Начну с очевидного. Воссоединение двух ветвей русского православия – отечественного и зарубежного – благое дело. Прошлый век с его изгнанием миллионов россиян из страны ушел в историю. Потомки бывших эмигрантов, чудом сохранившие веру отцов и дедов, запросто приезжают в Россию, и никто их не хватает за шиворот и не тащит в ГУЛАГ. Наши соотечественники, может быть, не так запросто, но уезжают – кто на заработки, кто учиться, а кто по делам – за рубеж. Некоторые обрели православную веру на родине, другие обретают ее, уже отъехав. Потребность в этом у многих усиливается – смесь ностальгии и одиночества подталкивает к церкви. Не важно, чего в этой смеси больше – социального или экзистенциального – церковь одно увязывает с другим. И главная ее притягательность именно в этом. Есть какая-то нелепость в том, что по строгим каноническим правилам члены РПЦ и РПЦЗ не могут причащаться из одной чаши, а зарубежные и отечественные священники не могут служить вместе. Евхаристическое общение до сих пор не восстановлено. Конечно, эти строгие правила в жизни нередко нарушаются. Еще один довод в пользу того, чтобы отказаться от них вовсе.
Шагающая вертикаль
В воссоединении заинтересовано и государство. Тому две причины. Первая – символическая. Восстановление единства церкви, разрушенного революцией, должно показать миру, что Россия преодолела гибельные последствия чудовищного социального взрыва и вновь заняла достойное место среди цивилизованных держав. Вторая – практическая. Российская диаспора сможет получать духовное окормление из единого центра. И это будет способствовать ее сплочению вокруг метрополии. Вертикаль власти перешагнет через национальные границы. Анархия и брожение уступят место порядку и предсказуемости. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Президент Путин принял личное участие в церковной дипломатии. Посещая Нью-Йорк по государственным делам, он передавал зарубежникам послания от Московской патриархии. Его гарантии и убедили их в том, что время для исторического шага подошло. В 2003 году митрополит Лавр приехал в Москву, где встретился с патриархом Алексием II. Главы двух ветвей русского православия были приняты в Ново-Огареве Президентом. Процесс пошел, но не слишком гладко, мешали взаимные обиды и претензии.
Тяжелое наследие
Русская православная церковь за границей возникла в 1924 году в соответствии с указом патриарха Тихона (Белавина) (1865-1925), замученного вскоре большевиками. Предчувствуя свою судьбу и опасаясь за судьбу Церкви, он разрешил православным иерархам, уехавшим в эмиграцию, организовать церковную жизнь "самолично и под свою ответственность". В 1927 году после появления в России послания митрополита Сергия (Страгородского) (1867 – 1944), присягнувшего на верность большевикам, РПЦЗ порвала всякое общение с Москвой. С тех пор ее деятельностью управляет собственный архиерейский синод. Долгие годы РПЦЗ оставалась непримиримым врагом РПЦ, обвиняя ее в сергианстве – сотрудничестве с собственными поработителями – и недостаточной преданности традиции, потакании новомодным веяниям типа экуменизма. Когда же советская власть пала, зарубежники потребовали от Московской патриархии публичного покаяния в грехах. Покаяния не последовало, и вражда обострилась еще больше. РПЦЗ принялась создавать в России собственные параллельные структуры. РПЦ тоже не теряла времени даром – в России параллельные приходы разгонялись с помощью ОМОНа. Делались вылазки и за кордон. В Хевроне зарубежников выгнали из монастыря Святой Троицы, в Иерихоне у них отняли часовню (помогла дружественная палестинская полиция). В итальянском городе Бари, где покоятся мощи святого Николая Угодника, обошлись дипломатическими методами.
Смена вех
Имущественные споры стоили недешево. Для небогатой РПЦЗ расходы на адвокатов – непосильное бремя. Однако не это и даже не фиаско на исторической родине определили грядущую "смену вех". Во-первых, зарубежники неумолимо теряли паству, ведь они изначально были созданы не для миссионерства, а для сохранения православного наследия. Во-вторых, процессы, происходящие в РПЦ, были далеко не однозначны. Канонизации царской семьи и новомучеников российских свидетельствовали о том, что Московская патриархия тоже не любит советское прошлое. В социальной доктрине, принятой в 2000 году, РПЦ заявила о своей принципиальной готовности противостоять неправой власти. При желании это можно было истолковать как разрыв с сергианством. И, наконец, РПЦ становилась все консервативней, и в ней усиливались националистические тенденции. Хотя и не в такой мере, как хотелось бы зарубежникам. После московских встреч были созданы согласительные комиссии, которые вроде бы нащупали компромиссы и по сергианству, и по экуменизму. И, что немаловажно, удалось договориться о сохранении за РПЦЗ самостоятельного статуса, более или менее решающего проблемы собственности. Но по ходу дела обнаружилось новое и очень серьезное препятствие.
