Толерантность в социокультурном и политическом пространстве современной России

Из сборника докладов и материалов
межрегиональных научно-практических
семинаров и конференций, 2002‑2004 гг.
"Свобода совести в России:
исторический и современный аспекты"

В последние десятилетия в лексиконе российского общества появилось много новых понятий, так или иначе отражающих явления и изменения в политике, социокультурном поле и экономике страны. К ним относятся такие понятия как "демократические ценности", "либеральная и рыночная экономика", "плюрализм мнений", "дефолт", "финансовые олигархи", "приватизация" и т.д. Отношение к этим явлениям в обществе неоднозначно. Недаром в народе многие понятия получили негативную коннотативную окраску и уничижительные эпитеты: демократы – "дерьмократы", приватизация – "прихватизация" (приватизаторы – "прихватизаторы") и т.д.

Некоторые понятийные новации, нашедшие свое выражение в современном российском лексиконе, не имеют под собой никакого реального основания. К примеру, очень часто можно слышать такое словосочетание, как "современный российский бизнесмен". Любой специалист, который изучает историю и вероучение протестантизма скажет вам, что это нонсенс. Ибо о феномене этики протестантской трудовой деятельности написано уже сотни книг и статей, начиная с классической работы М. Вебера "Этика протестантизма и дух капитализма". Дело в том, что изначально, начиная с эпохи Реформации, в содержание понятия "бизнес" вкладывалось не только мирское, но и духовное, т.е. религиозное начало. К примеру, для английского пуританина труд (бизнес) представлял собой честное выполнение определенного божественного "призыва". Если хотите, для него труд был даже неким выражением религиозной молитвы. Скажите пожалуйста, какое религиозное начало вкладывает сегодня российский предприниматель в свое дело? Какими принципами и историческими истоками питается он в своей трудовой деятельности и можно ли их соотнести с трудовой этикой западного бизнеса? Ответ будет следующий – между этической составляющей современного российского и западного предпринимательства лежит огромная пропасть.

На фоне вышеуказанных явлений современной российской общественной жизни, наш словарный запас обогатился новым понятием – "толерантность", о котором сейчас так много говорят и пишут. Надо сказать, что уже сейчас в российском обществе отношение к толерантности неоднозначное. При всей кажущейся простоте и политической не ангажированности понятия, разговор о толерантности часто приводит к резким дебатам и жарким спорам. Часть общества безоговорочно принимает его и считает, что данный термин должен активно внедряться в самосознание российского общества. Другая же часть имеет противоположную точку зрения. Ее сторонники относятся к толерантности как к составной части так называемых "общечеловеческих ценностей", которые, в свою очередь, входят составной частью в мировую глобализаторскую политику Западной Европы и США. Для них толерантность есть определенная идеология – "толерантизм", которая "превратное понимание толерантности превращает ее в требование терпимости к самым крайним проявлениям цинизма, терпимости, а вернее, попустительства, пороку и безнравственности, приводит к их оправданию и даже прославлению порока... Идеология толерантности, – делают вывод его оппоненты, – представляет собой нечто безграничное и хаотичное, не имеющее в себе различий между добром и злом, но эта хаотичность лишь видимая, так как вся эта идеология упорядоченно враждебна по отношению к традиционным духовным ценностям, прежде всего христианским".

Таким образом, "толерантизм", по их мнению, есть, с одной стороны, навязанная принудительная индифферентность к явлениям общественной жизни, которые признаются определенными кругами западного мира. С другой – "толерантизм" есть принудительное воспитание неприятия взглядов и суждений, базирующихся на традиционных ценностях, отстаивающих интересы духовной безопасности государства и нации.

Острота противоборства осложняется и тем фактом, что она перекинулась в сферу общеобразовательного обучения. К примеру, сейчас на рынке образовательной продукции существует два учебника по толерантности: "На пути к толерантному сознанию" (Отв. Ред. А. Г.  Асмолов. М., 2000г.) и "Бэтти Э. Риэрдом. Толерантность – дорога к миру" (М., 2001 г.). Внимательное изучение этих учебников выявляет факт принципиального несовпадения понимания их авторами и составителями понятия "толерантность". Это, в свою очередь, может привести к различным мировоззренческим позициям и расколу в самосознании нашего подрастающего поколения, что является совершенно недопустимым и с педагогической, и с политической точки зрения. Таким образом, отношение к толерантности сегодня выходит из узкой плоскости чисто научного или культурного феномена, ибо оно затрагивает вопросы политической стабильности и общественного благополучия государства.

