Лоскутки

Христианство – это не система запретов. Это путь, который должен отнимать у человека само побуждение ко греху. Нужно вести этим путем молодых людей, и не только молодых. Открывать для них слова Спасителя: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Мф. 11. 28). Встретив Господа, эти люди уже никогда не поверят сказкам либеральных авторитетов, пугающих общество "мрачной", "охранительной", "подавляющей" и "запрещающей" Церковью...

Что происходит в аду? Как совместить вечное наказание с милосердием Божиим? Многие не раз задавали себе этот вопрос. Вполне возможно, что там окажутся прежде всего люди, для которых будет просто невыносимо присутствие в Царстве Бога, пред лицем Его. Будут там сидеть критические умы и ругаться, ругаться, ругаться друг с другом, кривясь от всякого доброго слова, от каждого упоминания имени Божия... Таких среди нас, увы, немало. Уже сейчас их жизнь превращается в сущий ад – ничего светлого, все плохо, особенно Церковь и Бог, и мир, Им созданный, ужасен, и люди кругом отвратительные, а уж разговоры о вере и морали – "тьфу, тьфу, уберите это отсюда"... Если такая жизнь для них станет вечной, если от нее нельзя будет уйти ни в самоубийство, ни в дурман, – может оказаться хуже любых печей и сковородок.

Семья и коллектив на самом деле закладывают очень многое в душу человека. Еще больше закладывают школа и СМИ. Не случайно антихристианские силы так воюют за эти две сферы, так ожесточенно стараются не допустить туда Слово Божие. Именно поэтому нам надо в эти сферы стремиться.

И не стоит ждать, пока все люди вокруг нас станут способны к самостоятельному размышлению о смысле жизни. Боюсь, этого не случится никогда. Кому-то надо просто сказать, громко и ясно: делай так и не делай иначе. Сказать десять, сто, тысячу раз, повторив это в школе и с телеэкрана. Иначе просто не поймут. И никакого диспута с апелляциями к разуму просто не воспримут. Не случайно методы отца Александра Меня привели ко Христу многих интеллигентов, но не стали основой массовой проповеди.

Одна дама долго звонила мне каждый вечер – волновалась по поводу своей дочери, которая лет до тринадцати каждый день ходила в храм, подпевала на клиросе, а потом "пошла вразнос" – связалась с фанатами одного поп-кумира, перестала ночевать дома... Да, подростковый возраст – испытание для родителей. В это время важно уберечь взрослеющего человека от непоправимых поступков. Но делать это надо очень тактично, позволяя сыну или дочери уже самим принимать решения. И самим делать выводы – не только из родительских слов, но и из книг, журналов, фильмов, песен... Самое же главное – нужно молиться о них. Если даже они поступают неверно, исправить это должны не родители, а они сами – и Господь. Никогда ничего не исправят обида, гнев, ссора, подавление.

Между прочим, великое благо – если человек с детства бывает в храме. Пусть потом он может уйти "на страну далече". Почти каждый такой блудный сын вернется в Отчий дом: кто-то уже вскоре, а кто-то – при конце жизни. Мне приходилось исповедовать многих старых коммунистов, которые со слезами вспоминали, как в детстве бабушка водила их в церковь...

У нас постоянно возникает искушение создать в обществе свое православное "подпространство", в котором будет уютно и удобно. Свои телеканалы, свои газеты, свои концерты, свои сайты, свои конференции... А остальной мир, "прелюбодейный и грешный", пусть живет как хочет, век бы его не видать. Между прочим, властители дум этого мира будут очень даже рады: сидите мол, в своем кругу, как раньше сидели в церковных дворах, и не вылезайте оттуда.

Во многом именно по этому пути пошла на Западе Католическая Церковь, да и большинство протестантов. Создали свою субкультуру, свои "подпространства" – прекрасно меблированные, продвинуто оснащенные и очень комфортные, но незаметные для больших СМИ и для семидесяти процентов народа. Неужели к этому нам нужно стремиться?

