Наша вера не в псалмах

Считается, что в "мрачное Средневековье" иерархи, получив в руки властные полномочия, стали давить любое инакомыслие, сжигать на кострах еретиков и пытать узников в инквизиционных застенках. И только отдалившись от власти, церковь смогла выполнять свое истинное предназначение, то есть просветлять души людей. Все верно, но с одной поправкой. Христианство вернулось к тому, с чего начинало. Первые три века своего существования оно было добрым и терпимым, но было оно таким именно потому, что не лезло во власть. Иисус Христос ведь не случайно предупреждал: Богу – божье, кесарю – кесарево.

Права со спецификой

Речь идет именно о религии во власти, а не о религии самой власти. Известный российский политолог Эмиль Паин провел одно любопытное сравнение между Россией и Испанией. Мудрый монарх Хуан Карлос, который сделал свою страну свободной, демократической и процветающей, является глубоко религиозным человеком. Тем не менее он никогда не стоял со свечкой в руке или у алтаря перед телекамерой или фотоаппаратом. Как поступают российские политики – хорошо известно. Почему-то их истовая показная религиозность у многих вызывает не умиление, а опасение насчет того, не ищут ли эти недавние атеисты замену обанкротившейся коммунистической идеологии в виде какой-то новой тирании, в данном случае клерикальной.

И невозможно отделаться от подобных мыслей, наблюдая за религиозно-политическим "бомондом", собравшимся на Х Всемирном русском народном соборе в Москве. Тут присутствовали и иерархи Русской православной церкви, и министр иностранных дел Сергей Лавров, и вице-спикер Любовь Слиска, и генпрокурор Владимир Устинов. Главная тематика мероприятия – права человека. Главный лейтмотив всех выступлений: их западная интерпретация россиянам не подходит.

В своем получасовом докладе митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл обличал гомосексуализм, аборты, эвтаназию, которые, по его словам, являются элементами некоей нравственной автономии, противоречащей русской цивилизации. Сама же эта цивилизация, по словам митрополита, отличается от "западноевропейского стандарта общечеловеческого счастья". Нравственные, религиозные ценности должны стоять выше интересов личности. Иными словами, западный либерализм – это индивидуализм, который нам не подходит.

Что же конкретно не подходит? Ну, во-первых, (цитируем митрополита) "абсолютизация суверенитета отдельной личности", во-вторых, "воинственный запал секулярного гуманистического подхода, который проникает в международное право".

Несколько забегая вперед, скажем, что в принятой декларации имеется пункт о ценностях, "которые не ниже прав человека. Это такие ценности, как вера, нравственность, святыни, Отечество".

Хорошо, что все-таки "не ниже", а не "выше". Тут невольно вспоминается горячее выступление на I Съезде народных депутатов СССР в 1989 году ветерана афганской войны Червонопиского, который взял на себя роль главного обвинителя Андрея Сахарова. Червонопиский в ответ на слова академика о правах человека говорил о том, что существуют понятия намного более святые: "Держава!" и "Коммунизм!".

Но вообще-то Х Собор был неоригинален в своих поисках "прав человека с местной спецификой". Прецеденты уже были.

Например, в 1990 году в Каире собирались министры иностранных дел стран – членов Организации "Исламская конференция". Они приняли декларацию, в которой содержалось признание прав и свобод, но с некоторыми оговорками. Оговорки следующие: права и свободы подчиняются нормам шариата, и "недопустимо подрывать моральные и этические ценности". Вот и понимай как хочешь.

А на Всемирной конференции по правам человека 1993 года представители таких "демократических" стран, как Китай, Куба, Сирия и Пакистан, потребовали принятия концепции, которая уделяла бы больше внимания "местной специфике". Были в этой доктрине и еще более конкретные вещи. Например, приоритет социально-экономических прав над гражданскими, невмешательство извне.

Собор против конституции

Но вернемся к речи митрополита Кирилла, которая стала идеологической нитью всего Собора. Митрополит предложил пересмотреть законодательные нормы, которые противоречат "мнению большинства". А также заявил, что правозащита должна противостоять "преступности, работорговле, игромании, наркомании". Звучало так, будто сейчас правозащитники все это защищают.

Тезисы митрополита вызвали горячее одобрение всех присутствующих. Разумеется, каждый выступающий вносил в изложенную теорию что-то свое. Например, министр иностранных дел С. Лавров так прямо и заявил: не присоединимся мы к западной цивилизации в ее борьбе против ислама, пусть не надеются. Правда, западная цивилизация борется не с исламом, а с исламским радикализмом и экстремизмом, но для министра это является, судя по всему, несущественной деталью.

Разве что Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин осмелился деликатно напомнить о государственной позиции по правам человека, то есть о Конституции РФ, которая, во всяком случае на бумаге, воспроизводит положения Всеобщей декларации прав человека – те самые проклятые принципы западного индивидуализма.

А вот другие, "негосударственные" правозащитники реагировали гораздо резче. О решительном несогласии с заявленной концепцией заявили председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева, лидер движения "За права человека" Лев Пономарев, президент фонда "Гласность" Сергей Григорьянц.

