Патриотизм что дышло...

Минувший праздник Победы, как обычно, оживил в наших СМИ дискуссии о патриотизме. Как обычно, громче всех кричал о нем и сильнее всех бил себя в грудь по этому поводу Жириновский.

Телевидение по тому же случаю загрузило эфир множеством старых и новых художественных фильмов о войне. Плюс концерты артистов в гимнастерках и камуфляже. Плюс споры о том: надо ли переписывать и дописывать историю Великой Отечественной войны?

В одном из СМИ прозвучала мысль: нужна ли нам вообще правда истории? И не следовало бы удовлетвориться той мифологией о войне, что была сочинена еще при Сталине, а затем несколько отредактирована после разоблачения культа личности вождя?..

Не довольно ли нам для пробуждения и возбуждения патриотических чувств "Падения Берлина" и "Семнадцати мгновений весны", которые и в этом году фигурировали в праздничном репертуаре ТВ?.. И зачем нам нужны "Проверка на дорогах", "Штрафбат"?..

Пожалуй, ни в одной стране нет такого антагонизма между историографией и мифографией, между художественным мышлением и мифологическим сознанием, как в нашей. Были времена, когда и мы не путали эти дисциплины, не подменяли одну другой.

Каким был в реальности Пугачев, известно из пушкинской "Истории пугачевского бунта". Каким его хотели видеть и видели народные массы в преданиях старины глубокой, мы можем судить по пушкинской "Капитанской дочке". Нам говорят патриоты типа Зюганова и Доренко: если исторический факт не соответствует мифу, тем хуже для факта. А вся наша историческая документалистика (как, впрочем, и историческая беллетристика), полагают они, должна быть подчинена императивным национальным мифам.

Разве так важно, что Сталин не прилетал 9-го мая в 45-м в город Берлин, говорят нам адепты национальных мифов. Важно другое по их мнению. А именно: что война интерпретируется в картине, как столкновение Бога и дьявола. Пока Гитлер исходит злобой и ненавистью в своем подземном бункере. Сталин царит в просторных кремлевских апартаментах. А в финале наш Отец воспарил над поверженной Германией и приземлился в непосредственной близости от Рейхстага. Эта сцена зацитирована в наши дни. Вождь стоит на трапе самолета (как на трибуне Мавзолея) в белом кителе, а его приветствуют представители всех советских регионов и только что освобожденные из фашистских концлагерей узники в полосатых робах многонациональной Европы. А потом лирическая героиня просит разрешения поцеловать товарища Сталина и, получив оное, целует его в... плечико.

То был поцелуй прогрессивного человечества, оказавшийся, как вскоре выяснилось, иудиным. Вскоре товарища Сталина прогрессивное человечество постаралось забыть как страшный сон. Другой вопрос, что страшные сны не так-то просто выветриваются.

Мы помним, что старые советские картины создавались в условиях жесткого госконтроля, который руководствовался строгими идеологическими клише и табу. Это можно снимать только так, а вот об этом и думать не моги.

Фильм о роли штрафных батальонов в той войне, снятый при советской власти, и представить было невозможно. Тем более, снятым так, как это нынче сделал Николай Досталь.

Не могли бы раньше появиться и фильм молодого Германа "Последний поезд", и картина режиссера среднего поколения Дмитрия Месхиева "Свои". Уж больно война в них неоднозначная. И по настроению обе картины, не то, что антисоветские, но просто несоветские, до обидного для коммунистов безразличные к советской власти. Чтобы понять, в чем тут дело, надо иметь в виду, что общество и страна до нападения Гитлера находились в состоянии перманентной гражданской войны. Репрессии накатывались волна за волной. Смертельных врагов внутри страны было больше, чем за ее пределами. Но когда вместо тьмы мнимых предателей, выкорчевываемых то из крестьян, то из интеллигенции, то из кадровых военных, а то и из самих компетентных органов, объявился один реальный и физически осязаемый дьявол, что во плоти немецкого фюрера, пришло что-то вроде душевного облегчения.

