Терроризм в странах Западной Европы и на юге России: компаративистский анализ

Чудовищные акции международного терроризма в США (2001 г.), Испании (2004 г.), Великобритании (2005 г.), во многих других государствах Ближнего и Среднего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии, события во Франции в ноябре 2005 г. были с сочувствием и пониманием восприняты в России, поскольку наша страна уже во второй половине 90-х гг. ХХ в. на части своей территории, преимущественно на Юге, столкнулась с агрессией этнорелигиозного терроризма. Здесь он до сих пор подпитывается финансами, оружием, инструкторами, боевиками, поступающими от международных экстремистских и террористических организаций исламистского или националистическо-исламистского толка. К сожалению, мировая общественность в тот период с недоверием отнеслась к предупреждениям России о том, что она стала жертвой агрессии со стороны международного терроризма, который стремился и до сих пор предпринимает попытки расширить зону своего влияния, превратить ряд регионов нашей страны в полигон институционального строительства в духе идей исламистского радикализма.

Понимание такого рода объективно обусловленных угроз и вызовов настоятельно требует консолидации усилий мирового сообщества в борьбе с международным терроризмом, выработки единых правил игры, отказа от еще существующей практики т.н. "двойных стандартов". Сказанное тем более актуально, что разворачивающееся под исламистскими знаменами террористическое движение в ряде государств Западной Европы и на Юге России имеет некоторые неоспоримые общие черты. Озвученный тезис, безусловно, требует рассмотрения данного явления (терроризм, осуществляемый под прикрытием ислама) в сравниваемых регионах (Европе и на Юге России).

В результате демографического взрыва в странах т.н. "исламского мира" наблюдается усиливающаяся миграция в благополучные в социально-экономическом отношении регионы, прежде всего, в США и страны Западной Европы. В результате воздействия этого фактора и продолжающегося расширения Евросоюза (ЕС) ислам неуклонно превращается в самую динамичную и нарастающую по силе религию в Европе[1].

По разным оценкам, мусульмане являются наиболее быстро численно увеличивающейся общностью в современном мире. В наши дни мусульмане составляют большинство населения более чем в 30 государствах мира, а во многих других странах – влиятельное меньшинство. Рост исламского населения происходит в условиях возрождения исламской идентичности и появления качественно нового исламистского движения (движения исламских радикалов).

Что касается численности мусульман в Европе, то определить их количество достаточно трудно в силу того, что в ряде стран (Бельгия, Греция, Дания, Люксембург, Италия, Франция) при переписи населения не фиксируется религиозная принадлежность граждан. В большей степени именно по этой причине данные о численности мусульман в Европе варьируются в разных источниках, как в целом, так и для отдельного государства.

По опубликованным данным, в 2003 г. число мусульман в Европе составляло несколько десятков миллионов человек, распределяющихся в порядке убывания по различным странам следующим образом: во Франции – 5,98 млн, в Великобритании – 1,48 млн, в Голландии – 870 тысяч, в Бельгии – 370 тыс., в Австрии – 180 тыс., в Греции – 170 тыс., в Дании – 160 тыс., в Португалии и Норвегии – по 50 тыс., в Польше – 40 тыс., в Словении – 30 тыс., в Чехии – 20 тыс., в Латвии, Финляндии и Эстонии – по 10 тыс.[2] Согласно "Докладу Федерального ведомства по охране конституции за 2003 год", в Германии, население которой составляло 82 миллиона человек, проживало более 7 миллионов иностранцев, из них 3,2 миллиона мусульман (в том числе 2 миллиона турецких иммигрантов)[3].

Только за десятилетие, с 1989 по 1999 г., численность мусульман в Европе выросла на 142,35%[4]. Особенно зримо рост мусульманского населения наблюдается в Австрии, Голландии, Дании, Норвегии и Швеции, характеризующихся самой высокой терпимостью, развитыми социальными структурами и либеральным отношением к меньшинствам[5]. Неослабевающие миграционные потоки из регионов с высокой рождаемостью (Ближний и Средний Восток, Северная Африка) означают, что с каждым годом Европа будет становиться все более мусульманской. Рождаемость у мусульман в три раза выше, чем у немусульман, и уже 20% детей и молодых людей в Европе – выходцы из мусульманских семей[6]. В результате мусульманские общности в Европе, в целом, намного моложе немусульманских. Например, одна треть мусульман во Франции – моложе 20 лет, в то время как из числа собственно французов в этом возрасте – только 21%; одна треть мусульман в Германии – моложе 18 лет, тогда как для немецкого населения эта цифра составляет 18%; одна треть мусульман в Великобритании – моложе 15 лет, а среди британцев – только 20%; возраст трети мусульман в Бельгии – менее 15 лет, а бельгийцев – только 18%[7].

