Во второй половине мая произошло сразу несколько важных событий, которые могут определить направление развития Русской православной церкви (РПЦ). В первую очередь это Всезарубежный собор Русской православной церкви за рубежом (РПЦЗ), на котором решался вопрос объединения.
Разделение Русской православной церкви всегда остро переживалось ее служителями, а потому, как только рухнула советская власть, практически сразу начались в церковной среде разговоры об объединении Русской православной церкви за рубежом и Русской православной церкви Московского патриархата. Однако, как оказалось, к концу XX века разделение определяли не только внешние обстоятельства, то есть советская власть. Интенция к объединению сразу же натолкнулась на столь серьезные противоречия на всех уровнях от догматического до административного, что вопрос снялся с повестки дня сам собой.
Зарубежники по-прежнему представляли себя хранителями истинного русского православия, а Московский патриархат – организацией, стоящей на службе у советской власти, фактически управляемой с Лубянки. Тот факт, что уже не было ни советской власти, ни КГБ, особого значения не имел: сергианство – провозглашенная патриархом Сергием в 1929 году лояльность церкви советской власти, послужившая главным поводом к окончательному расколу, – в сознании зарубежников извратило саму основу церкви, а потому никакого равноправного диалога между истинной церковью и отступниками быть не могло. Другая ключевая претензия – экуменизм отечественного православия. Она связана с глубоким консерватизмом Зарубежной церкви, которая, чтобы выжить в условиях существования в католической и протестантской среде, естественным образом выстраивалась как жестко догматическая, радикально антикатолическая и антипротестантская. Кроме того, в неприятии экуменизма есть и производная от сергианства: зарубежники обвиняли православную церковь в отечестве в том, что она, выполняя функцию по обеспечению международных интересов СССР, вступила в общение с еретиками и вероотступниками, тем самым окончательно предав истинное православие.
В итоге в начале 90-х сложилась ситуация, когда Зарубежная церковь считала себя единственной Русской православной церковью и обретение единства православия видела исключительно в переходе православия в отечестве под ее опеку. Однако никаких возможностей к расширению своей деятельности она не имела: замкнутость русской эмиграции, небольшие общины – естественная и наиболее адекватная среда функционирования РПЦЗ.
Русская же православная церковь в отечестве занята была обустройством своей жизни в новых условиях массового обращения, когда ей, в общем, было не совсем до препирательств с зарубежниками. Что до внешних обстоятельств, то они тоже не слишком требовали изменения положения. Ни власть, ни общество российские особой заинтересованности в слиянии церквей не проявляли. Всем было не до того.
Однако за прошедшие пятнадцать лет ситуация радикально изменилась. Во-первых, русские за границей перестали быть беженцами (от советской власти, от ужасов постперестроечной жизни), теперь это в основной массе люди, живущие по тем или иным причинам за рубежом, но не порывающие с родиной. Более того, многие из них опыт воцерковления получили в России, а потому для них крайне важно найти за границей такое же православие, как и дома. Им непонятно, почему здесь, во Франции, Англии, Америке, русское православие какое-то иное, причем иное настолько, что им, по сути дела, закрыт путь к церковным таинствам.Во-вторых, серьезно озаботилась церковным единством и российская власть. Кроме общего тренда на укрепление православия как религии национальной идентичности Путин, очевидно, воспринял объединение церквей как свою историческую миссию, как деяние, через которое он останется в истории. Собственно, во многом благодаря его активности ситуация и сдвинулась с мертвой точки.
Еще в ноябре 2001 года президент Путин пригласил в Россию архиепископа Лавра, только что ставшего митрополитом РПЦЗ. Однако встреча состоялась только через два года в Нью-Йорке, во время визита Путина в Америку. Тогда наш президент принял делегацию РПЦЗ во главе с Лавром. Причем, судя по тому, как прошла встреча, ей предшествовала большая работа по налаживанию контактов представителей российской власти, Московского патриархата и Зарубежной церкви. Собственно, Путин выступил в роли посредника по инициации процесса объединения, причем посредника весьма активного. Примечательно, что сразу после встречи несколько крупных бизнесменов, ведущих дела в России и за границей, выразили желание стать крупными жертвователями на нужды РПЦЗ.
Встреча эта была воспринята неоднозначно, а точнее, дала мощный импульс к формированию, с одной стороны, партии сторонников объединения, а с другой – его категорических противников. Первые во главе с архиепископом БерлинскоГерманским и Великобританским Марком – в основном иерархи из ключевых епархий, паства которых могла бы существенно пополниться за счет граждан России, проживающих или приезжающих в эти страны. Вторые – в основном религиозные деятели среднего звена и активные миряне. Они, разумеется, не преминули напомнить и про кагэбэшное прошлое Путина, и про "живое сергианство", выразившееся во вмешательстве российской власти в дела церкви. Ситуация начала стремительно развиваться в направлении объединения. Иерархами церквей были созданы согласительные комиссии, призванные устранить разногласия и создать ключевые документы, на основе которых могло бы быть произведено объединение церквей.