Попытаемся, прежде всего, раскрыть этимологию термина "толерантность". Легко убедиться, исследуя специальную литературу, изучая всевозможные декларации и документы, посвященные воспитанию толерантного сознания в обществе, что понятие "толерантность" трактуют исключительно с позиций терпимости, или, касаясь нашей проблематики, с позиций принципиальной веротерпимости. При этом в качестве веских аргументаций данной позиции приводятся многочисленные международные законодательные акты и декларации, а также толкование толерантности в различных зарубежных словарях. Вот как трактуется это понятие в уже указанном учебном пособии Бэтти Э. Риэрдон: tolerance (англ.): готовность быть терпимым, снисходительность. Глагол tolerate (англ. "терпеть") трактуется при этом, как: допускать, разрешать (осуществления практики, действия, поведения), предоставлять возможность (личности, религиозной секте, мнению) существовать, не вмешиваясь в их дела и не ущемляя их,... признавать различия в религиозных воззрениях и при этом не допускать дискриминации (Concise Oxford Dictionary of Current English).

Таким образом, "толерантность" и "терпимость" означает способность терпеть что-то или кого-то (быть выдержанным, выносливым, стойким, уметь мириться с существованием чего-либо, кого-либо), то есть: допускать, принимать существование чего-то или кого-то, считаться с мнением других, быть к ним снисходительными. В конечном итоге, толерантность толкуется как специфическая психологическая установка, ориентирующаяся на уважительное восприятие чужой этнической и религиозной самобытности, других культур, обычаев и образа жизни, нравственных ценностей и мировоззренческих убеждений. Терпимость же для идеологов подобного толкования означает не что иное, как "уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, наших форм самовыражения и способов проявления человеческой индивидуальности".

В духе такой трактовки толерантности в нашей стране принимаются различные законодательные акты. К примеру, в ноябре 2002 года Правительство Москвы утвердило Среднесрочную городскую целевую программу "Москва на пути к культуре мира: формирование установок толерантного сознания, профилактика экстремизма, воспитание культуры мира (2002–2004)". Данная программа исходит из следующего положения: "Именно образование позволяет человеку либо быть открытым и толерантным к окружающему миру, проявлять живой и доброжелательный интерес к судьбам других людей и народов, сокровищам мировой культуры, либо вести ущербное, ограниченное, изолированное существование лишенного созидания и творчества "маленького человека", который становится потенциальной жертвой экстремизма и радикализма". Базовые ценности "культуры мира" предлагается рекламировать в СМИ, а также через соответствующую ориентацию школьного образования в сторону "формирования у учащихся универсальных гуманитарных ценностей человекоуважения".

К сожалению, в "Программе" не прописаны четко "базовые ценности" "культуры мира". Выявить их реальное содержание можно только посредством анализа всей программы и публикаций или выступлений сторонников этой программы. Один из них, профессор В. А. Тишков, разъясняет эти "базовые ценности" следующим образом: "Терпимость и уважение к другой культуре выражаются не в отсутствии к ней негативного отношения, а в стремлении ее познать и заимствовать все ценное и полезное". И далее он продолжает: "Толерантность – это не когда жители города или села спокойно относятся к строительству мечети или синагоги недалеко от православного храма, а когда они все вместе помогают построить новый храм представителям другой веры". Получается, следуя логике профессора Тишкова, что толерантно воспитанный человек должен не только "познать и заимствовать все ценное и полезное" у таких, к примеру, организаций, как сатанисты, ваххабиты, Русское национальное единство (РНЕ) и других полуфашистских неоязыческих организаций, но и помогать им в строительстве своих храмов в России?