В том и дело, что война в тот момент воспринималась советским идеалистом, весьма распространенным в ту пору типом гражданина в красно-звездной России, как спасение от разлада с самим с собой, как радикальное лекарство от распада собственной личности.

Потом уже в экранном отражении священная и народная война стала сугубо пропагандистским инструментом прославления советского режима и лично товарища Сталина. Оттепель облагородила и очеловечила солдата в широком смысле этого слова. Именно тогда и начался процесс отслаивания образа Отца народов от жертвенного подвига народов.

Сейчас, увы, пошла встречная волна – снова Сталина тащат на пьедестал Победы. И снова, стало быть, в отношении к Великой Отечественной правит бал Мифология.

Парадокс состоит в том, что мы все эти постсоветские годы жили в поисках новой идентичности, в стремлении опереться в нашей истории на что-то для нас общезначимое, возлагая самые большие надежды именно на победную войну 41-го – 45-го годов. Но, наблюдая, сколько копий ломается в спорах о ее ходе, о роли тех или иных сил, личностей, понимаешь, что и она не способна стать общим знаменателем нашей сегодняшней жизни. Того и гляди Победа нас всех окончательно и бесповоротно рассорит.

Современные художественные фильмы только подливают масла в огонь полемики. Да, строго говоря, иначе и быть не может. Мы все не можем взять в толк и поверить, что не войну воспринимаем через призму современности. Все ровно наоборот: современность мы разглядываем через окуляры того бедствия.

Художественная природа интереса к Истории состоит в том, что последняя для самого художника не может остаться только предметом исследования, то есть, целью; она по большей части становится его средством. Иногда вполне подсознательно.

Может быть, Федор Бондарчук и хотел своей "9-й ротой" всего лишь воздать должное советским солдатам, павшим в горах Афганистана, а также преподнести урок патриотизма нынешнему юношеству. Но вчера, когда эту картину показывал "Первый канал", я увидел через ее окуляры нечто другое. Я увидел в картине диагноз сегодняшней российской армии и симптомы душевного неблагополучия нынешнего поколения молодежи.

Ребята рвутся на войну будто на экстремальное реалити-шоу "Последний герой". А ноги сегодняшней беспримерно жестокой дедовщины в армии растут из опыта воспитания новобранца в годы афганской бойни. Избить салагу до бесчувствия, в порядке назидания – святое дело, обязанность бывалого прапора. В картине эта метода легализована, героизирована и морально оправдана.

После этого относить военно-полевую сагу молодого Бондарчука к ведомству военно-патриотического воспитания так же странно, как и учить любить Родину на примере трагической судьбы обезноженного солдата Андрея Сычева.

Если же, все-таки, говорить о проблеме патриотизма впрямую, то мне думается, что не надо ее слишком усложнять. Патриотизм – не идея и не смысл. Это инстинкт. Инстинкт гордиться. Он естественен и неизбывен. Человек с ним рождается, с ним живет и умирает. Но бывает, что человеку этого мало. Есть люди настолько пассионарные, что им необходимо для ощущения полноты жизни еще кого-нибудь ненавидеть, и тогда вылезает оборотная сторона патриотизма – ксенофобия. И это тоже не идея, не смысл, а инстинкт.

Свифт ставил в пример патриотически настроенным англичанам гуигнмов (лошадок), которые также мало гордятся своими хорошими качествами, как он, автор, горд тем, что у него две ноги и две руки. "Ни один человек, – добавляет он, – находясь в здравом уме, не станет кичиться этим, хотя и будет очень несчастен, если лишится того или другого".

И совершенно невозможно удержаться еще от одной цитаты из безродного космополита Джонатана Свифта: "Меня ничуть не раздражает обилие пороков и изобилие порочных людей. Но когда я вижу кучу уродств и болезней, как физических, так и духовных, да в придачу к ним еще гордость, – терпение мое немедленно истощается; я никогда не буду в состоянии понять, как это может сочетаться вместе".

Свифт не мог понять, а я понимаю. Это отлично сочетается, это неизбежно сопрягается, когда патриотизмом как большой заплатой хотят прикрыть что-то очень недоброкачественное. Как в прошлом, так и в будущем.