Проваленный собор
Нынешний IV Всезарубежный собор РПЦЗ должен был стать ключевым этапом на пути объединения. Так и произошло, но только отчасти.
Общая картина перед собором выглядела следующим образом: основные и наиболее влиятельные иерархи РПЦЗ были за важнейший шаг к объединению – принятие акта о "каноническом общении" (то есть за допущение совместной службы и причащение из единой чаши). После этого оставалось решить вопрос об административном управлении, и объединение даже де-юре можно было бы считать состоявшимся. Акт этот был подготовлен согласительной комиссией и включен в проект резолюции собора. Кроме иерархов за объединение выступали и основные жертвователи РПЦЗ. Кроме того, многие рядовые члены собора были вполне лояльны столь революционному развитию событий.
Собор начался с жарких дискуссий, что вполне нормально для РПЦЗ – организации, несмотря на весь свой глубокий консерватизм, вполне демократичной. Ведь она в отличие от отечественной православной церкви шла как раз по пути развития внутренней демократии, в тесном общении клира и мирян, там традиционно сильно влияние епархиальных собраний и приходских советов, а рядовые священнослужители имеют право отстаивать свое мнение. К тому же все понимали, что при любых раскладах радикальная оппозиция объединению в РПЦЗ будет весьма шумной.
Однако вместо того, чтобы дать событиям течь своим чередом и ждать результатов собора, российские власти (оснований обвинять Московскую патриархию у нас нет никаких) предприняли ряд весьма сомнительных действий. В частности, развернули мощное пиар-сопровождение собора. Российские СМИ каждый раз говорили о том, чего там вообще не было. Сначала по всем телевизионным каналам прогнали сообщение про принятие акта о каноническом общении, потом и вовсе заявили о решении собора объединить церкви. Это не было прямым враньем, но радикально искажало ход обсуждения и позицию собора. Вся эта пропагандистская война была воспринята основной массой участников как попытка давления и "очередное подтверждение никуда не девшегося сергианства". То есть имело прямо противоположный эффект, напугав неопределившихся, но вполне лояльных объединению делегатов.
В итоге акт о каноническом общении не приняли и лишь с большим трудом удалось добиться решения о том, чтобы его отправили на доработку. Резолюцию о каноническом общении приняли, но столь значительно переработанную, что там осталось только упоминание о возможности единой службы в будущем. Ну а по поводу объединения было высказано всеобщее пожелание, но никак не конкретезированное и даже, наоборот, обставленное весьма жесткими условиями.
То есть ситуация после собора оказалась даже хуже, чем перед ним. График движения к объединению был сорван (судя по данным из разных источников, предполагалось, что патриарх Алексий II и митрополит Лавр совершат в день Успения Пресвятой Богородицы торжественную службу в Успенском соборе Кремля, что должно было ознаменовать фактическое объединение церквей).
Тем не менее все это, безусловно, не ставит крест на объединении. Кроме названных причин есть еще и заметная нехватка священников в РПЦЗ: единственная Свято-Троицкая духовная семинария в Джорданвилле никак не сможет удовлетворить нужды увеличивающейся паствы русского православия за рубежом.
На почве объединения неизбежен и раскол в РПЦЗ: среди зарубежников есть довольно заметная группа непримиримых, которые в любом случае покинут церковь при объединении и уйдут к греческим староверам или каким другим православным маргиналам. Однако от того, как поведут себя российские светские и церковные власти, будет зависеть степень и острота раскола. Тут очень важно понимать, что церковные дела – вещь тонкая и работать здесь так же, как и в политической сфере, нельзя. Кроме того, объединители должны учитывать особенности тех, с кем объединяются. И в первую очередь демократичность и большое влияние мирян на жизнь церкви за границами России.