Не менее спорными и неоднозначными являются взгляды другой последовательницы "культуры мира" зав. кафедрой Государственного университета управления Л. Н. Коноваловой. "Толерантность, – пишет она, – есть уважение, принятие и высокая оценка богатого разнообразия мировых культур, форм выражения и способов человеческого бытия... Она не есть лишь моральный долг, но также политическое и правовое требование". По логике Л. Н. Коноваловой, если гражданин отказывается от навязываемых ему чужих ценностных ориентаций, не выказывает к ним должного уважения и не принимает их, то ему спокойно "по политическим и правовым требованиям" можно вешать ярлык "ксенофоба".

Приходится констатировать, что вышеизложенная постановка вопроса подвергается сейчас все большей критике. Эта критика основывается на следующих положениях:

1. По своей сути, внедряемая в России установка толерантности, есть ни что иное, как секулярная идеологическая парадигма. Навязывание же идеологии толерантности в качестве общеобязательной противоречит Конституции РФ, в которой признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной (Конституция РФ ст. 13., ч. 1,2.).

2. Международные, государственные, общественные организации и структуры не вправе диктовать гражданину свое мнение и отношение к различным светским и религиозным идеям и представлениям, невправе навязывать ему свое видение их культурных и ценностных характеристик и тем более не вправе призывать к уважению и принятию их морально-нравственных позиций и мировоззренческих установок. Это противоречит не только международному законодательству, но и Конституции РФ, где, в частности, в ст. 19. ч. 2. говорится о том, что государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от его "убеждений" и "отношения к религии", а также ст. 29. ч. 3, которая гласит следующее: "Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них".

3. Идеология толерантности, в конечном итоге, воспитывает равнодушного к безнравственным идеям и поступкам гражданина, космополитичного и оторванного от своих традиционных корней человека.

Против существующей толерантной идеологии выступают не только представители некоторых светских и научных кругов, но также и представители конфессий. Так, по мнению председателя Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений в России раввина З. Л.  Когана, навязывание еврейским детям чуждых им религиозных вероучений, принуждение их к участию в чуждых для них религиозных действах есть скрытая форма их духовно-культурного геноцида и проявление антисемитизма.

По нашему мнению, источник противоречия заключается здесь, прежде всего, в неправильном переводе и толковании термина "толерантность". Дело в том, что это понятие, осознанно или неосознанно, переводится исключительно как "терпимость", тогда как оно по своему содержанию имеет более сложное и емкое семантическое значение. В латинском переводе tolerantia выражает три пересекающиеся значения:

• Устойчивость, выносливость;

• Терпимость;

• Допуск, допустимое отклонение.

Особый интерес представляет собой спектр значений перевода термина tolerance (англ.), встречающийся в англо-русском психологическом словаре: приобретенная устойчивость; устойчивость к неопределенности; этическая устойчивость; устойчивость к конфликту; устойчивость к поведенческим отклонениям и т.п. "Подобное лингвистическое изыскание, – пишет известнейший российский психолог А. Г. Асмолов, – проделано прежде всего для того, чтобы, во-первых, передать наиболее емкое понимание толерантности как устойчивости к конфликтам, и, во-вторых, чтобы избежать суженой и вызывающей ряд недоразумений интерпретации толерантности как терпимости (курсив мой, – В.С.)".

В этическом плане концепция толерантности исходит еще из гуманистических взглядов эпохи Возрождения, в которых подчеркивается непреходящая ценность различных достоинств и добродетелей человека, в том числе достоинств (разнообразий признаков), отличающих одного человека от другого и поддерживающего богатство индивидуальных вариаций единого человеческого вида. "Если разнообразие людей, культур и народов выступает... как ценность и достоинство культуры, – продолжает профессор Асмолов, – то толерантность, представляет собой норму цивилизованного компромисса между конкурирующими культурами и готовность к принятию иных логик и взглядов, выступает как условие сохранения разнообразия, своего рода исторического права на отличность, непохожесть, инаковость (курсив мой, – В.С.)".

Таким образом, помимо "терпимости", как мы выяснили, понятие толерантности включает в себя еще два значения: во-первых, "норму цивилизованного компромисса между конкурирующими культурами" и, во-вторых, "условие сохранения разнообразия", "историческое право на отличность, непохожесть, инаковость". Остановимся подробнее на этих двух значениях.

