Святой пушкинского времени

В Музее имени Андрея Рублева открылась выставка "Сие место будет тебе во спасение", посвященная 300-летию одного из самых известных нынче русских монастырей – Саровской пустыни. Экспонаты для нее предоставили тот же музей, Третьяковская галерея, Исторический музей, Российская государственная библиотека, Архив древних актов и еще несколько собраний, столичных и провинциальных.

Саровскую пустынь прославил преподобный Серафим Саровский – не будь его, вряд ли скромный некогда монастырь в Нижегородской губернии приобрел бы настолько внушительную известность. По крайней мере с начала XX века (когда состоялась официальная канонизация святого Серафима) Саровская пустынь вместе с близлежащим Дивеевским монастырем в общественном сознании занимали второе по значению место среди великорусских монастырей – первой шла, разумеется, Троице-Сергиева лавра.

Вчуже, наверное, это должно быть немного непонятно. Троице-Сергиева лавра – странно было бы, если б не она была на первом месте: здесь и Сергий Радонежский, едва ли не центральный святой русского пантеона, и вообще славная и плодотворная эпоха расцвета исихазма на отечественной почве, и героические события гражданской истории, не один раз затрагивавшие пресловутый монастырь. Саровская пустынь, официально основанная в 1706 году (перед этим на ее месте селились отшельники, выкопавшие в почве пещеры наподобие киевских), легендарным прошлым похвалиться не могла. Что касается Серафима Саровского, то он (в миру Прохор Мошнин) родился в 1759 году, умер же в 1833-м. Эти семьдесят лет как страницы из учебника истории – почитай, от Екатерины II до Николая I – время, безусловно, крайне важное и памятное. Я даже думаю, что в принципе об этом времени любой встречный сможет сказать что-то свое с большей вероятностью, чем о конце XIV века. Но возрождение монашеской святости у того же встречного с этим временем вряд ли будет ассоциироваться, по крайней мере в первую очередь. И то сказать, казалось бы.

разве мало было святых в интервале между Сергием Радонежским и Серафимом Саровским? Почему именно последнему досталось столь пламенное всенародное почитание?

По большому счету именно на этот вопрос и взялась отвечать выставка. Ее первый раздел посвящен монашеским традициям вообще и центральным фигурам в русском средне вековом монашестве. Если это и чересчур расплывчатая постановка темы (по крайней мере, для крохотного раздела небольшой выставки), то компенсируется она наличием несомненных раритетов. К примеру, небольшой образ "Пострижение в схиму" из частных собраний, датированный XVI веком, свободная, я бы даже сказал, вольная композиция чисто аллегорического характера – абсолютная редкость, не имеющая аналогов вовсе.

После этих икон, рукописей, четок и прочего следуют литографии с видами Саровской пустыни, подтверждающие мысль, что тиражировать эти виды массово стали лишь во второе столетие существования обители, когда культ святого Серафима уже начинал складываться. Ну а заключительный (он же основной по смыслу) раздел, естественно, посвящен именно этому святому.

И это действительно необычная часть экспозиции. С одной стороны, Серафим Саровский – человек, доживший до пушкинского времени (а не, допустим, средневековый персонаж, сведения о котором дошли до нас лишь в обрамлении большого количества агиографических условностей). Все иконы с его изображением носят отчетливый отпечаток портретности. Но на выставке это ощущение предельной исторической и документальной конкретности многократно усилено. Вот собственноручная подпись под "до-ношением" на имя Екатерины II – просьба отставить его от гражданской службы по болезням, и рядом медицинский аттестат, эти болезни подтверждающий. Вот изображения, которых десятки: от портретных полотен, гравюр и литографий се редины XIX века, хотя бы наивно, но тяготеющих к реалистичности и индивидуальности, до икон, где по индивидуальным чертам прошлась стилизация и все равно сохраняется ощущение документа.

И тем не менее этот человек, который для людей XIX века был почти современником, почитался в народе после смерти едва ли не более истово, чем подвижники древности. Мало того что почитался; специфическое русское выражение "любимый святой" к нему тоже приложимо едва ли не в первую очередь. Образ строгого аскета, при этом кроткого, доброго к окружающим и светящегося внутренней радостью, сделался одним из вневременных эталонов русской православной духовности. То, что жизнь его пришлась не на время, которое обычно ассоциируется со словосочетанием "святая Русь", а на петербургскую эпоху, как ни странно, оказалось неожиданным аргументом в спорах славянофилов и западников. Получается, что, в сущности, петровские реформы ничего не порушили ни в народной религиозности, ни в аскетическом идеале индивидуальной святости. И этой на деле органичности невольно противопоставляется не органичность более недавнего времени – когда сначала патриархальный Саров превратился в Арзамас-16, а потом, через несколько десятилетий, юбилей канонизации преподобного Серафима превратился в масштабное государственное торжество.

12.05.2006