Таким образом, традиционно христианская Европа стоит перед вызовом исламизации, более быстрой, чем в любом другом регионе мира. Ислам сегодня составляет вторую по численности религию в Западной Европе (и третью конфессию, после католицизма и протестантизма в христианстве), а в Париже был создан первый исламский университет в Европе. Это приводит к нарастающим исламофобиям и националистическим реакциям во многих европейских странах. В свою очередь, это же усиливает процессы идентичности многих мусульман, проживающих в рамках разных общин, где бедность и уровень безработицы очень высоки. Указанные факторы, соответственно, усиливают негативные реакции коренного населения.

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что в Европе мусульмане не являются однородной группой. В разных европейских странах проживают различные этнические группы мусульман. В бывших колониальных державах (Великобритания, Франция и др.) – это, как правило, население бывших колоний; в неколониальных (Швеция, Норвегия, Германия) – другие категории мусульман.

Однако нельзя не отметить два важных момента. Первый заключается в нарастающих тенденциях усиления исламской идентичности в качестве объединяющей мусульман силы. Вторая связана с идеями панисламизма, согласно которым все мусульмане являются частью единой исламской Уммы мира. Таким образом, конфессиональная идентификация в условиях кризиса национальных государств и национальных идентичностей оказывается, в большинстве случаев, намного сильнее других идентичностей, что создает основу для мощной солидарности мусульман на глобальном уровне. Так, например, вне зависимости от регионов, откуда они приезжают, французские исламисты говорят об исламе как о нации, а о своих (мусульманских) традициях как о цивилизации, которую они хотят навязать Европе, а французскому обществу становится все труднее их интегрировать[8].

Несмотря на этническую, экономическую, социальную и политическую разобщенность мусульман в Европе, они ощущают принадлежность к единой общности именно благодаря интегративным функциям, присущим исламу. Ситуация после 11 сентября 2001 г. только способствовала политизации и радикализации мусульманского движения в Европе, что облегчило процесс создания на этой базе мультинациональных и мультиорганизационных террористических ячеек. Именно поэтому такие организации, как "Аль-Каида", по своей сути, обладают ярко выраженным интернациональным составом, включая в себя саудовцев, марокканцев, пакистанцев, алжирцев, тунисцев, палестинцев, сирийцев и т.д.

Современный процесс глобализации, в принципе, везде приводит не к исчезновению, а к новому восходу локальных идентичностей, культур, общностей, к нарастающей фрагментации и плюрализации общества. В Европе общности, ранее якобы интегрированные в национальные государства, сегодня во все большей степени выступают за свою идентичность, обособленность, автономию и т.д. Принцип "плавильного котла", где разные расы, этносы, языковые группы исчезают и появляется некая интегрирующая их идентичность, сегодня не работает ни в США, ни в Западной Европе.

Прибывшие в западные страны мусульмане, как оказалось, живут по законам своей культурной идентичности, а не по законам общеевропейского гражданского общества. Потому что культурная и религиозная идентичности намного серьезней, фундаментальней и глубже, чем нормативы и коды гражданского общества. Европейское право, основанное на игнорирование этой идентичности, сейчас фактически рушится, подвергается эрозии в своих корнях. Это можно объяснить тем, что скопилась критическая масса приезжих из других стран, которые никак не интегрируются в европейское общество, или интегрируются, но очень поверхностно. Сохраняя свою культурную идентичность, они оказываются неуправляемыми в этой ситуации. И создают анклавы самобытного существования, в рамках которых игнорируются все неформальные социальные императивы принимающих государств и обществ, поскольку они отражают опыт коренных французов (немцев, шведов и т.д.), поэтому европейцы их и соблюдают, а, например, арабы – нет.

Европейский опыт доказывает, что принимающее государство в состоянии интегрировать и даже ассимилировать прибывающих в страну мигрантов, если их совокупная численность не превышает 10% населяющих ту или иную территорию жителей (село, город, район, регион, страна). Кроме этого, должен быть преодолен и анклавный образ жизни общин иммигрантов, которые носят закрытый, защитный характер, а потому становятся барьером на пути интеграции в местные общества прибывающих мусульман в качестве отдельных, самостоятельных индивидов.

Интересным представляется также вывод, согласно которому глобальные коммуникации, дающие мусульманам возможность к прямому и быстрому доступу к информации о том, что происходит в других частях мира и особенно там, где в конфликтах замешаны мусульмане, серьезнейшим образом укрепляют единую исламскую идентичность. В этой связи некоторые исследователи указывают на "дистанционный исламизм" мусульманской диаспоры во многих странах мира, который превращается в реальный фактор поведения соответствующих общностей.