Значение толерантности как компромисса. Как уже было сказано, современное английское tolerance наряду с "терпимостью" означает также "допуск", "допустимое отклонение от стандартного размера и веса монеты". За этой семантикой стоит отчетливо обозначенная идея меры ("знай меру" как говорили греки), границы, до которой можно терпеть другого, даже если его действия вызывают у тебя раздражение и сопротивление. "Здесь нет речи о понимании или принятии другого таким, каков он есть, – пишет руководитель педагогического проекта по курсу толерантность В. В.  Глебкин, – со всеми его достоинствами и недостатками, речь здесь идет лишь о строгом выдерживании допуска, за пределами которого толерантность трансформируется в свою противоположность".

Таким образом, толерантное сознание отнюдь не означает уважение и принятие вероучения или образа жизни той или иной конфессии, "... оно отнюдь не означает некую унификацию всех религий. Ни одна из них не признает другую равной себе в обладании абсолютной истины, поскольку этот моноцентризм является принципом ее существования... И все попытки соединить все, так сказать, лучшее во всех религиях, сводились либо к набору банальностей, либо к созданию новой религии, которая также не всегда отличалась терпимостью к другим".

Говоря о религиозной толерантности, необходимо признать, что она, в отличие от светской толерантности, имеет свою особую специфику. Религиозный человек ни в коей мере не может признать и принять, что называется по определению, чужой веры как равной своей собственной. Для верующего его религия является единственно верной и истинной, и, соответственно, другая религия представляется ложной или, по крайней мере, не обладает всей полнотой истины. "Плюрализм и свобода вероисповеданий, провозглашаемые светским государством, – справедливо замечает современный исследователь, – не могут гарантировать религиозной толерантности. Религиозное мышление оперирует другими категориями. Свобода вероисповедания на практике может превратиться в своего рода конкурентную борьбу между конфессиями за человеческие души, где победа зависит от яркости рекламы и искусства проповедника, а проповедь сопровождается уничижительной критикой конкурентов, что ведет к конфликтам и взаимной конфронтации". Таким образом, религиозная толерантность лишь устанавливает допустимые границы, нормы во взаимоотношениях между конфессиями в целях стабильного и поступательного развития общества. В дальнейшем этот компромисс получает свое законное юридическое оформление.

Значение толерантности как "условие сохранения разнообразия" и "исторического права на непохожесть, отличность, инаковость". Данное значение приобретает особую актуальность в современных мировых общественных процессах. В российское общественное сознание активно внедряется мысль о том, что толерантность содействует укреплению рождающегося сегодня глобального сообщества. "Впервые новоевропейские политические и социальные ценности, – читаем мы в одной из западных публикаций, – послужившие основой для сегодняшних международных стандартов прав человека, были определены в призыве к толерантности как фундаментальной ценности для утверждения общественного порядка". К слову сказать, какие это "политические и социальные ценности" мы с вами уже знаем, исходя из политики США и Западной Европы по отношению к Югославии и Ираку, а также из практики двойных стандартов к России.

Сегодня все больше раздается критических голосов в адрес политики глобализации, с ее приматом так называемых "общечеловеческих ценностей" над прочими национальными культурным ценностями. Известно, что во Всеобщей декларации прав человека, принятой под эгидой ООН, возобладала универсалистская точка зрения, утверждающая единство прав человека для представителей всех обществ, независимо от их традиций и истории. "Эти права, – отмечают некоторые исследователи, – представляют собой постулаты, сформулированные европейской культурой – они приводят к этноцентризму, к идее превосходства западной культуры над остальными. Поэтому глобалистские и националистические концепции, в конечном счете, смыкаются".

Современные исследователи идеологии глобализма все больше приходят к общей точке зрения, что "общечеловеческие ценности" нельзя понимать только как универсалии культуры. С их точки зрения, "само признание различий должно выступать общечеловеческой ценностью. Вне учета таких объективных реалий современного мира, как уникальная национальная культура, социокультурное, этническое, конфессиональное многообразие любая международная и национальная политика неизбежно становится бесперспективной и катастрофичной. Толерантность же проводит требование целостности через многообразие поля деятельности субъектов разной модальности, которая выливается для каждого из них в необходимость существования".