Сурожская драма
Параллельно с перипетиями собора развивалась очень показательная, в смысле проблем зарубежного православия и отношений с ним Московского патриархата, история с Сурожской епархией. Основанная в Англии одним из самых выдающихся проповедников православия XX века Антонием Сурожским, эта православная епархия всегда была частью Московской патриархии. Однако существовала в иной среде и потому пользовалась заметной самостоятельностью. Паствой о. Антония были не только русские эмигранты, он обратил в православие многих англичан и американцев, которые под его руководством пребывали в лоне Московской патриархии. Однако в конце 90-х, еще при жизни Антония Сурожского, скромная епархия, всего несколько тысяч человек, стала стремительно разрастаться за счет российской колонии в Англии. Этот взрывной рост создал существенные проблемы в управлении и жизнедеятельности. Ювелирная работа с прихожанами, составлявшая основу деятельности о. Антония, тут уже не могла полноценно проявляться. К тому же многие из новоприбывших православных (в основном неофитов) в церкви желали в первую очередь знакомого обряда (чтобы было, как дома), многие хотели просто иметь место, где они в знакомой обстановке поставят свечку и пойдут дальше делать свой бизнес.
Осознавая все эти проблемы, уже больной Антоний попросил прислать из Москвы помощника. Выбор пал на весьма талантливого и образованного священника Иллариона. Однако Илларион не сумел помочь вписать уникальную сурожскую общину в новую ситуацию. Скорее, наоборот, его деятельность обострила основные проблемы. В итоге он восстановил часть новых прихожан против старых, начались конфликты. Все эти проблемы усилились после смерти о. Антония в 2003 году. Возглавивший епархию епископ Василий (Осборн), американец, человек последовательной православной веры, идеалист и верный ученик Антония Сурожского, но весьма посредственный администратор, контроль за процессом упустил окончательно. К тому же эмиссары из Московской патриархии не сглаживали противоречия, а усиливали их. В итоге епископ Василий решился на радикальный ход: написал письмо Алексию II, в котором сообщил о желании выйти своей маленькой общиной из Московской патриархии и перейти под власть Константинопольского патриарха, предложив Московской патриархии создать в Англии свою епархию. В ответ Василий был отставлен от должности. Для многих это решение означало конец уникальной общины и разрыв с наследием Антония Сурожского. Что, естественно, нанесло серьезный удар Московской патриархии на Западе.
Сближение Первого и Третьего Рима
Если в движении к объединению русских православных церквей нет ничего принципиально нового, то наметившееся в мае сближение Русской православной церкви с церковью католической – процесс абсолютно новый, и результаты его предсказать сегодня невозможно.
Собственно, произошло следующее: в Риме, в непосредственной близости от Ватикана, на территории российского посольства открылся православный храм. Формально разрешение на его строительство давали римские городские власти, с ними же надо было согласовывать и его архитектурный облик. Однако римские власти в этом вопросе вряд ли бы пошли наперекор воле Ватикана. Ватикан же не только не стал препятствовать строительству, но и дал понять, что видит в нем не посягательство на свою каноническую территорию, а совсем напротив – залог будущего сближения церквей. Единственным требованием, исходящим, впрочем, от самих римских властей, был размер православного храма: надо, чтобы строение на территории посольства не закрывало вид на собор Святого Петра. Одного этого события было бы достаточно, чтобы всерьез говорить о перспективах сближения, плюс к тому в рамках мероприятий по открытию храма произошло нечто совершенно из ряда вон – встреча папы Бенедикта XVI с главой отдела внешних сношений Русской православной церкви митрополитом Кириллом.
У наметившегося сближения объективные предпосылки примерно того же порядка, что и у объединения русской церкви: укрепление РПЦ, политические резоны российских властей и изменившаяся ситуация в мире. Если в первые годы после крушения советской власти русская церковь была достаточно слаба и опасалась любого соперничества на своей территории (а уж тем более соперничества с мощной структурой католической церкви, как раз тогда вставшей на путь активного миссионерства), то теперь она вполне окрепла и к тому же пользуется заметной поддержкой государства. То есть угроза со стороны католицизма уже не столь значима. Что касается политических резонов, то российской власти важно, чтобы церковные проблемы не мешали, а, наоборот, помогали выстраивать ей отношения с мировыми державами. Кроме того, жесткая церковная автаркия весьма мало соответствует путинскому курсу на "суверенную интеграцию" в мировое экономическое и политическое пространство.
Если рассматривать перспективу этого сближения, то особую значимость обретают изменения, произошедшие в мире за последнее десятилетие. Речь идет, во-первых, об экспансии секуляризма. Началась она, разумеется, не вчера. Однако в последнее время церковь показала свою силу и возможность этой экспансии противостоять. Появилась точка сопротивления, и в этом смысле подъем католицизма при предыдущем папе и массовое воцерковление в России – явления схожего порядка. После продолжительных побед секуляризма (вариант: безбожия) наступил период нового и весьма ожесточенного противостояния церкви и безбожного общества. И тут разногласия догматических церквей, естественно, уходят на второй план.