Нередко говорят, что нельзя воцерковить все современное общество. Пусть так. Но в замкнутом кругу нам не выжить. Хотя бы потому, что общество сейчас – на фоне культа релятивизма – становится все более идеологизированным. В нем принято "верить в отсутствие веры" – верить истово, фанатично, нетерпимо. И эта "вера" имеет своих миссионеров, уже захвативших школу и масс-медиа.

Обитатели "православного гетто" рискуют тем, что их дети с радостью вырвутся из него, влекомые поводырями "мира сего". Вот почему в этот мир нужно идти, пока он не пришел за нами.

Общество в России становится все более расколотым. "Элита" и "плебс", Москва и регионы, богатые и бедные, старики и молодежь... Разный язык, разные песни, разные кварталы, разные магазины. Не дай Бог, будут еще и разные храмы. Между "классами" – все больше отчуждения и даже неприкрытой вражды, выплескивающейся в политику, газеты, телевидение. "Собрати расточенная" – вот задача, которую Церкви никак нельзя оставлять.

Московский Свято-Данилов монастырь, где мне доводится работать, имеет совершенно примечательную историю. В конце XIII века он стал первой иноческой обителью в нашем городе – тогда центре маленького княжества, доставшегося в удел святому благоверному Даниилу. Он был последним, закрытым большевиками – в 1930 году. И первым вновь открытым – в 1983-м. Хорошо помню, как приходил тогда в обитель, внешне так похожую на обычную тюрьму – купола и кресты отсутствовали, повсюду попадались железные двери, решетки, глазки... Богослужения тогда совершались в маленьком храме преподобного Серафима, близ которого сейчас устроена церковная лавка.

Показывая обитель зарубежным гостям, всегда говорю о ее трагической судьбе в ХХ веке. Рассказываю, как здесь жили малолетние узники, среди которых было множество детей из репрессированных при Сталине семей. Отсюда их грузили в вагоны и везли в специальные детдома по всему Советскому Союзу... И конечно, затем описываю возрождение обители и его вершину – празднование 1000-летия Крещения Руси. Показываю, как молятся люди, приезжающие из разных уголков России. Все это говорит о нашей стране и Церкви гораздо больше, чем подробные рассказы об архитектурных деталях. И очень трогает – даже закоренелых "агностиков".

Никогда не забуду, как однажды – в начале восьмидесятых – встретил на улице отца Стефана Гавшева. Статный архидиакон, буквально "царствовавший" на службах в Богоявленском Патриаршем соборе, вдруг предстал сутулым, плохо одетым старичком, с трудом пробиравшимся по оживленной улице. Статус духовенства в тогдашнем обществе был очень скромный, даже низкий. Любой наглый комсомолец мог цыкнуть, а ответить было нечем. Конечно, это было дико, несправедливо, чудовищно. Но некоторым нашим клирикам, которые числят себя элитой и с гордым видом парят над "плебеями", неплохо было бы хоть на полгода окунуться в ту атмосферу.

В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны "дружинников", не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: "Христос воскресе!" Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие – на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царила духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное –вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.

Один архиерей в восьмидесятые годы начал собирать при храме детей духовенства и церковных служащих. Устраивал, например, рождественские елки. Дети, правда, удивлялись:

– А почему Дед Мороз в черном?

Впрочем, вскоре Владыке пришлось уехать за границу. Одной из причин были те самые елки. Уполномоченный Совета по делам религий заявил ему:

– Вы выходите за всякие пределы. Ваша работа – служить в храме, удовлетворять религиозные потребности граждан.

– А моя религиозная потребность – изменить мир любовью! – ответил архиерей.

