Страстная седмица

Эти короткие семь дней мы словно проживаем в двух мирах. Занимаемся своими обыденными делами, готовимся к празднику – и в то же время находимся там, в Иерусалиме, рядом с Иисусом. Вместе с апостолами слушаем Его последние наставления, незримо присутствуем в Сионской горнице на Тайной Вечери, молимся в Гефсиманском саду, стоим у подножия Голгофы.

Пожалуй, только два раза в течение года, на Рождество и на Страстной седмице, так ясно понимаешь: евангельские события не просто произошли когда-то, около двух тысяч лет назад, – они происходят снова и снова, в наших сердцах. И, наверно, не случайно единственный из христианских праздников, точная дата которого достоверно известна, является переходящим. Это не годовщина, не воспоминание о давних событиях, это живое и настоящее, неподвластное разуму, но так естественно находящее место в душе.

Шесть долгих недель мы пытались "внимать себе", настороженно вглядываясь в свои дела, слова и помыслы. Отказывались от житейских удовольствий, искали в себе то, что мешает стать хоть на одну ступенечку ближе к Богу, каялись со слезами. И вот пришел тот день, когда собственное "я", находившееся все это время словно под микроскопом, стало маленьким-маленьким и отступило на второй план.

Неделя ваий, Вербное воскресенье – странный праздник, где осанна соседствует с тенью грядущей скорби. Спаситель почти уже закончил проповедь учения, которое Он принес своим ученикам. Он вошел в Иерусалим – и начал Свой крестный путь. Пройдет всего несколько дней, и люди, вышедшие навстречу с цветами и пальмовыми ветвями, не простят Ему своего разочарования. Не такого мессию ждали они. Тот, кого они ждали, должен был прийти во славе, повести за собой, свергнуть ненавистное владычество Рима и вернуть евреям былое величие. А вместо этого услышали: "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга", "Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас", "Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу".

Эти короткие семь дней мы словно проживаем в двух мирах. Занимаемся своими обыденными делами, готовимся к празднику – и в то же время находимся там, в Иерусалиме, рядом с Иисусом. Вместе с апостолами слушаем Его последние наставления, незримо присутствуем в Сионской горнице на Тайной Вечери, молимся в Гефсиманском саду, стоим у подножия Голгофы. Удивительное дело – в отличие от апостолов мы знаем, что Христос воскреснет и это великое событие освободит людей от власти смерти, но боль и скорбь, которые мы испытываем в эти дни, не становится от этого меньше.

Любовь несовершенна, если в ней есть только восхищение, почитание, благодарность. Разве научится любить тот, кто не чувствует по отношению к любимому существу жалость и сострадание, кто не готов испытать его боль как свою? Ветхозаветный Бог всемогущ и грозен, его почитали и боялись. Вряд ли и в голову кому-то могло прийти, что Его можно жалеть и оплакивать, как обыкновенного человека. О Божественном кенозисе, самоуничижении Христа через его воплощение в человеке, написано множество богословских трудов, но почему-то так редко упоминается о том, что Его страдания и смерть для верующих еще и ступень в возрастании любви. Верить в Бога, любить Его не только в ореоле могущества и славы, но и в величайшем унижении позорной казни, в поругании смерти, когда, казалось бы, больше не во что верить и не на что надеяться, – не значит ли это приблизиться к Нему, насколько это вообще возможно для человека?

Каждый день Страстной седмицы называют Великим. И действительно, с того самого дня, когда наши праотцы Адам и Ева совершили первородный грех и тем впустили в мир смерть, не происходило на земле событий, превосходящих по значению события Страстной. Читая Евангелие, мы замечаем, что ритм повествования изменился. Плавное, неторопливое изложение становится насыщенным, напряженным. Внешне бесстрастные строчки написаны словно кровью, истекающей из сердца. Как много важного, необходимого для нашего спасения сказал Иисус в эти последние дни, и мы вспоминаем об этом на ежедневных службах: и о смоковнице, не приносящей добрых плодов, и о мудрых девах, всегда готовых встретить грядущего жениха со светильниками, полными масла.