В Европе чаще всего говорят о трех поколениях проживающих здесь мусульман. Первое прибыло сюда в 60-е гг. ХХ в., главным образом, по каналам экономической миграции (их средний возраст сегодня составляет порядка 60 лет). Второе поколение – их дети, прибывшие в малолетнем возрасте или даже родившиеся и выросшие в разных европейских странах (им сегодня 30-40 лет). Третье поколение – внуки первых мигрантов, рожденные, выросшие, получившие образование в Европе, являющиеся гражданами европейских государств. Исследования отмечают, что интеграция второго и, особенно, третьего поколения мусульман в европейские сообщества протекает значительно сложнее, чем первого[9]. Третье поколение (молодежь) склонно к усвоению радикальных идеологем, нередко конфликтует с местным населением, отвергает европейские ценности[10]. Многие из них идентифицируют себя в качестве членов всемирной исламской уммы. Такие настроения характерны для молодых мусульман практически во всех европейских странах. Об этом, в частности, свидетельствует социологический опрос, проведенный во Франции. Три четверти французских мусульман отметили тогда, что ценности ислама совместимы с ценностями Французской Республики, однако среди молодых мусульман в возрасте до 25 лет только каждый четвертый высказался в пользу французской идентичности[11].

По данным западноевропейских ученых, в результате миграций сегодня треть мусульман в мире живет в виде меньшинств, причем бóльшая часть – в западных государствах. Оторванные от своих исторически обусловленных территорий, мусульманские меньшинства поставлены перед необходимостью защиты своей идентичности в ситуации противопоставления "мы" – "они".

Большинство мусульман, принявших 11 сентября 2001 г. участие в террористических атаках на ряд объектов в США, – это эмигранты или прибывшие в Америку арабы, прожившие немало лет в европейских странах. Их мировоззрение формировалось именно в условиях Европы, где, несомненно, имеются условия для распространения и роста идей радикального исламизма, отрицающего ценности западных обществ.

Большинство обвиняемых в совершении террористических актов 11 марта 2004 г. в Мадриде – молодые мусульмане, являющиеся далеко не первым поколением иммигрантов. По данным, полученным в ходе следствия, было установлено, что эта группировка не была напрямую связана с "Аль-Каидой" или какой-либо иной международной террористической сетью, хотя ее члены заявляли о том, что являются последователями "Аль-Каиды". В состав группы входили жители Мадрида, проживающие в нем на законном основании, большей частью марокканского происхождения, которые постепенно прониклись радикальной идеологией международного джихада, в основном пользуясь информацией, содержащейся на радикальных веб-сайтах. Свои операции они финансировали за счет совершения таких уголовно наказуемых преступлений, как кражи в магазинах, воровство и торговля наркотиками. Вещество, использованное в 13 самодельных взрывных устройствах, было закуплено на территории Испании[12]. Как известно, теракты, сопровождавшиеся массовыми жертвами гражданского населения (погиб 191 человек), были осуществлены на трех мадридских вокзалах.

Теракты, совершенные 7 июля 2005 г. в Лондоне, также были осуществлены молодыми мусульманами, родившимися в Великобритании и являющимися британскими гражданами.

Свыше 20 человек, подозреваемых в принадлежности к террористическим группировкам, задержанных американцами после 11 сентября, – это мусульмане, граждане европейских государств, а граждан США среди них оказалось только двое. Более того, в период с сентября 2001 г. до начала 2003 г. в европейских странах арестовано в двадцать раз больше заподозренных в терроризме, чем США. При этом большинство из них – молодые люди, представители среднего класса, пережившие "культурный шок" в Европе. Они оказались не интегрированными в европейские общества, отвергнутыми их секуляризмом и материализмом, пережив личностный кризис и найдя смысл и цель жизни в радикальной исламистской деятельности[13].

Таким образом, радикализованные и агрессивные интерпретации ислама оказываются в определенном смысле плодом специфических условий Запада, и особенно Западной Европы. В этой связи можно утверждать, что в силу ряда объективных и субъективных причин и факторов Европа превратилась в своеобразный инкубатор террористических кадров из числа мусульманской молодежи. Исследователи отмечают, что сегодня существует больше возможностей и оснований для формирования исламистского радикализма в предместьях Парижа, Мюнхена, Лондона или Амстердама, а не в Карачи, Каире, Джакарте или Джидде. Оторванная от своих корней космополитичная исламская интеллигенция, чей язык преимущественно английский, а не арабский, очень часто оказывается носителем радикальных идей и идеологий.

Именно поэтому многие из радикальных интерпретаций ислама рождаются в эмигрантских общностях на Западе, а не в исламских странах. Большинство веб-сайтов в глобальной сети, пропагандировавших джихад, базировались на Западе. Террористические акции в Пакистане и Иордании были организованы, соответственно, шейхом Омаром Саидом, жившим в Лондоне, и Раидом Хиязи, студентом из Калифорнии (США). Исламистская фундаменталистская организация Хизб ут-Тахрир (партия исламского освобождения) распространила свое влияние в Центральной Азии, Пакистане и на Ближнем Востоке, в то время как ее штаб-квартира расположена в Лондоне[14].

