень любят чай с лабазником – и никто не болеет сердечно-сосудистыми заболеваниями.

На память о встрече с травником я купила чай под названием "Таежный". Ароматный напиток, чудесный на вкус и, в отличие от "зеленых" чаев, не менее коричнев, чем настоящий цейлонский.

Шаманка и архитектор

Тарлыкча (шаманка) Клара Михайловна Кыпчакова на Алтае человек известный. Говорят, что бывший глава республики Михаил Лапшин, после того как Кыпчакова безошибочно предсказала исход выборов, регулярно ездит к ней за советом. В народе ходит такой анекдот. Перед приездом монгольской делегации бабушка предсказала Михаилу Ивановичу подарок в виде Чингисхана.

– Ты что, спятила? – удивился Лапшин. – Он же давно умер!

А на следующий день получил от главы делегации ковер с изображением древнего правителя.

Несмотря на статус почетного жителя республики, ветврач Кыпчакова живет весьма скромно. Старушка поделилась с нами радостью: разжилась бревнами на аил – летнюю кухню.

Еще один примечательный человек, встретившийся на нашем пути, – архитектор Василий Отрижко. Окончил Новосибирский строительный институт, был главным архитектором Горноалтайска. В силу разных причин эту должность Василию пришлось оставить, и он оказался в Усть-Коксе фактически без работы. Дело для него нашлось в Антарктиде, Отрижко два месяца строил там православный храм. В ожидании следующего грандиозного проекта Василий руководит мастерской народных ремесел и собирает коллекцию картин алтайских художников.

Хранитель Беловодья

Несколько часов наш микроавтобус трясло по ухабам. Наконец водитель останавливается: "Дальше идите сами". Впереди показывается одиноко стоящая маленькая избушка. Заходим – и нашему взору предстает настоящий немецкий рояль! Оглядываюсь по сторонам – и вижу индийский ситар с корпусом из тыквы, еще штук 20 неизвестных мне музыкальных инструментов. На стене – знаменитый рериховский символ Мира, лики Христа, Будды, Матрейи: А вот и хозяин в тулупе и валенках, поскольку температура в нетопленой избе почти как на улице.

Михаил Петров по специальности – историк. Еще учась в Иркутском педагогическом институте, прочитал статью по хатха-йоге и увлекся. Йоги познакомили Михаила со Святославом Николаевичем Рерихом. В 1981-м Михаил с товарищами поехали в индийский город Бангалур, где Святослав Николаевич провел со своими учениками две многочасовые беседы. "Кто может, уезжайте на Алтай!" – таким был один из его советов, которому без особых раздумий последовал Михаил.

В 70-80-е годы группа рериховцев, работавшая в селе Чендек, гремела на всю страну. Вот что писал о том времени А. Соболевский: "Ехали чаще всего не столько на помощь бригаде энтузиастов, сколько просто сеять "разумное, доброе, вечное". Бросали весьма изысканное общество, вузы, НИИ, кафедры, чтобы жить у подножия сияющей Белухи и посвятить себя без остатка просветительской работе". В Чендеке строили музыкальную школу, библиотеку, краеведческий музей. Почему все это рухнуло?

– Когда к власти пришел Андропов, нас стали давить, – рассказывает Петров. – Делали обыски, сажали в тюрьмы. Работать было невозможно, и большинство рериховцев в результате этого давления уехало.

Иной точки зрения придерживается Соболевский: "Пришедшие издалека просветители так и остались для коренного населения чужаками".

– В 1987 году мы приехали в Кремль, – продолжает Михаил. – Поговорили с чиновниками, объяснили им, что болеем душой за Россию, – и были объявлены друзьями перестройки. В 1989 году я приехал сюда, в Нижний Уймон.

Уймонская долина не случайно привлекла внимание историка. В XVII веке после раскола церкви на Руси не смирившиеся с новыми порядками крестьяне-старообрядцы бежали из центральных районов страны на глухие окраины. Древние легенды говорили, что далеко в горах есть страна счастья и благочестия Беловодье. Согласно поверьям, эта страна находится в Уймонской долине, у подножия Катунского хребта, питаемая белыми водами ледниковых рек. Сейчас в Уймонской долине живут потомки староверов-кержаков.

Тема легендарной страны, алтайского аналога Шамбалы, была основной в творчестве Николая Рериха, посетившего село Верхний Уймон в 1926 году. Михаил Петров поселился чуть поодаль от Нижнего Уймона, еще более глухой и заброшенной, чем Верхний Уймон, деревеньки, чтобы продолжить культурное строительство здесь.

– Купили домик, организовали там театр небольшой, библиотеку. Кто-то из местных стрельнул в этот дом, женщина-сторож испугалась, убежала, все разграбили уймонцы. Потом, когда поняли, что мы нормальные – у нас уже не было ни ресурсов, ни денег, ни людей.

Об этом конфликте писал Эдуард Лимонов в своей "Книге воды": "Староверы враждовали с рериховцами, особая сектантская жизнь кипела в Уймонской долине, как в средневековой Европе. Бога истинного там поминали по сотне раз в день, но каждый понимал под истинным своего. В результате Уймонская долина всегда находилась под пристальным вниманием КГБ".

Сейчас, конечно, страсти поутихли. Несмотря на крах своей идеи, Михаил продолжает жить в Уймоне со своей мамой Маргаритой Васильевной, ощущая себя хранителем знакового места. Каждый день читает – книг в его библиотеке около тысячи. Да и не верит он в окончательный крах начинаний рериховцев.

– Сейчас пошла вторая волна. Приезжают интересные, продвинутые люди из Москвы, Петербурга, заграницы. Мы их принимаем, помогаем обосновываться.

Из всех алтайских персонажей Миша Петров оказался самым открытым. Охотно разрешил себя сфотографировать, без умолку рассказывал о своей жизни. Жаль, что пробыли мы у него недолго – нужно было спешить на обратный поезд.

Напоследок замечу, что все виденные нами отшельники не вполне являются таковыми. Они отделились от большого мира, но мир не отделился от них. Постоянно приезжают туристы, ученые, сектанты, бизнесмены. Одних влечет любопытство, другие едут за советом. Казалось бы, что могут дать люди, у которых нет ничего, кроме холодной избы и твердой веры в свою идею? Оказывается, многое. Хорошо, если этот обмен не будет односторонним.

Алтай-Челябинск

26.01.2006