Вообще-то главный вопрос заключался в том, получат ли "идейные" установки Собора дальнейшее "законодательное" продолжение. В. Лукин не случайно напомнил о конституции. Но дело в том, что и без всяких соборов местные власти придерживаются своей местной специфики, оправдывая некоторые запреты соображениями по-своему понимаемой нравственности.

Правда, вопрос о соотношении личного и общественного непрост и неоднозначен. Классик польской литературы, создатель всемирно известных исторических романов Генрик Сенкевич говорил: "Горе тому, кто во имя личных прав забывает об интересах Отечества". Но он говорил это в то время, когда Польша не существовала как самостоятельное государство. Потеряла же она самостоятельность именно потому, что демократия там была доведена до абсурда. Например, один член парламента мог заблокировать любой закон, и деятельность государства была полностью парализована. Но в том-то все и дело, что человечество на протяжении всей своей истории пыталось выработать разумный баланс.

Испытание историей

Любые постулаты проверяются практикой. И если уж говорить о религии, то на протяжении многих веков во всем мире как раз и торжествовал принцип: приоритет религиозных ценностей над индивидуальными правами. Была ли жизнь на нашей планете уютной, доброй, гуманной? И как обстояли тогда дела с преступностью, работорговлей и наркоманией? На все эти вопросы можно ответить одним словом: "увы". Может быть, наша Россия была исключением? Но тут еще большее "увы". С. Лавров мог сколько угодно говорить об особой русской духовности, цитируя Евангелие и Достоевского. От этого трагические, страшные страницы нашей истории никуда не исчезнут.

Что же касается прав личности, то дискуссии на эту тему начались на Западе давно, очень давно. Главным оппонентом тогда была именно церковь, захватившая властные полномочия. Вопрос только в том, кто был истинным христианином: церковники или их оппоненты.

В конце XII – начале XIII века в Лангедоке, на юге Франции, существовало общество, которое можно было назвать открытым и демократическим. Там было городское самоуправление, там была религиозная свобода, там можно было открыто дискутировать на самые разные темы, там не преследовали евреев. Культура Лангедока – это культура трубадуров. Трубадуры (их в наше время иногда называют рок-музыкантами Средневековья) не только славили доблестных благородных рыцарей и прекрасных дам, но и обличали духовенство, причем за отступление от заветов Иисуса Христа. Священников порицали за то, что те за деньги отпускают грехи, равнодушны к страданиям людей, в христианство обращают мечом, а не словом. "Да разве нуждается наша вера в том, чтобы ее навязывали силой?" – спрашивал в своей песне один из марсельских трубадуров.

Ханжам и проповедникам показного аскетизма тоже доставалось. "Вы говорите, что женщина совершает грех, облачаясь в красивую яркую одежду. А если она при этом совершает добрые дела? Или вы думаете, что достаточно надеть черные сутаны, чтобы быть угодным Богу?" – таков был смысл одной из песен.

Если разобраться, то все это представляло собой именно проповедь индивидуализма, то есть апеллирование к душе каждого конкретного человека. Да, на основе моральных христианских ценностей. Но такое соединение вполне естественно. "Суббота для человека, а не человек для субботы", – говорил Иисус Христос. В Средние века этот завет своеобразным образом переложили на стихи странствующие студенты, так называемые ваганты: "Наша вера не в псалмах, Господа мы славим тем, что в горе и в слезах друга не оставим".

История со свободой Лангедока кончилась весьма печально. Папа Римский, негодуя на веротерпимость в этом крае, объявил против Лангедока крестовый поход. Началась так называемая альбигойская война. Она шла много лет, причем в Лангедоке свою свободу защищали и рыцари, и горожане, и еретики (представители "нетрадиционых религий" вроде катаров), и католики. Однако силы были неравны. Крестоносцы превратили цветущий край в пустыню, появилась инквизиция, запылали костры, на которых сжигали людей. Впрочем, в те времена это может быть и соответствовало "мнению большинства"...

Терпимость или диктат большинства? На что же рассчитывали устроители Собора? Может быть, помочь российскому руководству все-таки выработать ту самую "национальную идею", о которой говорят уже на протяжении полутора десятков лет? Но если так, то складывается довольно-таки тревожная картина. Текст принятой декларации на первый взгляд умеренный, но тенденции прослеживаются достаточно ясно.

Справедливости ради надо признать, что в выступлении митрополита Кирилла были обозначены и действительно серьезные проблемы. Да, политкорректность порой доводится до абсурда, и запрещать во имя нее, например, рождественские елки – нечто такое, что напоминает право единоличного депутатского "вето" в польском сейме. Правильно ли действовали французские власти, когда запрещали религиозную символику в школах? Может быть, следовало бы вместо этого воспитывать у детей чувство взаимного уважения и терпимости.

Но ясно одно: если слово "демократия" переводить, как "власть народа", "власть большинства" и ставить на этом точку, то можно сказать, что свобода уже погибла. Потому что всегда появится некто, готовый заявить, что он и есть представитель этого народа или этого большинства, а поэтому все будет решать сам.