Тенденция к усилению исламской идентичности среди мусульманского населения в Европе благоприятствует появлению гнезд терроризма. Еще в 80-е гг. ХХ в. в Западной Европе были созданы сети сбора "федаинов" для участия в борьбе с советским присутствием в Афганистане. Сегодня же отмечается "пробуждение" т.н. "спящих ячеек" исламских террористов, глубоко до этого законспирированных, но активизировавшихся в настоящее время в условиях кризисных ситуаций. Так, считается, что с 2003 г. сотни молодых мусульман в Европе были "разбужены" в результате вторжения США и их союзников в Ирак.

Процесс глобализации создает дополнительные возможности для рекрутирования в ряды "моджахедов" и обучения основам исламизма все новых и новых отрядов мусульманской молодежи. Важная роль в этом процессе отводится глобальной сети, которая обеспечивает соответствующее "воспитание" молодых мусульман, без непосредственных личных контактов с эмиссарами и вербовщиками террористических группировок, которые могут оказаться под контролем служб безопасности. Безусловно, видеообращения лидеров "Аль-Каиды" оказывают мощное идеологическое и психологическое воздействие на потенциальных адептов радикального исламизма. Другие Интернет-сайты учат будущих "воинов джихада" премудростям террористического ремесла. Так, в течение нескольких месяцев до террористических акций в Лондоне 7 июля 2005 г. на разных исламистских сайтах в Интернете демонстрировался 26-минутный фильм, где в деталях объяснялось, каким образом изготовить т.н. "пояс шахида" и использовать его в террористических целях. И такие руководящие наставления о том, как из подручных материалов изготовить орудия убийства – от обычного взрывного устройства, вплоть до химического оружия, – находящиеся на сайтах исламистов в глобальной сети, в сочетании с навязыванием мусульманской молодежи исламской идентичности в глобальных масштабах (исламская умма мира), естественным образом трансформируются в глобально разветвленную школу терроризма и шахидизма[15].

По данным, опубликованным в печати, в 2005 г. в Западной Европе действовала 21 террористическая группировка, все они имели связи со многими радикальными структурами на Ближнем и Среднем Востоке, в странах Северной Африки. Как следствие, после 11 сентября 2001 г. и вплоть до начала 2005 г. в Европе было предотвращено около двадцати крупных терактов. Только в Голландии службы безопасности раскрыли за этот же период времени свыше 15 попыток совершения разномасштабных террористических акций. И это не удивительно – ведь до сих пор в Западной Европе открыто функционируют более 700 различных "центров", партий и организаций радикальной направленности. Именно с их помощью создается, вооружается и снабжается всем необходимым, в частности, албанская экстремистская организация АОК, действия которой привели к войне против Сербии[16]. "Аль-Каида" располагает многими ячейками не только в странах Ближнего, Среднего Востока, Северной Африки, но и Европы. Для подготовки и проведения акций терроризма на западноевропейском субконтиненте ей вовсе не нужно маршрутировать туда исламистов из стран мусульманского Востока, как это было 11 сентября в США, поскольку в Европе она располагает сторонниками, натурализовавшимися там радикалами.

Разумеется, не все мусульмане – радикалы, а тем более, экстремисты и террористы. Однако, по данным британских служб безопасности, приблизительно один процент, или 16 тысяч, британских мусульман являются носителями террористической идеологии. Около 10 тысяч из них посещали различные экстремистские "образовательные" учреждения. Эмиссары террористических организаций привлекают в свои ряды разных людей. Некоторые из них – хорошо образованные специалисты или студенты технических вузов, другие – молодые люди из маргинальных слоев (безработные, из проблемных семей, психологически ущербные), привлекаемые в ряды исламистов в мечетях под влиянием проповедей радикальных служителей культа. Немало и тех, которые являются выходцами из либеральных и нерелигиозных семей, а также исламизированных христиан. По мнению некоторых исследователей, этот процесс в Великобритании подстегнула война в Ираке, участие в ней британского воинского контингента[17].

Французские службы, в свою очередь, вывели формулу по определению численности радикальных фундаменталистов в той или иной мусульманской общине. Согласно ей, практически в любой мусульманской общности носителей фундаменталистской идеологии насчитывается до пяти процентов; из их числа примерно три процента готовы к участию в акциях терроризма. Это означает, что во Франции проживают примерно 300 тысяч фундаменталистов и порядка 9 тысяч потенциальных террористов[18].