Кроме того, буквально в последние годы заметно ослабли позиции протестантизма, что связано в первую очередь с кризисом восприятия в мире американской общественной модели. Ценности индивидуализма все очевиднее ставятся под сомнение, а экономический успех таких стран, как Китай и Индия, все более заставляет говорить об обществе будущего как о сочетании рыночной экономики и жестких моделей общественной жизни, в основе которых общая религиозная моральная система. Ну и наконец, свою роль играет укрепление ислама и его экспансия по всему миру. Об этом почти не говорится открыто в церковных кругах, но и католики, и православные не могут совершенно безучастно наблюдать за этим процессом.
Бенедикт XVI – консерватор и немец
Большинство перечисленных предпосылок сложилось не вчера, но до недавнего времени противостояние Русской православной и католической церквей, казалось, только нарастает, и любые попытки примирения (предпринимавшиеся в основном со стороны католической церкви) никакого результата не приносили, а, скорее, вызывали еще большие подозрения у представителей Московской патриархии. Что же произошло? Что позволило пойти на сближение?
В первую очередь – смена папы. Папа Иоанн Павел II воспринимался русской церковью как либерал, а новый – как консерватор. В реальности Бенедикт XVI, собственно, продолжает политику последних лет своего предшественника, который в первые годы понтификата обозначил меру возможных уступок миру сему, а в последние годы твердо стоял на том, что сдавать католицизм не намерен. Однако восприятие тут важнее реальности. К тому же Иоанна Павла II у нас явно недолюбливали как поляка, опасаясь его политической ангажированности и "природного неравнодушия к России". К тому же многие, напуганные его харизматичностью, буквально представили, что его визит в Россию обратит массы народа в католичество.
С новым папой все проще, за ним нет шлейфа недоверия, зато есть уважение к немецкой тщательности и твердости ("Ридегер с Ратцингером всегда договорятся", ну и, конечно, какую-то роль здесь играет и германофилия Путина). Более того, по свидетельству людей, близко знающих Бенедикта XVI, он крайне серьезно относится к третьему фатимскому пророчеству Девы Марии, суть которого в том, что церковь ждет полоса тяжелейших испытаний, которые обернутся новым торжеством христианства, когда Россия вернется в лоно церкви. Однако толкует он это пророчество не в духе прозелитизма – активного окатоличивания православных, а в духе именно сближения с Русской православной церковью.
Кроме того, Бенедикт XVI одной из программных целей заявил борьбу с "агрессивным секуляризмом" и активно действует в этом направлении, что, безусловно, вызывает сочувствие у многих православных деятелей. Собственно, борьба с агрессивным секуляризмом и есть принципиальная основа возможного сближения церквей. Сегодня русская церковь сталкивается с теми же вызовами, что и католическая, – от распространения гей-культуры до продукции масс-культуры вроде "Кода да Винчи".
Будет трудно
В РПЦ отношение к католицизму более чем прохладное. Это и общая многовековая традиция отталкивания, и память о недавних событиях на Украине, где вопреки всем договоренностям православные храмы захватывались греко-католиками. Так что процесс сближения в любом случае не будет легким. Сейчас главным его проводником является митрополит Кирилл, ученик Никодима (Ротова), одного из самых значительных русских филокатоликов. Кирилл в последнее время резко активизировался на общественном поприще и сегодня является лидером тех сил, которые видят будущее православия в активной социальной и общественной роли церкви. Однако у него лично и у его направления в патриархии есть немало противников.
Впрочем, в любом случае вопрос о дальнейшем сближении католицизма и православия непосредственно связан с решением вопроса о прозелитизме, то есть о функционировании католической церкви внутри России. Ни Кирилл, ни кто-либо другой не пойдет на сближение, если Рим будет продолжать политику активной экспансии в России. При этом и в Риме тоже явно не намерены просто сдавать русских католиков.
Компромиссное же решение найти крайне трудно. Католики сегодня держатся установленного Вторым Ватиканским собором положения о православии как о "сестринской церкви". Но для РПЦ это, конечно, мало, более того, у нас (и не без оснований) это положение воспринимают как прикрытие прозелитизма. Так что для развития отношений и дальнейшего сближения нужны какие-то особые формальные договоренности. Однако даже если компромисс будет найден, Кириллу и его сторонникам будет очень непросто провести эти договоренности в жизнь – слишком велико антикатолическое сопротивление в РПЦ. Отчасти на позицию РПЦ, при всем возможном антикатолическом сопротивлении, может повлиять власть: в русской церкви до сих пор силен "синодальный дух", и если власть надавит, то церковь пойдет на серьезные уступки.
29.05.2006
Источник: Эксперт