В Великую Среду говорится о блуднице, падшей женщине, которая на все свои деньги покупает драгоценное миро, чтобы умастить Спасителя. И только Он один видит в этом бессмысленном, с точки зрения учеников, поступке всю глубину ее раскаяния и любви – любви спасающей. А следующая стихира напоминает об Иуде, одном из избранных учеников, предавшем учителя – то ли из сребролюбия, то ли из гордыни – и тем навечно погубившем свою душу. И странно бывает слышать, когда кто-то пытается оправдать Иуду: мол, так было нужно, кто-то же должен был стать предателем, чтобы совершилась великая жертва. Конечно, нет такого зла, которое по Божией воле не породило бы добро, но все же оставаясь при этом злом.

Все ближе праздник Пасхи – воспоминание об исходе евреев из Египта, и вот Христос с учениками вкушают праздничную трапезу. "Приимите, ядите: сие есть Тело Мое", – говорит он апостолам, преломив хлеб, и, взяв чашу с вином: "Сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая". Так самим Господом было установлено таинство причащения. Непостижимым для нас образом хлеб и вино по молитвам иерея претворяются в Тело и Кровь Христовы. Очистив предварительно душу и тело постом и покаянием, мы принимаем в себя частицу Бога. В Великий Четверг – его еще называют в народе Чистым – большинство верующих стараются причаститься Святых Христовых Таин, чтобы встретить великий праздник в единении с Господом.

После пасхальной вечери Иисус с учениками идет на Елеонскую гору, в Гефсиманский сад. Как же одиноко Он должен был чувствовать Себя во время молитвы, когда ученики Его заснули. Будучи Богом, Христос был и человеком, и все Его человеческое естество противилось неизбежной смерти. "Пронеси чашу сию мимо Меня", – молил Он Отца и все же склонялся перед волей Всевышнего: "Но не чего Я хочу, а чего Ты".

В четверг вечером – на утрени Великой Пятницы читаются Страстные Евангелия – двенадцать отрывков, рассказывающих о последнем дне земной жизни Христа. В эти минуты не чувствуешь усталости и даже боли, если воск горящей свечи капнет на руку, – все заслоняет другая боль и скорбь. Вот Иисуса, Агнца, приносящего себя в жертву за наши грехи, ведут на суд через Кедрон, переполненный кровью жертвенных животных. Вот первосвященник торжествующе раздирает на себе одежду в знак обвинения в чудовищном богохульстве. Малодушное решение Пилата, "Распни его!", бичевание, путь на Голгофу... Все труднее дышать, и уже не справиться со слезами. И настойчивая мысль: а где была бы я? Нашла бы в себе силы последовать за Учителем на Голгофу – или оставила бы Его, как апостолы, так же, как мы делаем это всю свою жизнь, предавая Господа своими слабостями и страстями?

Вот и все. Девятый час настал – и Христос умер. Чернота скорби... И вдруг ее разрезает тоненький лучик света. Он умер – и Его страдания закончились. И Он воскреснет, обязательно воскреснет!

Еще два дня напряженного ожидания. Вынос плащаницы, символизирующий погребение, и все внутри переворачивающая стихира, когда мы вместе с Иосифом Аримафейским просим Пилата: "Даждь ми Сего страннаго, Иже не имеет где главы подклонити". Схождение Божественного огня. Приятные домашние хлопоты – крашеные яйца, кулич, пасха, подарки близким. То и дело взгляд на часы, и тропарь уже сам просится на язык. Христос еще во аде, но Он уже победил смерть, и осталось совсем немного подождать...

И вот наконец последние минуты. Крестный ход. Ночную темноту разгоняет пламя свечей в подрагивающих от волнения руках. Закрытые двери храма – словно гроб Господень. "Христос воскресе!" – "Воистину воскресе!". И ни с чем не сравнимое ликование выстраданной, через горе обретенной радости. А впереди – вечная жизнь!