Критика политики глобализации сводится сегодня к следующему:

а) В идеологическом смысле глобализм основывается на мировоззрении, абсолютизирующем значение и роль глобальных факторов в жизни современного человечества и видящего только их положительное значение. Глобальное в этом смысле рассматривается как некая самоценность и как единственное адекватное средство решения накопленных проблем. Глобализм не терпим ко всем ценностям, кроме связанных с ним самим, поэтому дискуссия как совместный поиск истины ему чужда органически. Ответом на вызов, бросаемый глобализмом, становится усиление идеологии национализма и фундаментализма.

б) Политическим фундаментом глобализма являются политико-экономические потребности государств, национальных и межнациональных корпораций. Для него характерно стремление к господству одного государства, одной системы ценностей. Наиболее откровенным обоснованием стратегии, вытекающей из такого подхода, является формула З. Бзежинского: "альтернативой мировому господству США является хаос". Природа такого политического глобализма антитолерантна. Она построена на признании универсальности и гегемонии одного или нескольких государств в мире, отдает предпочтение воздействию, а не взаимодействию культур.

в) В философском аспекте глобализация выступает как новый этап и форма поглощения цивилизаций сильнейшей из них, как новая форма колониализма. "Братство народов", купленное ценой духовного обезличивания всех народов, – словно предостерегал нас от этого явления более полувека назад Н. С. Трубецкой, – гнусный подлог. Никакое братство и не осуществимо вовсе, когда во главу угла ставятся эгоистические материальные интересы, когда техника сама собой вносит мотив международной конкуренции и милитаризма, а сама идея интернациональной цивилизации порождает замыслы империализма и мирового господства".

г) В аксиологическом плане глобализм абсолютизирует западные ценности и страдает иллюзией "избранного народа". Идеологи глобализма не могут и не хотят понять, что другие концепции мира и человека могут быть иными; что только многополярные культуры способны привести в действие "цветущую сложность" (К. Леонтьев) взаимосвязанного и взаимозависимого мира. В связи с этим, нам необходимо помнить о том, что народ, который отклонился от родственного ему цивилизационного основания, может уйти только в сферу притяжения западной цивилизации, где его ждет статус маргинала и где он превращается в объект различных манипуляций: "Господствующая в мире политически и экономически западная цивилизация, – пишет А. С. Панарин, – работает как редукционистская система, снижающая социокультурное и жизнестроительное разнообразие мира в ходе вестернизации и предполагает, по сути, наличие единственного субъекта истории – Запада".

Таким образом, в свете вышесказанного об угрозе глобализации мира, можно сделать следующий вывод: борьба за толерантность в современную эпоху есть борьба, прежде всего, за свою национальную культуру, за свою самобытность и уникальность, за многонациональное цветение красок всего мирового сообщества. Это борьба, выражаясь физическим языком, с детерминированным застоем второго закона термодинамики, борьба с серой усредненностью и пошлым космополитизмом. "Космополитизм, – писал еще в XIX веке западник И. С. Тургенев, – чепуха, космополит – нуль, хуже нуля; вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет".

Сегодня существует миф о том, что толерантная культура зародилась исключительно на Западе. Россия же в своей истории как в дореволюционное время ("тюрьма народов"), так, тем более, и в советский период не знала, что такое толерантность. Здесь сразу необходимо отметить, что такого рода мнения являются отголосками очередных мифических измышлений, которые сегодня во множестве пришли на смену старым советским мифам.

Во-первых, сама европейская цивилизация всегда была склонна использовать в истории принцип насилия в отношениях с другими народами и культурами. Этот факт был ярко и объективно отражен еще в трудах русских славянофилов и их последователей XIX-XX вв., выступавших против процессов вестернизации, т.е. культурного "выравнивания" человечества по единому европейскому шаблону. И сегодня такая политика насилия характерна для США и некоторых европейских держав.

