Борец за освобождение женщин Востока товарищ Сухов из "Белого солнца пустыни" обещал женам Абдуллы по отдельному мужу. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, сторонники и противники раскрепощения мусульманок не всегда ограничивались ничем не подкрепленными обещаниями. У них было более эффективное пропагандистское оружие – изнасилование.
"Советской власти совершенно не существует"
Восток есть Восток и, как известно, совсем не Запад. Удивление от осознания этого факта пришло к большевикам в начале 1920-х годов. Установив контроль над мусульманскими окраинами Российской империи, насадив там новую структуру власти, советское руководство ожидало, что крестьянство – среднеазиатские дехкане – будет активно поддерживать все его мероприятия. На первых порах все выглядело именно так. Не только земледельцы, но и зажиточные горожане радостно встречали входившие в города и аулы части Красной армии и устраивали по этому поводу настоящие праздники. Вот только красные считали, что принесли в Среднюю Азию свет социализма, а местные жители полагали, что их освободили от царского гнета, чтобы они могли построить исламское государство.
Побывавший в Туркестане в 1922 году Серго Орджоникидзе писал Сталину:
"Делюсь пока только с тобой... В высшей степени маловлиятельная группа наших коммунистов политически овладеть Туркестаном не сможет. Держать же ее только на красноармейских штыках чревато большущими скандалами... Озлобление здесь против нас чертовски сильное. Песни басмачей о защите религии, мусульманства против русских ласкают, наверное, слух очень многих... В результате четырехлетней войны здесь получилось интересное явление – вместо диктатуры пролетариата и крестьянства получилось вылупление феодалов – ханов, имеющих своих вооруженных людей, свою территорию, своих подданных. Здешние коммунисты от имени Турккомиссии и ТуркЦИКА ведут с этими феодалами мирные переговоры как равный с равным. Оставляя неприкосновенным приобретенное ими грабежом имущество, несколько десятков вооруженных людей и, таким образом, легализуя их. Несмотря на такие почетные условия мира, они все-таки не соглашаются и морочат голову нашим. С другой стороны, нет достаточного количества войск, чтобы начать решительную систематическую борьбу, что вообще обойдется очень дорого".
Однако надежды высокопоставленных большевиков на то, что ситуацию удастся переломить к лучшему путем агитации и организации народных масс, не оправдались. Сообщения с мест, приходившие в Москву и месяцы, и годы спустя, убедительно доказывали, что коммунистическая власть существовала в советизированной, казалось бы, Средней Азии чисто номинально. В бюро волостных ячеек партии нередко входили представители духовенства, которые, по сути, и направляли их работу. А органы исполнительной и судебной власти практически не отличались от тех, что существовали при царской власти или в управляемой эмиром Бухаре.
"Специальная комиссия, – докладывало ОПТУ в 1925 году, – по обследованию низового аппарата в Джизакском уезде отметила: "Советской власти в кишлаках уезда совершенно не существует. Даже уездный аппарат – в связи с басмачеством и группировками". Во время назначенных и проведенных комиссией перевыборов многие недоумевали, почему перевыборы обходятся без "пакетов", каковая система существовала до сих пор (каждый желающий занять пост, например, председателя ВИКа (волостного исполкома. – "Власть"), направлял в президиум "пакет" с известной суммой, и выбранным оказывался тот, кто посылал пакет с наибольшей суммой)".
Картина не менялась и в дальнейшем.
"В судебных органах, – говорилось в информации из Узбеки стана в 1926 году, – как в низовых, так и в окружных, областных и республиканских, отсутствуют достаточные кадры квалифицированных работников и имеется значительная засоренность чуждым и даже явно антисоветским элементом. Преобладающий процент сотрудников Наркомюста Узбекской ССР – старые судебные чиновники. В Зеравшанской обл. один из участковых судей – бывший эмирский палач. Целый ряд нар. следователей и судей связан с антисоветскими элементами и находится или находился под следствием... В ряде районов нар. следователями практикуется освобождение за взятку преступников, в том числе убийц и растратчиков общественных средств".
Мало того, представители местной власти нередко делали все для срыва исполнения указаний свыше. В том же году из Таджикистана сообщали в Москву о поведении руководства одного из округов: "Председатель и член исполкома, отбывшие с целью проведения агиткампании против басмачества на места, в беседах с дехканами указывали на то, что агитируют лишь под нажимом русских, "заставляющих их действовать против своих же собратьев мусульман с целью укрепления своего господства в Таджикистане и в Туркестане вообще"".
