В прошлом году обновленный "Кинотавр" пробовал себя. Теперь полнокровный, полноценный и определившийся "Кинотавр" отыграл первый тайм. Можно подсчитывать очки.
Самые элегантные очки на сочинском побережье у его генпродюсера Игоря Толстунова. И взгляд за стеклами всегда сосредоточенный. Есть проблемы. Не хватает залов для фестивальных программ. Не хватает суток, чтобы побывать во всех фестивальных точках и решить все вопросы. Они – люди кино, эти новые рулевые "Кинотавра": Александр Роднянский и человек в очках. И молоды они. И им все еще интересно. И как раз поэтому у них получилось.
В программе "Кинотавра" оказались имена едва ли не всех кинематографических ньюсмейкеров. На ее основании можно кое-что оценивать и прогнозировать.
"Остров" Павла Лунгина был заявлен как открытие. Не обманули: Лунгин отворил новую для себя... не то чтобы тему, скорее, фактуру: островной монастырь, иноки, старцы, православный монастырский обиход. Петр Мамонов играет старца Анатолия; в прошлом у старца – смертный грех предательства, в настоящем – молитва и исцеление страждущих, в будущем – чудо, прощение, спасение. И попытка режиссера-европеоида не потеряться в чужих для него местах состоялась ровно настолько, насколько он доверился актеру, который в "Острове", как и когда-то в "Такси-блюзе", сам по себе: и тема, и проблема, и натура, и фактура, и форма, и содержание.
"Странник" дебютанта Сергея Карандашова будто вторит "Острову": святой старец, мудрец и ясновидец, "блаженный", почувствовавший близость и ужас небытия, пребывающий с тех пор в поисках чуда и спасения и однажды сам совершающий чудо спасения. В фильме цитируются и Сокуров, у которого дебютант мечтал учиться, и Герман, у которого он работал, и ранний Сельянов, у которого он усвоил метод соединения игровых и рисованных эпизодов, а также манеру делать "картинку" реальной и ирреальной, кичево определенной и изысканно растушеванной одновременно. И, конечно, Тарковский – предтеча всех ныне действующих пророков кинодуховных томлений. Но главное, что оказало влияние на режиссера, – ностальгия по умению упаковать зрелищное и авторское кино в один флакон. История духовных исканий "блаженного" Федора сплетена с загадкой гибели старца Иллариона. Все разрешится: и искания, и загадка. Но останется чувство, что режиссер разговаривает сам с собою на два внутренних голоса. Один – позвал его делать кино про любовь, другой, как в старой репризе Вячеслава Полунина, – выманил "на детективу".
Сами по себе фильммейкерские искания-метания такого рода не хороши и не плохи. И не новы – в кино много раз удавалось сплавлять любовь с "детективой" – "Касабланку" видели? Победителей не судят, а проигравшие проигрывают не из-за "флакона"...
Объявилась на конкурсном экране и пока единственная попытка выхватить сюжет, героев, фактуру и проблему из потока жизни. Что ценно для нашего кино, испортившего отношения с реальностью. Но поток жизни дебютантка Екатерина Гроховская в "Человеке безвозвратном" понимает так, как обучили ее сериалы. Отвадить фильммейкеров-новичков от отравы "мыльных" стереотипов, похоже, невозможно.
Валерий Рубинчик, любимец эстетов, в фильме "Нанкинский пейзаж" из-под пресса кинематографических мод вывернуться тоже не сумел. И у него сюжетом – любовь плюс "детектива". Правда, все растушевано играми воображения до полной непонятности. Невозможно сказать, кто его герой: англичанин, служивший, любивший и погибший в Китае, или советский боец невидимого фронта, в Китае служивший, любивший и любовь предавший. Два воплощения мужской мечты: московскую парикмахершу, образец прелестного ретро, и словно сошедшую со старинной эротической картинки китаянку играет Даша Мороз. Но когда именно происходит вся эта путаница – в 50-е, в 30-е или в обобщенное "время тоталитаризма", – сказать не могу. И почему сам умеющий создавать образцы для подражания Рубинчик так же обильно, как дебютант Карандашов, цитирует иные образцы – от "Взгляда Улисса" Тео Ангелопулоса до "Однажды в Америке" Серджо Леоне, – не очень понимаю. Тем не менее числю Рубинчика среди победителей: у него с экрана прямо-таки прет Кино (извините за просторечие, но точнее сказать трудно). Кино торжествующее, мастерски изощренное и детски простодушное в своем желании показаться во всей красе.
Очень ждали новый фильм Александра Рогожкина. Когда-то на "Кинотавре" он выставил "Особенности национальной охоты" и сорвал овацию как у зрителей, так и у критиков, объявивших приход кассового авторского кино. В "Перегоне" он обильно цитирует сам себя, любовь у него обнимается с "детективой": действие фильма происходит в 43-м на военном аэродроме, куда американцы перегоняют лендлизовские самолеты, где жестоко дурит спьяну комендант – за что и получает девять граммов в сердце, а от кого – мы узнаем только в финале. Но на этот раз фокус не удался – длинно, пусто, скучно, и если про любовь вроде бы получилось, то детектив точно ни к чему.
В разгар "Кинотавра" к публике вышли Юлий Гусман и "Парк советского периода", принципиально и последовательно построенный на цитатах – из советского кино и советской жизни. Ах, как будут ругать и Гусмана, и "Парк..."! И как мне нравятся оба! Они – живые, а это нынче диковина. Не помню в последнее время фильма, который был бы так похож на своего автора. Большой, громкий, остроумный, чувствительный, блещущий выдумкой и длинный, как церемонии "Ники". Страстный в утверждении своего и мудрый в той мере, какая позволяет, печалясь, улыбаться.
09.06.2006
Источник: Российская газета