Более того, в самих западных странах наблюдаются сейчас новые процессы. В Европе уже, что называется, "наелись" демократией. Там стали понимать, что Запад стал заложником тех демократических принципов, которые он когда-то отстаивал. Все больше раздается голосов за интерпретацию прав человека в русле своих национальных интересов. Ужесточается эмиграционная политика. Плюрализм стал пониматься не как общество открытых границ для иностранцев и глобализации политики и культуры, а как открытое общество для своей страны, своей нации и своих национальных интересов. Меняются взгляды и на религиозные процессы в обществе. В частности, издаются законы, которые тем или иным образом ограничивают интересы нетрадиционных конфессий, как, к примеру, закон против "культов" и "объединений сектантского характера", принятый 22 мая 2000 г. во Франции. Открыто поддерживаются традиционные религии. На претензии по этому поводу со стороны представителей нетрадиционных организаций государственные чиновники на Западе стали отвечать следующим образом: государство должно предоставлять равные возможности всем конфессиям, но с кем оно будет сотрудничать – это решает само государство. Другими словами, оно может по-своему желанию помогать тем конфессиям, которым государство благоволит. Меняются также взгляды и на приоритет права личности и отдельного человека над государством: приоритетными становятся не права личности, а интересы общества и государства. Таким образом, "Запад, прикрываясь сейчас лозунгами максимальной открытости, диалога и обмена культурными ценностями, в жизни реализует прямо противоположную практику, основанную на принципе интолерантности".

Если же обратиться к истории российской империи, то, наряду с насилием, в ее политике всегда присутствовали принципы толерантности. Эти принципы можно даже проследить в колониальной политике России. Приведу пример с покорением в конце XIX века Средней Азии. Это был сложный процесс, сочетавший в себе как элементы принуждения, так и элементы доброй воли. В ходе присоединения среднеазиатских земель русская администрация гарантировала не только неприкосновенность имущественных прав населения, но и привилегии местным правителям, представители которых вдобавок к прежним званиям получили дворянские титулы и офицерские звания. На местах имперские представители осуществляли только контроль, а реальная власть оставалась у прежних правителей. Царские власти не просто демонстрировали веротерпимость, но и стремились покровительствовать мусульманам. Полностью были сохранены привилегии, доходы и владения исламского духовенства, не облагавшиеся налогом. Преподавателям медресе и мектебов стали выплачивать государственное жалование. За счет казны массовым тиражом был издан Коран, а весь тираж был безвозмездно передан исламскому духовенству. Крупные дотации выделялись на реставрацию старинных мечетей и других архитектурных памятников. К примеру, на наличные средства императора Александра III была восстановлена из развалин знаменитая ташкентская мечеть Джами. Вместе с русскими в край пришло и православие, но не как торжествующая миссионерская религия завоевателей, а только лишь как религия русских переселенцев. Миссионерская деятельность православия в Туркестане практически не велась. Деятельность православных миссионеров была запрещена еще первым генерал-губернатором К. П. Кауфманом. Эта политика была продолжена его последователями. За весь длившийся полувековой имперский период в Средней Азии христианство приняло 14 туземцев, в то же время 10 русских перешли в мусульманство.

Другими словами, Россия была "странным завоевателем". По словам британского разведчика С. Рейли эту политику можно было назвать "странной, но эффективной". В отличие от Британии и Франции, Россия не устанавливала на покоренных территориях колониальный режим, а ее власть направлялась не столько на эксплуатацию завоеванных земель, сколько на скорейшее слияние с Центральной Россией. Россия при этом почти всегда была донором колонизуемых территорий и стремилась поддерживать уровень жизни периферии через централизованный механизм дотаций. Такая же политика проводилась и в советское время, идеологическими лозунгами которой были такие толерантные понятия, как "дружба и братство между народами", "мирное сосуществование" и "солидарность с народами всех стран мира" в их борьбе с империализмом и колониализмом.

Помимо толерантных черт в российской политике, можно было бы многое сказать и об исторической укорененности толерантного сознания в российском обществе. Характерным примером этому может послужить многовековое сосуществование и диалектическое взаимодействие двух противоположных по своим мировоззренческим характеристикам общественным течениям – западников и славянофилов. Я уже не говорю о характере русского народа, который отличается особыми толерантными свойствами своей души. Многие дореволюционные мыслители и общественные деятели, как и некоторые современные исследователи, выявляют и подчеркивают такие исключительные качества русского человека, как склонность к всемирной отзывчивости и всепримирению в противовес романо-германской склонности к насилию и подчинению; способность к долготерпению, всепрощению, кротости и добросердечию; всечеловечность; способность русского человека усваивать дух и идеи чужих народов, перевоплощаться в духовную суть всех наций. Ф. М. Достоевский верил, что только такой народ, наделенный такими душевными качествами и добродетелями, способен "послужить человечеству", что только он может вывести человечество на путь добра и правды.