Причем антирусские настроения культивировались местными руководителями практически по всей Средней Азии: "В сел. Мамоновском Каракольского округа Киргизистана, – говорилось, к примеру, в сводке ОГПУ – один из ответработников округа Чонбашев на собрании дехкан селения, где присутствовало до 60 киргизов, призывал "приступить к срочному сбору разного рода компрометирующих европейцев материалов, дабы тем самым иметь возможность выселить из Киргизии всех европейцев". Означенное предложение нашло полное сочувствие и поддержку и со стороны собравшихся".
"Они не хотят и не понимают наших законов"
На этом безрадостном для центральной власти фоне в 1924 году началась кампания за раскрепощение женщин. По всему СССР местное руководство принялось создавать женсоветы, главной задачей которых было выявление нарушений прав женщин и организация борьбы с ними. В русских губерниях кампания шла более или менее в соответствии с предначертаниями ЦК РКП(б). Но вот в мусульманских регионах борьба за женское равноправие сразу же стала приобретать местный колорит.
В Татарии, например, на женских собраниях участницы выступили резко против запрета многоженства. Причем железно аргументировали свою позицию – мусульманок по статистике было гораздо больше мусульман и при введении моногамии многие женщины могли остаться старыми девами. В Чечне комсомольцы в рамках женкампании решили помимо всего прочего изменить существующий порядок покупки невесты. ОГПУ докладывал:
"В с. Шали ячейка РЛКСМ постановила платить калым за девушку – 25 руб., за вдовушку – 15 р. То же постановление вынесла ячейка РЛКСМ с. Ст. Атаги".
В Средней Азии кампания с треском провалилась. Сотрудник Наркомата иностранных дел Белецкий, направленный на работу в туркменский город Керки, в 192 5 году писал в ЦК:
"Я работаю с июня 1924 г. на Востоке, и не в полурусском Ташкенте, а в соседних с Восточной Бухарой округах: Сурхан-Дарьинском и Керкинском...
Мои впечатления таковы, что мы все-таки не разжевали все как следует. Работа, конечно, проделана громадная, но в своих действиях мы пока еще исходили из того, что нам хочется, а не что нужно и возможно...
Велика ли разница в мусульманском мире между вопросами религиозными и бытовыми? Мне кажется, что разницы нет никакой. Все слилось, все спрессовалось под тяжестью веков и в мертвом спокойствии тысячелетнего "штиля".
Мы видим, что в Ташкенте собирают Средне-Азиатскую женскую конференцию (а почему бы, кстати, не средне-азиатский съезд богоотступников и хулителей Корана?).
В Керкинском округе женотдел работает всего несколько месяцев. Фактически он ничего не сделал, но в кишлаках и аулах (деревнях) о нем говорят больше, чем о продналоге. Словом "женотдел" (так и говорят по-русски "женотдел") пугают маленьких детей. Работа этой организации дискредитирована на много месяцев вперед. Потому что нечего было поднимать вокруг нее звон. Нельзя бросать преждевременных лозунгов".
Белецкий предлагал и меры по исправлению положения:
"Нужно спокойно, осторожно, без лишнего шума влезть, внедриться в быт, пользуясь каждой щелью, каждым выступом.
Начать, скажем, с организации медицинского амбулаторного пункта для женщин и детей (местное население охотно пользуется европейской врачебной помощью). На этом укрепиться, сделаться не обходимым, а тогда уж начинать агитацию. Но ни в коем случае не наоборот: ибо на распропагандированный женотдельский пункт дехканин не пустит свою жену, хотя бы и смертельно больную...
В то время как наша российская масса требовала в революции уничтожения старых форм (экономических, социальных, в меньшей степени бытовых), народные массы нашего Востока этого не требовали, они еще привержены всем своим существом старым формам. Они не хотят и не понимают ни наших законов, ни наших моральных норм...
Здесь нельзя переломать эти формы (взял и сломал), нужно влезть в них и уничтожить изнутри. Потерпим еще некоторое время старую отвратительную скорлупу. Чем больше мы проявим осторожности и терпения, тем скорее мы ее уничтожим".
Однако и противники женского равноправия прекрасно понимали, что изменение положения женщин может подорвать весь традиционный уклад жизни. Женщин начали пускать для молитв в мечети, что раньше было категорически запрещено. Как докладывала агент ОГПУ "Змея", чье донесение было передано руководству страны, за религиозное образование мусульманок взялись жены мулл, которые создали своеобразные кружки по изучению Корана. А в проповедях и религиозных изданиях слушательницам и читательницам доказывали, что ислам создает самые благоприятные условия для жизни женщин. Ведь о каждой женщине обязан заботиться ее муж, если он умер – отец или брат, а если их нет – община, а если и община не способна – исламское государство. Мусульманок спрашивали: есть ли что-либо подобное у христианок или атеисток?
Чтобы слова не расходились с делом, религиозные авторитеты настоятельно советовали верующим добровольно ограничиться одной женой и не взваливать на нее всю черную работу по дому.
Но все же самый серьезный козырь в руки борцов с женкампанией дали сами ее организаторы и исполнители. Москва требовала от местных товарищей немедленного проведения громких мероприятий – совещаний, съездов. Но найти женщин, согласных преступить общепринятые нормы, оказалось не так легко. На первых порах соглашались стать делегатками лишь те, кому терять было абсолютно нечего:
"Когда мы захотели, – писал в ЦК Белецкий, – в Керокруге выделить из числа делегаток одну инструкторшу-мусульманку, то это оказалось невозможным, ибо они все "люмпены" (так "научно" именует проституток секретарь обкома – туркмен)".
"Женщин на собрания отправляли насильно"
Этим просчетом тут же воспользовались противники женкампании. В 1925 году Восточный отдел ОГПУ докладывал руководству страны:
"4 марта в поселке Сретенском баями – председателем ВИКа муллой Хатамом, вол. фин. агентом Хамиловым и базарным аксакалом Умарбаевым – была приглашена к себе возвратившаяся с женской конференции жена одного гражданина для доклада о прошедшей конференции. По прибытии же эта гражданка была ими изнасилована, после какого случая в среде населения усиленно распространялось мнение, что это нормальный исход каждой женской конференции".
Вскоре по всей Средней Азии сложилось твердое убеждение, что участвуют в женском движении, а тем более преступают все законы и правила – "открываются", снимают с лиц паранджи, – исключительно проститутки. С которыми и нужно поступать соответственно. Даже три года спустя, в 1928 году, из Узбекистана сообщали:
"Андижанский округ. Начальник милиции Аимского района, насильно вломившись в дом дехканина сел. Аим, пытался изнасиловать жену последнего, которая недавно открылась, последняя кандидат в члены ВКП(б), активная женработница. В том же округе два жителя кишлака Фазыльман Курган-Тепинского района задержали на улице открывшуюся и начали всячески над ней издеваться, называя ее проституткой.
Кашка-Дарьинский округ. Бай кишлака Файзыабад избил свою родственницу за то, что последняя намеревалась раскрыться. Когда последняя хотела подать жалобу, указанный бай, угрожая ее убить, принудил к присяге с тем, чтобы она от данного поступка отказалась.
Заравшанский округ. Житель кишлака Узун задушил свою жену и ее мать за то, что обе сбросили паранджу".
Но Москва давила и требовала результатов женкампании, и потому местные руководители, не желавшие остаться без хлебных должностей, перешли к решительным действиям. Женщин насильно сгоняли на собрания и приказывали открыться. При этом сопротивление подавлялось с большевистской решительностью.
Не были забыты и методы противников раскрытия женщин. В том же году в Москву докладывали из Киргизии:
"В Ошской волости член комиссии Ахмед Али Риза Ахунов под угрозой привлечения к ответственности заставлял мужей приводить на собрание своих жен и снимать с них паранджу. 11 марта в старом городе Риза Ахунов снял паранджу с двух проходящих женщин. 16 марта Риза Ахунов на базаре в старом городе через милиционера задержал четырех женщин, снял с них паранджу и тут же ее изорвал. 17 марта Риза Ахунов совместно с Хакимджаном Талиповым снял паранджу с жены Сайда Тулебаева... 21 марта Риза Ахунов задержал на базаре и запер в лавку одну женщину в парандже, а вечером ее изнасиловал с двумя своими товарищами.
В Ошской вол. всем партийцам и комсомольцам было предложено в день 8 Марта привести своих жен на собрания. Городской Совет написал отношение всем кварткомам, чтобы последние пригласили всех женщин на собрание. Кварткомы женщин на собрания отправляли насильно. Член комиссии Риза Ахунов на собрании заявил, если кто не будет снимать паранджи, тот будет привлекаться к штрафу 50 руб. и к аресту на шесть месяцев. Риза Ахунов сказал: "Если вы увидите женщину, идущую в парандже, то сами можете ее снимать"".
Но окончательный перелом в пользу открытия женских лиц наступил лишь после то го, как в дело вмешались чекисты, имевшие прежде указание лишь собирать информацию о ходе женкампании и оказывать советским органам по мере необходимости помощь в ее проведении. Как только начались аресты, число сопротивляющихся резко пошло на убыль. К середине 1930-х паранджа стал а уже редкостью. А после начала массовых репрессий, когда за ношение этого антисоветского пережитка прошлого могла пострадать вся семья, этот предмет женского туалета и вовсе исчез из употребления.
06.03.2006
Источник: Коммерсантъ – Власть