В храме Живоначальной Троицы в Хорошеве появилась замечательная традиция: после воскресных и праздничных богослужений, даже зимой, Владыка Марк разливает всем прихожанам по стакану чая. Подается и самое простое угощение – печенье, карамельки... Люди, многие из которых до этого уходили сразу после отпуста, теперь стали общаться, говорить друг с другом, задавать вопросы Владыке и духовенству. Как немного иногда нужно, чтобы приход становился настоящей общиной!

Сегодня стремительно сокращается дистанция между устным и письменным текстом. Я это очень ясно понял, когда столкнулся с расшифровками своих выступлений на "Эхе Москвы". Говоришь как обычно – и уже через два часа приходится видеть все недостатки устной речи на сайте радиостанции, а то и в сообщениях агентств. Поневоле учишься говорить текстом, от чего страдает уже разговорный жанр.

Все-таки письменное слово нуждается в определенной работе. Если это совсем перестанут чувствовать, мы и дальше будем скатываться к ужасающей неграмотности, уже сейчас поражающей газеты, журналы, интернет и телевидение. Да, они не обязаны писать и говорить языком Пушкина. Но вот недавно я увидел в телетитре слово "жызнь". Это не "прикол" был – просто анонс обычного фильма...

В речах, документах, статьях у нас постоянно употребляют слово "конфессии" – "российские", "религиозные" и так далее. Походя путают его со словами "концессия", "концепция". Появился даже термин "конфессиональная политика". Но ведь "конфессия" – это слово, которое совершенно некорректно относить к разным религиям – исламу, иудаизму, буддизму. В западных языках, откуда к нам пришел этот термин, он употребляется как внутрихристианский. В любом из них "межконфессиональный диалог" – это диалог христиан, а диалог более широкий называется межрелигиозным. Наверное, нашим чиновникам и журналистам нужно, наконец, забыть советский новояз. В самом деле, говорить обо всех наличествующих в России религиозных общинах как о "конфессиях" не более правильно, чем называть их, например, мазхабами – направлениями ислама. "Мазхабная политика" – странно ведь звучит, да?

Еще одна распространенная ошибка – писать "Русская Православная Церковь Московского Патриархата". То же самое, что "Россия Российской Федерации". Ведь в Уставе нашей Церкви ясно сказано, что названия "Русская Православная Церковь" и "Московский Патриархат" – взаимозаменяющие. Есть, конечно, люди, считающие, что Русских Православных Церквей у нас якобы несколько. Ну пусть тогда хотя бы одно из названий в скобки ставят...

Нередко употребляют и аббревиатуру "РПЦ" – даже в церковном обороте. А, между прочим, Святейший Патриарх еще в начале девяностых обращался к светским журналистам, прося избавить нас от этого сокращения, от которого так веет советчиной...

Реально ли вернуть людей в деревню? Туда, где нет работы, где все буквально умирает... А не попробовать ли привлечь туда людей умственного труда? В наш век телекоммуникаций, когда многие интеллектуалы вовсе не должны сидеть в городской конторе, им было бы гораздо комфортнее работать в сельском доме. Нужен только быстрый интернет, другие коммуникации, нормальные дороги и вообще все, к чему привык современный человек.

Выскажу непопулярную мысль: нам стоит внимательно посмотреть на Восток, прежде всего на Китай. Его сыны и дочери, как показывает история, способны принимать культуру новой страны проживания. И государству не следует стесняться активно помогать такой интеграции – через язык, культуру и, конечно, православную веру. Никто же не спорит сейчас, нужно ли было "интегрировать" монголоидные народы Севера... Они давно стали привычной, естественной частью России.

Удивляют наши юмористы всех национальностей. Обычно за их творчеством я не слежу – за двадцать лет почти не появилось ни новых имен, ни новых мыслей... Но вот посмотрел концерт Михаила Задорнова. То у него "только русский" может потерять карданный вал и доехать домой, то "вся Россия в этом – в несослагании, в неурядице".

Да, общество имеет право на самоиронию. Да, тот же Задорнов и Запад не жалеет. Но почему из года в год, в лучшее эфирное время, под "приклеенные" аплодисменты и смех нас убеждают: русские – растяпы, дураки, недоделанные олухи! Любую нацию это привело бы к шизофрении. Наши пока держатся и аплодируют. Впрочем, реабилитирую слегка Задорнова. Однажды он сказал: "Только русский может всю ночь распивать с иностранцем водку и говорить ему, что Россия – страна придурков. И только русский даст ему в морду, когда тот согласится". Значит, все-таки до конца так не думает? Или просто оставляет лишь за собой странную "привилегию" самоедства?

Господь сильно смирил бывшую советскую элиту. Большая часть ее пережила не просто крах карьеры, но очень болезненную ломку ценностей. Теперь мне очень жалко этих стариков. Всегда стараюсь проявлять к ним побольше внимания. Когда Бог смирит нынешнюю западную элиту – пусть Он пошлет кого-то, кто и ее пожалеет...

Беседуя с жителями Западной Европы – верующими и неверующими, – многократно ловил себя на мысли, что в них сохраняется внутренний надлом по отношению к собственной христианской традиции. С одной стороны, они расстались с нею навсегда, похоронив ее под пеплом революций и под ворохом рекламных проспектов церковного обновления. Но им до сих пор ее ностальгически жалко – ведь при ней было так уютно... Не случайно на старости лет или в моменты кризисов европейцы так любят поехать в древний монастырь – потосковать, послушать григорианскую мессу...

Другая духовная проблема Запада – его духовное одиночество. Оторвавшись от Восточной Римской империи, предав анафеме ее духовность, а затем низложив и разграбив Константинополь, Запад, если пользоваться любимой метафорой католиков, начал дышать одним легким. Попросту говоря, начал задыхаться, ослабляя организм застойными явлениями. Дальше – больше. Поработив все нации, кроме России и Китая, но ничего от них не почерпнув, "просвещенный мир" окончательно окреп в своей "самодостаточности", убедил себя в том, что он и только он является идеальной моделью для всех. Запад не слышит критики извне, а критика внутренняя становится все более шаблонной и зашоренной. Одиночество усугубляется...

Один методистский пастор из Южной Кореи сказал мне: "Если бы вы пришли сюда раньше американцев, пришли мощно, с хорами, иконами и обрядами, то вся Корея была бы ваша". Нельзя не прислушаться: среди многих азиатских народов христианство без чувства и ритуала прижилось только под сильнейшим американским давлением, да и то лишь потому, что азиаты переплавили его рационалистический дух теми же чувствами и ритуалами. Дай Бог, чтобы это было нам уроком на будущее. Как знать: может быть, и окажется прав митрополит Гонконгский Никита, который говорит: "Будущее Православия – в Азии".

Западная культура христианских собраний все больше основывается на методиках секулярной, "технологической" психологии. Участники непременно разбиваются на "малые группы", знакомятся, в обязательном порядке расказывают о себе. В итоге – не просто трата времени, но и отход от заданной цели, ложная исповедальность, потворство эгоистическому "самовыражению". У каждого участника культивируется иллюзия сопричастности, даже если он не сказал ничего путного, а в итоговом документе из его мыслей не появилось ни одной.

Я, конечно, не призываю вернуться к советским временам, когда все слушали два-три доклада и дружно голосовали "за". Но неужели нельзя придумать ничего более правильного, чем игры в дружбу, чем лицемерное внимание всякой чуши? Да вот хоть такая схема: перед собранием от каждого требуется изложить свои идеи на одной странице. Предварительно все получают возможность с ними ознакомиться. Затем участники представляют написанное – по три минуты каждый. Остальные в это время дают понять: нравится – не нравится. Нажимают, например, на кнопки, или разноцветные карточки показывают. По итогам этого редакционная группа готовит резюме, которое потом всеми обсуждается. И демократично, и эффективно, и главное – без волокиты.

Неправда, что современный город – это большая деревня. Это просто плотное скопление таежных хуторов, не сообщающихся друг с другом. Мы долго жили в соседних домах с одним московским режиссером-документалистом. Что-то друг о друге слышали. Потом познакомились – на кинофестивале в Локарно. С тех пор встречались два раза – в цюрихском аэропорту и, представьте себе, в "родном" дворе. Недавно, во время приема на Родосе, был представлен его дочери, с которой мы, как выяснилось, ходили в соседние школы. Может быть, еще встретимся – мало ли в мире проходит всяких тусовок...

Русский человек запросто может прийти к храму часа в два ночи и начать заплетающимся языком молиться, а то и что-то требовать. Один батюшка рассказывал, как к нему в деревенский храм приходили по ночам мужики со своим наболевшим:

– Отец, а какой там Бог есть, кому молиться? Вот жена у меня сволочь, вот надо что-то такое... Какой "сплю", ты ж поп!

Впрочем, все-таки именно в храм идут, а не к "нервному врачу" и не к участковому...

Во время Литургии диакон с ужасом наблюдает, как лжица движется к чаше и прилипает к ней. Наваждение? Оказалось – обычные законы физики. Просто чашу до этого использовали для служения в самолете, и в ее основание был вмонтирован мощный магнит.

Немецкие лютеране, устав от общения с русскими "церковными дипломатами", которых всегда считали замшело-консервативной публикой, решили пригласить в гости настоящего "человека из народа". Он-то точно все поймет и не будет морочить голову богословскими различиями... Позвали одного известного архимандрита со студентами провинциальной семинарии. Долго вместе посещали лютеранские общины, пили пиво, говорили друг другу красивые слова: мол, общего у нас больше, чем отличного, а перегородки уж точно не достигают неба... В последний день сидели дома у местного епископа. Полное братание. Архимандрит расчувствовался, да и говорит хозяину:

– Хороший вы человек, просто замечательный! Вот только с супругой невенчанными живете. Вам бы покреститься...

Больше немцы его в гости не звали. Ищут новых "либералов из народа".

Думаю, можно без преувеличений назвать наше время золотым веком русской православной мысли. Буквально каждую неделю публикуются серьезные, глубокие статьи, каждый месяц – такие же книги. Темы поднимаются самые разные – "чистое" богословие, историософия, национальные и мировые общественные проблемы... Мы отдаем предпочтение веку серебряному, наверное, лишь потому, что его тексты лучше изучены, они прочно вошли в историю. К тому же их было просто-напросто меньше: весь объем русской религиозной мысли конца XIX – начала ХХ века можно "просканировать" гораздо быстрее, чем нынешние просторы интернета и длинные стеллажи православных книжных магазинов. И если сто лет назад каждая новая статья становилась известна всем (пусть и не сразу), то в современном объеме информации найти что-либо действительно стоящее не так-то просто.

Что из нынешней православной мысли будет заметно в истории? Конечно, это зависит оттого, как история будет развиваться. Но не в меньшей степени – от нашего умения хранить и популяризировать свое наследие, делать его понятным людям. Раньше приоритет отдавался академическим текстам. В будущем, вполне вероятно, предпочтение будут отдавать художественному слову и "малым формам". Известность текста уже сейчас сильно зависит от поступков автора, от его общественной активности и – к сожалению – от "раскрученности". Если история не сделает крутой поворот, так будет и дальше...

Печалит, что современная русская мысль практически незнакома Западу – ее знают только специалисты, подчас тенденциозные и ангажированные. Такая же ситуация и во всем православном мире. Например, в Румынской Церкви есть масса самобытных авторов, но они совершенно неизвестны за ее пределами. Вот почему так важно – переводить, переводить, переводить наши тексты. Хотя бы на английский язык, а потом – на французский, испанский, греческий, итальянский, арабский, китайский...