Таким образом, можно сказать о том, что российская история и культура имеет массу примеров толерантных взаимоотношений и опыта толерантности. Поэтому, используя западный опыт и рекомендации по внедрению и просвещению толерантного сознания в общество, мы не должны забывать о своих, российских опыте и традициях, которые ничуть не хуже, а, может быть, и лучше, и сподручней для нас.

К сожалению, приходится констатировать, что на современном этапе развития российского общества национальная толерантность претерпевает наибольшие трансформации в обыденном сознании. И дело здесь не только в тех объективных трудностях и проблемах, которые претерпевает страна в последние десятилетия. Отчасти в этом виноваты отечественные и зарубежные СМИ. Существует определенная доля истины в рассуждениях современных американских социальных философов (Д. Полач, М. Спектор, Д. Китсьюз) о том, что зачастую не существует объективного характера социальных проблем, а практически все они сконструированы СМИ. Так, в указанный период отечественные и зарубежные СМИ усилено внедряли в общественное сознание мысль о том, что наш низкий экономический и материальный уровень развития обусловлен ущербностью национального самосознания. Но как только появились какие-то успехи и перспективы в экономике, СМИ сместили свой акцент на то, что наше общество является криминальным. Газеты, радио, телевидение буквально пестрят сводками криминальных разборок и преступлений. С нашей точки зрения, это есть ни что иное, как "информационный психотропный терроризм"; против населения России. И направлен он, прежде всего, на то, чтобы подвергнуть сомнению любую экономическую инициативу или инвестиционное сотрудничество с Россией.

В связи с вышеизложенным, обратимся к такому вопросу, как правозащитное движение и его "вклад" в деле развития толерантного российского общественного сознания. Фактом является то, что некоторые из них заинтересованы не в искренней защите прав человека и свободы совести в России, а в предвзятом и нарочитом искажении общественных процессов в стране, в навешивании всевозможных негативных ярлыков политике нашего государства и, в конечном итоге, в искажении демократического имиджа страны, в выставлении России в качестве жупела для всего цивилизованного мира. Как будто специально думая и рассуждая об этих деятелях, Ф. А. Степун писал следующее: "Здоровая самокритика есть, прежде всего, мужественная борьба за будущее; самооплевывание – трусливое отречение от прошлого. Критика – наступление, самооплевывание – бегство. Но между самокритикой и самооплевыванием есть еще и другая, и, быть может, более важная, разница. Здоровая положительная критика возможна всегда только на почве твердой веры в идеалы, путь и долг, самооплевывание же есть всегда утрата всякой веры в объективный идеал, в обязательный путь и ответственный долг. Самооплевывание потому гораздо больше, чем самооплевывание. Оно всегда не только оплевывание своего лица, но и оплевывание в своем лице всякого образа и подобия Божия".

Помимо доморощенных "радетелей" за права человека, в России есть и зарубежные их аналоги. Приведем пример с правозащитной организацией "Объединение комитетов в защиту евреев в бывшем Советском Союзе" (ОКЗЕ), которая находится в США и издает там же мониторинг под названием "Антисемитизм, ксенофобия и религиозные преследования в российских регионах". Само название издания уже говорит о соответствующих "преступлениях", которые с "неизбежностью" должны происходить в нашей стране. Так, авторы издания за 1999–2000 гг. всем содержанием этого мониторинга пытаются убедить читателей в том, что Россия – это полуфашистское государство с разветвленной сетью националистических организаций типа РНЕ и многочисленными чиновниками и политическими деятелями, потворствующими этим организациям. Скинхеды, согласно им, даже допущены к "совместному с милицией патрулированию" в провинциальных центрах России.

Авторы данного издания пытаются доказать мировому сообществу, что "антисемитизм в российской провинции обретает легальность"; что в факте преследования Владимира Гусинского и других независимых олигархов, особенно еврейского происхождения, в России "душится" свободная печать и объективно нависает "угроза еврейским организациям и, в широком смысле, правозащитному сообществу".