Террористические угрозы фиксируются и в других европейских странах. Правда подходы к ним, определение возможной численности радикалов, экстремистов и террористов в разных государствах и даже в рамках одного государства различные. Так, по данным Федерального ведомства по охране конституции, в Германии число активистов исламистских организаций составляет около 30 тысяч человек, то есть менее 1% общего числа немецких мусульман[19]. По оценкам же других немецких аналитиков, в ФРГ, где проживает порядка двух миллионов более секуляризованных, чем, например, арабы, турок, число готовых к насилию исламистских активистов, тем не менее, достигает трех тысяч человек[20].

Увеличение численности мусульманских общин в Европе, безусловно, облегчает пропаганду исламистских идей под прикрытием т.н. "исламского призыва" (да’ва), финансирование и рассредоточение террористов и террористических групп. Проблема, вместе с тем, заключается и в том, что "мирные" мусульмане зачастую симпатизируют радикалам и даже оправдывают их разрушающую активность, что создает дополнительные условия для распространения исламизма.

Что касается России, то здесь наиболее неспокойным регионом с точки зрения террористических угроз является Северный Кавказ, входящий в состав Южного федерального округа (ЮФО).

Исторически ислам на Северный Кавказ был привнесен извне и насаждался здесь в течение многих веков, главным образом, в опоре на мощь внешних сил. Процесс исламизации северокавказских этносов носил асинхронный характер, в результате чего степень укоренения ислама, его формы в различных субрегионах оказались различными: уровень исламизации северокавказских этносов неуклонно понижается с востока на запад. На северо-востоке (Дагестан, Чечня, Ингушетия) получил развитие суннитский ислам шафиитского толка в форме суфизма (накшбандийский и кадирийский тарикаты, а с ХХ в. – и шазилийский тарикат, последний только в Дагестане); на северо-западе, а также у части кумыков и ногайцев – суннитский ислам ханифитского толка. Тем не менее, в силу целого ряда обстоятельств процесс исламизации региона не завершен и поныне.

Следует подчеркнуть, что современное исламское движение на Северном Кавказе крайне неоднородно[21]. Оно представлено целым рядом общественно-политических субъектов. Однако основными являются традиционализм и салафизм (суннитский фундаментализм).

Традиционный ислам еще несколько лет назад представлял собой относительно сплоченную совокупность традиционно-верующих мусульман, отправляющих обрядовые и иные нормы на бытовом уровне, суфийско-тарикатистские структуры в республиках Северо-Восточного Кавказа (Дагестан, Чечня и Ингушетия), а также представителей т.н. "официального ислама", группирующихся, в основном, в рамках административно-управленческих аппаратов религиозных организаций – духовных управлений мусульман (ДУМ) и подведомственных им структур. Сегодня на Северном Кавказе насчитывается 7 ДУМ, организованных, главным образом, в рамках национальных республик. В 1998 г. для консолидации усилий по противодействию "чистому исламу" был создан традиционалистский Координационный центр мусульман Северного Кавказа.

В последние годы вследствие самых разнообразных факторов отмечается усиление центробежных процессов в традиционализме. В результате его достаточно размытая структура неуклонно разрушается. Преобладающий в регионе традиционалистский тип религиозного сознания верующих, особенно в предгорной и горной зонах северокавказских республик, согласно проведенным, прежде всего дагестанскими учеными, социологическим опросам и исследованиям, в последнее время явно тяготеет к фундаментализму[22]. В ситуации системного кризиса элементы фундаменталистского сознания верующих оказались благодатной почвой для развития на их базе радикального исламского (неоваххабитского) сознания.

Иначе говоря, при полном отсутствии на Северном Кавказе модернистских реформаторских процессов религиозное сознание горцев-мусульман сегодня оказалось представленным лишь двумя его типами: традиционным, тяготеющим к фундаментализму, и экстремистско-ваххабитским.

Радикализация верующих, их отход от классических принципов традиционализма обусловливается, в том числе, и кризисом официальных исламских структур – духовных управлений мусульман, которые, погрязнув в борьбе со своими оппонентами, прежде всего неоваххабитами, и междуусобных дрязгах, все более политизируются и одновременно, утрачивая авторитет, дистанцируются от рядовых верующих.

Наиболее затяжным и острым представляется конфликт между различными фракциями служителей мусульманского культа и группами верующих в Дагестане. Здесь к антагонизму традиционалистов (представленных последователями трех суфийских тарикатов) и фундаменталистов (неоваххабитов) добавляются противоречия между духовными лидерами традиционного ислама, представляющими к тому же разные этнические группы. Как следствие, традиционалисты неизбежно политизируются.

Политизация тарикатского ислама в этой республике происходит по нескольким направлениям. Главное из них – превращение Духовного управления мусульман Дагестана, контролируемого мюридами аварского шейха Саида-апанди Чиркейского, во влиятельный центр общественно-политической жизни. ДУМД проводит свою политику не только путем создания конфессиональной вертикали власти в республике, но и продвижения своих сторонников в органы власти. При этом следует подчеркнуть, что численность мюридов этого авторитетнейшего в республике шейха, согласно экспертным оценкам, достигает 6 тысяч человек. По некоторым данным, в число его мюридов входит ряд членов правительства Дагестана и известных политических деятелей. По сути, С. Чиркейский реально претендует на роль духовного лидера республики. В его религиозно-политическую группировку входит ряд шейхов не только аварского происхождения, но также кумыков и даргинцев. Эта структура отличается наибольшей степенью сплоченности, организованности, внутренней дисциплины.

Тарикатский ислам (общее число мюридов разных тарикатов достигает 25-30 тыс. человек[23]) выступает за "исламскую направленность" развития Дагестана, подразумевая под этим усиление роли ислама в дагестанском обществе, а не построение исламского государства, на чем настаивают исламские радикалы (неоваххабиты). При этом исламизацию служители культа намерены осуществить парламентскими методами. Для этого, как подчеркивал бывший муфтий С.Абубакаров, в Народное Собрание (парламент Дагестана) достаточно избрать 61 депутата из числа подлинных мусульман[24]. Разумеется, прогрессирующая политизация существенно радикализует традиционализм, обусловливая все большее восприятие носителями этого типа религиозного сознания салафитских ценностных установок.

Противоречия внутри мусульманских общин характерны и для других регионов Северного Кавказа. Однако роизошла замена муфтия в Чечне. Все это свидетельствует о кризисе официальных исламских структур в регионе.е сферы общественнойруководители духовных управлений мусульман и другие представители "официального" ислама выход из сложившегося положения видят исключительно в укреплении контактов с органами власти, вплоть до бюджетного финансирования исламских организаций государством, построении региональных исламских организаций (ДУМ) по бюрократическому образцу, со строгой иерархией и ответственностью нижестоящих (особенно первичных звеньев общин) перед вышестоящими и, наконец, закреплении за руководством ДУМ права опираться на репрессивный аппарат государства в борьбе с оппонентами, прежде всего, радикальными исламистами. Такая позиция, безусловно, ведет к укреплению "параллельных" официальным других исламских структур, объективно ослабляя традиционалистов.

Главным и наиболее опасным противником, антагонистом и одновременно оппонентом традиционализма в регионе выступает салафийя в форме неоваххабизма, который в силу известных политических событий второй половины 90-х и особенно после августа 1999 г. приобрел преимущественно ультрарадикальный (экстремистский) характер.

Подчеркнем, что наибольшего развития неоваххабизм, как и в целом исламизированность населения, достиг в восточной части Северного Кавказа (Дагестан, Чечня и Ингушетия), чему имеются многочисленные веские основания. Сторонники "чистого ислама" здесь не признают авторитета суфийских шейхов, во имя строгого единобожия порицают характерные для суфизма культ святых и посещение их могил, уплату баснословного калыма за невесту, дорогостоящие поминки и т.п. Одновременно сторонники этого течения резко критикуют "официальное" духовенство, обвиняя его в конформизме по отношению к светским властям.

Это движение также в значительной степени охватило и некоторые другие народы региона, особенно близкородственные тюркские – балкарцев и карачаевцев, проживающих, соответственно, в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Сре¬ди чер¬кес¬ских на¬ро¬дов ис¬лам¬ский фун¬да¬мен¬та¬лизм, в том числе в форме неоваххабизма, по¬лу¬чил ¬мень¬шее раз¬ви¬тие, хотя в последние годы определенная часть адыгской молодежи активно включилась в реализацию различных исламистских проектов в регионе, ярким примером чему явились события, имевшие место 13 октября 2005 г. в Нальчике (КБР).

Экстремизм неоваххабизма неизбежно обусловил специфическую террористическую практику северокавказских ультра-радикалов. Следует подчеркнуть, что зволюционные процессы, определяющие динамику трансформации ранее известных на Северном Кавказе форм этнорелигиозного экстремизма (набеговая система, абречество, этнический коллаборационизм в годы II Мировой войны и др.) в качественно новую террористическую систему, подпитываются, прежде всего, социально-экономическими, политическими, конфессионально-мировоззренческими и этнодемографическими факторами. При этом социально-экономические и политические факторы выступают "ключевыми", основополагающими в развитии терроризма.

В свою очередь, этноконфессиональные факторы, хотя однозначно и не определяют негативные процессы в регионе, все же существенно усиливают действие ключевых факторов. В результате их взаимодействия возникает своеобразный резонанс самого разнообразного негатива, вследствие чего мы становимся свидетелями бурной экспансии "нового терроризма".

Несмотря на вторичность этноконфессиональных факторов, стимулирующих экстремистские проявления, следует подчеркнуть, что террористические группировки в современных условиях Северного Кавказа, как и в других регионах мира (в том числе и в Западной Европе), в основном, представлены радикальными исламистскими структурами, оформленными в "ваххабитские джамааты".

Сегодня их основная масса представляет собой небольшие по численности банды, имеющие четкую территориальную дифференциацию. Основой такой ячейки выступают амир (эмир), как правило, местный житель, эпизодически или постоянно находящийся с ним инструктор-связной (чаще всего из числа зарубежных наемников) и группа активных боевиков. Большая же часть группировки, как правило, легализована по местам жительства. Однако по приказу амира они готовы немедленно к нему присоединиться и выполнять поставленные задачи.

Исследователи отмечают отсутствие собственных идеологических доктрин у северокавказских радикалов, разрушающая активность которых базируется на теоретических разработках зарубежных теоретиков экстремизма. Этому способствовала миссионерская деятельность прибывших в регион проповедников, обучение молодых северокавказцев в зарубежных исламистских учебных заведениях, распространение и тиражирование соответствующей литературы иностранными фондами и центрами, распространение исламистских идей посредством глобальной сети, для чего радикалами и местными сепаратистами были созданы многочисленные веб-сайты и т.д.

Самые последние идеологические наработки экстремистов в регион были привнесены в ходе современных чеченских войн, особенно второй, которые стали кузницей наиболее идеологически подготовленных и непримиримо настроенных по отношению к России местных исламистов. Хотя почти каждую неделю "силовики" докладывают об уничтожении бандглаварей и активных участников незаконных вооруженных формирований (НВФ), тем не менее, сепаратистски настроенные носители исламистской идеологии продолжают привлекать в свои ряды молодых боевиков не только в Чечне, но и в соседних республиках Северного Кавказа. Поэтому можно в качестве тенденции отметить, что неоваххабизм в регионе распространился, прежде всего, в среде молодежи, и, хотим мы того или нет, стал серьезным и долгосрочным фактором.

Одновременно следует обратить внимание на изменение характера терактов и выход терроризма за рамки прежнего ареала его распространения. Прежде всего, отметим, что многие теракты последних лет были связаны с Чечней лишь опосредованно. Если террористическая активность на территории Чечни постепенно снижается (по данным МВД, в 2004 г. в Чечне было зарегистрировано 214 терактов против 492 – в 2003 г.), то в других регионах Северного Кавказа, наоборот, возрастает. За прошедший после событий в Беслане год терроризм в той или иной степени распространился по всему Северному Кавказу. Особенно тревожная ситуация сложилась в соседних с Чечней регионах – Дагестане и Ингушетии, а осенью 2005 г. резко обострилась обстановка в Кабардино-Балкарской Республике.

В результате совокупные потери федеральных сил и местной милиции в республиках Северного Кавказа в 2005 г. оказались сопоставимыми с понесенными за этот же период времени в Чечне.

Так, если за 2004 г., по данным правоохранительных органов, в Республике Дагестан было зарегистрировано 30 преступлений террористической направленности, то в 2005 г. – уже более 100, из них 80% – в Махачкале и пригородах дагестанской столицы. Следует также отметить, что из числа совершенных в Дагестане террористических актов больше половины было направлено против высокопоставленных чиновников, треть – против депутатов разного уровня и сотрудников правоохранительных органов, остальные – против военнослужащих и членов их семей.

Практика свидетельствует, что в республиках Северного Кавказа экстремисты чаще применяют акции адресного терроризма, в основном направленные против представителей местных властей. Однако вне региона они, как правило, осуществляют свои разрушительные операции в местах массового скопления людей, преимущественно из числа гражданского населения (например, теракты в Москве, Волгодонске, Кавказских Минеральных Водах и т.д.).

Продолжают изменяться способы и методы действий участников бандподполья, которые, перенимая опыт международных террористов, совершенствуя методы диверсионно-террористической деятельности, уделяют внимание вопросам конспирации, внедряют своих представителей в силовые структуры и органы власти. Примером может служить вооруженное нападение на МВД Республики Ингушетия в июне 2004 г.

Следует несколько слов сказать и о ликвидациях одиозных главарей террористов. Только в 2005 г. уничтожены т.н. "президент ЧРИ" Аслан Масхадов (Чечня), главарь джамаатов "Дженнет" и "Шариат" Расул Макашарипов (Дагестан), эмир совершившего нападение на Беслан джамаата "Халифат" Алихан Мержоев (Ингушетия), лидер джамаата "Ярмук" Муслим Атаев (Кабардино-Балкария), арабский наемник Абу-Дзейт, координировавший нападение джамаата "Халифат" на Беслан, многие другие северокавказские и зарубежные исламисты. Все это, с одной стороны, свидетельствует о повышении качества деятельности российских спецслужб, поскольку уничтожения и аресты террористов временно снижают накал подрывной деятельности экстремистов. С другой стороны, как свидетельствует мировой опыт, радикальные исламистские структуры обладают повышенными способностями к регенерации, а, кроме того, в их состав постоянно осуществляется приток "свежей крови".

Например, как сообщается на сайте газеты "New York Times", данные с захваченных американцами в Пакистане компьютеров исламистов свидетельствуют, что в "Аль-Каиде" появилось новое поколение лидеров взамен убитых и арестованных. Американские эксперты пришли к выводу, что на руководящие позиции в "Аль-Каиде" выдвинулись в последнее время люди, которые ранее находились внизу иерархической лестницы. Кроме того, быструю карьеру делают и недавно вступившие в эту организацию. Эта новая картина противоречит недавним утверждениям Джорджа Буша о том, что всемирная террористическая сеть обескровлена и лишилась большинства своих руководителей. Представители американских спецслужб сходятся во мнении, что "Аль-Каиде" удалось сохранить определенную степень централизации. После успешного свержения режима талибов в Афганистане американские спецслужбы придерживались другой версии относительно структуры "Аль-Каиды". Тогда они ошибочно полагали, что организация была полностью децентрализована и превратилась в ассоциацию независимых террористических группировок[25].

Аналогичные процессы происходят и в исламистской среде на Северном Кавказе. В результате на смену уничтоженным бандглаварям и террористам выходят значительно более радикальные, чем Масхадов, фигуры, прежде всего, из числа проваххабитски настроенной мусульманской молодежи, имеющей опыт терроризма и бандитизма, зараженные идеологией антирусизма, сепаратизма и экстремизма. Определенная их часть готова к вооруженной борьбе с официальными властями во всех ее формах. Например, место уничтоженного в феврале 2005 г. амира джамаата "Ярмук" Муслима Атаева (кличка "Сейфулла) занял его заместитель – Анзор Астемиров. Именно он, по данным СМИ, 13 октября с.г. спланировал и возглавил нападение вооруженных бандитов на объекты в городе Нальчике (Кабардино-Балкария), в результате чего погибли российские военнослужащие, милиционеры и мирные жители столицы КБР.

До сих пор значимую роль в террористическом движении на территории северокавказского региона играют зарубежные наемники и эмиссары исламистских структур, хотя их численность неуклонно снижается. Так, в частности, в Чечне к настоящему времени даже те отряды, которые возглавляют чеченцы, например банда Басаева, находятся под контролем зарубежных исламистских организаций. Представленность иностранцев, особенно арабов, в высших структурах сепаратистов, например в т.н. Маджлис-уль Шуре ЧРИ, представляется беспрецедентной (так, в июле 2002 г. из 12 членов маджлиса 11 были иностранцами).

Террористическая деятельность, активность которой набирает обороты, является атрибутом многих затяжных конфликтов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что очередной тенденцией, которая в северокавказском регионе начала четко оформляться, начиная с весны и лета 2004 г., является возрастание значения этнического фактора в политическом процессе (как и в первую половину 90-х гг.), в то время как локализация конфликтов (второй половины 90-х – начала нынешнего тысячелетия) оказалась неустойчивой. Исследователи предупреждают, что локальные конфликты вновь могут перерасти в региональные[26]. Однако если в первой половине 90-х конфликты базировались на идеологической платформе этнонационализма (на середину 90-х пришелся пик этнической мобилизации в регионе), то в настоящее время идеологическая парадигма все более активно эксплуатирует религиозный (исламистский) фактор, который активно взаимодействует с национальным/националистическим. Набирающее силу террористическое движение в регионе, как представляется, свидетельствует о том, что этот процесс уже начался.

Таким образом, приходится признать главную тенденцию: диверсионно-террористическая деятельность исламистов неуклонно расползается по всей территории Северного Кавказа и периодически выплескивается за его пределы. Региональное террористическое движение становится все более самодостаточным, все в меньшей степени зависит от внешнего влияния. Впрочем, аналогичные процессы в той или иной мере фиксируются и в странах Западной Европы.

Поскольку религиозный экстремизм – это долговременный фактор не только общероссийской, но и мировой политики, то преодоление его, а также сопряженных с ним террористических угроз, потребует значительных усилий со стороны и России, и других государств, всего мирового сообщества. Разумеется, между Россией, США, Евросоюзом, НАТО всегда были, есть и будут существовать противоречия в экономической, военной, культурной и иных сферах. Однако в области противодействия международному терроризму нужно забыть об этих разногласиях, борьба с террористическими угрозами и вызовами должна вестись сплоченным фронтом...