Демократический контроль
Годы изгнания способствовали не только национализму и консерватизму зарубежников, но и позволили им обустроить свою церковную жизнь в духе тех демократических свобод, к которым они привыкли в жизни общественной. Сами они объясняют это сохранением православной соборности, но ясно, что без благоприятных условий она бы не сохранилась. Поэтому внутреннее устройство РПЦЗ допускает открытую дискуссию со священноначалием. Что не может не импонировать сравнительно молодым членам церкви, ряд из которых покинул Россию не слишком давно. Они за преодоление раздора, но хорошо отдают себе отчет в том, что представляет собой нынешняя РПЦ с ее незыблемыми иерархическими принципами и отсутствием каких-либо прав у мирян и рядовых клириков. Достаточно сказать, что поместные соборы РПЦ, в которых должны участвовать и миряне, не проводятся в России уже 16 лет. По новому уставу их проведение зависит от воли соборов архиерейских, которые предпочитают таковую не проявлять. Проблемы в церкви давно уже решаются путем жесткого администрирования. Отдавали себе многие зарубежники отчет и в том, что демократические свободы в нынешней России также оставляют желать лучшего. Все это усиливало опасения, что объединение церквей приведет к тому, что РПЦЗ превратится в безвольный и бесправный придаток Московского патриархата. А ее прихожане узрят перед собой указующий перст вездесущей российской власти. Поэтому процесс сближения с РПЦ проходил через все стадии "демократического контроля" – приходские встречи, пастырские совещания, архиерейский собор и, наконец, собор всезарубежный в Сан-Франциско. Кандидаты на него, что крайне важно, отбирались поровну среди священников и мирян. Это и определило непростую обстановку на соборе и то, что он ограничился весьма осторожной резолюцией о возможности восстановления канонического общения между РПЦЗ и Московским патриархатом. Бремя решения было переложено на собор архиерейский, но тот предпочел передать его синоду. Реализация акта о каноническом общении (принят лишь его проект) оговорена рядом условий (все те же преодоление сергианства и отказ от экуменизма). И все это на фоне выражения готовности к историческому моменту.
Приказали строиться – стройтесь
Пока зарубежники решали свои проблемы, из Москвы несся дружный хор голосов – воссоединение наступает, оно уже наступило. Политические лидеры сменяли церковных, паузы заполняли штатные пропагандисты. Такого массированного удара пропаганды я не припомню со времен холодной войны. И это более всего мешало делу, подтверждая самые страшные опасения зарубежников – нет, не изжито сергианство на исторической родине. Может быть, власть там больше не безбожная, но церковь явно у нее на побегушках. И внутри этой сервильной церкви царит дух принуждения и подчинения. Вроде бы решили вопрос о самостоятельности и собственности, а как объединимся, так все и отнимут. А потому не грех повременить. По эту же сторону границы росло непонимание: чего они там ерепенятся, ведь все уже решено наверху. Демократия – это не анархия, приказали строиться – стройтесь.
Воссоединение неизбежно по многим причинам. Это причины исторического характера: смена эпох действительно произошла, и без связи с Россией РПЦЗ потеряется в чужой культуре. И практического: финансовую поддержку церкви осуществляют зарубежные бизнесмены русского происхождения, чьи деловые интересы находятся в России. Один из них, Борис Йордан, выступил с прочувствованной речью о примирении в Сан-Франциско, а потом опубликовал ее за свой счет в московской прессе. Наконец, из пяти членов зарубежного синода четверо – сторонники скорейшего воссоединения. Но растущий дефицит свободы в общественной и церковной жизни России, скорее всего, приведет к тому, что ценой воссоединения станет раскол в РПЦЗ. Сплочением диаспоры вокруг метрополии это никак не назовешь.
Источник: Культура