Главная же угроза, с точки зрения этих "правозащитников", исходит не от кого-нибудь, а от Правительства Российской Федерации и самого Президента В. В. Путина, который, по их мнению, "демонстрирует явно недостаточную компетентность в вопросах, связанных с демократическими ценностями". В письме, датируемом 15 февраля 2001 г., Госсекретарю США Колину Пауэллу и Советнику по национальной безопасности при Президенте США Кондолизе Райс лидеры этой правозащитной организации пишут о резком росте антисемитизма в России, "не наблюдавшимся со времен падения "железного занавеса"". И в этом они обвиняют лично В. В. Путина, который, по их мнению, отличается "новым стилем руководства: усилением репрессивного аппарата и возрождением антисемитских традиций в органах безопасности..., тогда как вопросам построения гражданского общества, в лучшем случае, почти не уделяется внимания".

И такого рода пасквили тысячными тиражам расходятся по всей территории России. Для опровержения указанных выше измышлений достаточно сослаться на слова главного раввина России Берл Лазара, который дал высокую оценку Российской Федерации в области национальных, государственно-конфессиональных и межконфессиональных отношений. Выступая на одной из конференций, Берл Лазар сказал следующее: "Скажу вам честно: я был во многих странах мира, но никогда еще не видел такого отношения государственной власти к религии, это по-настоящему хорошее отношение". И далее: "Сегодня Россия может показать новый путь мировому сообществу благодаря взаимодействию, хорошему диалогу между всеми религиями и между религией и государством...".

Думаю, что пришло время "очищать зерна от плевел": время, когда уже пора давать отпор такого рода клеветническим измышлениям; время, когда необходимо активно противодействовать враждебной и тенденциозной критике нашего государства, причем, как в общественно-политическом, так и в правовом поле воздействия. Пришло время, когда общество и государство должны вести не оборонительно-оправдательную, а наступательную политику в сфере указанных выше общественных явлений.

И последнее. Прошедшие десятилетия были тяжелым испытанием для российского народа. И дело здесь не только в политических, социальных или хозяйственных проблемах. Погоня за западными либерально-демократичными ценностями и приоритетами, отказ от своих национальных корней и игнорирование собственной культуры негативно отразилось и сказывается на самочувствии и психологическом состоянии народа. Это ведет к потере им своей самоидентификации и мировоззренческих ориентиров. А идеализация процессов глобализации и западного образа жизни, некритичное абсолютизирование так называемых "общечеловеческих ценностей" и демократических принципов воспитывают социальный слой космополитов и культурных отщепенцев. Их самосознание узко и прямолинейно настроено лишь в одном направлении – на отказ от всего российского прошлого и критику его культурных ценностей. И, как будто думая о них и предостерегая нас от такого поворота событий, И. А. Ильин писал: "Есть критика и критика. Есть критика ироническая, злобная, несправедливая, нигилистическая и разрушительная; так критикуют враги. Но есть критика любовная, озабоченная, воспитывающая, творческая, даже и тогда, когда – гневная, это критика созидательная: так критикуют верные друзья; такая критика ничего "соврать" не может, и то, что она "внушает", есть мужество и воля к преодолению своих слабостей. Так критикуют свое, любимое, не отрываясь от него, но пребывая в нем, пребывая в слиянии и отождествлении с ним, говоря о "нас", для "нас", из крепкого и единого национального "мы". Исторически подтверждено, что любая попытка говорить и думать с "чужого" голоса, попытка "привязать свой челнок к корме большого корабля" Запада приводит всегда в стан недругов и недоброжелателей России. "И, зная это, – писал Ильин, – предупреждаем их: пути их анти-национальны, духовно фальшивы и исторически безнадежны. Если их "поддержат", то только на определенном условии: служить не России, а интересам поддерживателя; считаться не с русским национальным благом, а с программою деньгодателя. Им, может быть, и помогут – но не спасать и строить Россию, а действовать в ней по указанию чужого штаба или чужого правительства; иными словами – им помогут приобрести звание иностранных агентов и русских предателей и заслужить навеки презрение русского народа".

В заключение приведу фразу из выступления великого российского реформатора П. А. Столыпина, обращенного к подобного рода критиканам: "Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия".