Лоскутки

В храме Живоначальной Троицы в Хорошеве появилась замечательная традиция: после воскресных и праздничных богослужений, даже зимой, Владыка Марк разливает всем прихожанам по стакану чая. Подается и самое простое угощение – печенье, карамельки... Люди, многие из которых до этого уходили сразу после отпуста, теперь стали общаться, говорить друг с другом, задавать вопросы Владыке и духовенству. Как немного иногда нужно, чтобы приход становился настоящей общиной!

Еще в восьмидесятые годы, когда коринская Русь, казалось бы, должна была безвозвратно уйти, в Троице-Сергиевой Лавре на Сергиев день, Троицу, Успение собирались сотни паломников – будто сошедших с картин палехского мастера, только на солдатских пряжках были не двуглавые орлы, а красные звезды. Эти люди ночевали в Трапезном храме, кучковались в Лавре и вокруг нее, читали друг другу переписанные от руки незамысловатые стихи, рассуждали о Горбачеве и Рейгане, о конце света и засилье масонов... Сейчас таких – еще больше. Почему не показать их по телевизору? Почему не открыть людям, что вот она, рядом с нами, вернувшаяся коринская Русь! Живая и дышащая.

Думаю, можно без преувеличений назвать наше время золотым веком русской православной мысли. Буквально каждую неделю публикуются серьезные, глубокие статьи, каждый месяц – такие же книги. Темы поднимаются самые разные – "чистое" богословие, историософия, национальные и мировые общественные проблемы... Мы отдаем предпочтение веку серебряному, наверное, лишь потому, что его тексты лучше изучены, они прочно вошли в историю. К тому же их было просто-напросто меньше: весь объем русской религиозной мысли конца XIX – начала ХХ века можно "просканировать" гораздо быстрее, чем нынешние просторы интернета и длинные стеллажи православных книжных магазинов. И если сто лет назад каждая новая статья становилась известна всем (пусть и не сразу), то в современном объеме информации найти что-либо действительно стоящее не так-то просто.

Что из нынешней православной мысли будет заметно в истории? Конечно, это зависит от того, как история будет развиваться. Но не в меньшей степени – от нашего умения хранить и популяризировать свое наследие, делать его понятным людям. Раньше приоритет отдавался академическим текстам. В будущем, вполне вероятно, предпочтение будут отдавать художественному слову и "малым формам". Известность текста уже сейчас сильно зависит от поступков автора, от его общественной активности и – к сожалению – от "раскрученности". Если история не сделает крутой поворот, так будет и дальше...

Печалит, что современная русская мысль практически не знакома Западу – ее знают только специалисты, подчас тенденциозные и ангажированные. Такая же ситуация и во всем православном мире. Например, в Румынской Церкви есть масса самобытных авторов, но они совершенно неизвестны за ее пределами. Вот почему так важно – переводить, переводить, переводить наши тексты. Хотя бы на английский язык, а потом – на французский, испанский, греческий, итальянский, арабский, китайский...

Сегодня даже многие христиане, не исключая и православных, увлечены идеей "толерантности", часто используют этот термин. Не видел бы в нем ничего плохого, если бы речь шла только о нормальных правилах человеческого общежития – веротерпимости, взаимоуважении, отказе от оскорбительных слов и действий.

Впрочем, нередко под "толерантностью" понимают буквально недопустимость каких-либо определеных представлений об истине и лжи. Один мой знакомый, чиновник Совета Европы, даже заявил с трибуны, что любой диалог с верующими бессмыслен, пока они не откажутся от "эксклюзивных" претензий на истину. Когда "толерантность" пытаются вколоть под черепную коробку или поставить на алтарь, когда она становится синонимом релятивизма и индифферентности, – православные христиане не должны молчать, а тем более поддакивать. Ведь речь идет о мировоззрении, прямо противоположном Евангелию Христову.

Если я правильно понял противников электронных систем, один из их главных аргументов – то, что в штрих-коде есть графически зашифрованное число 666. Что ж, может быть, и есть. Как есть во многих компьютерных програмах скрытые ругательства, спорные символы... Как есть это все и на заборах, и в рекламных плакатах. Как есть звезды на кремлевских башнях. Да, мы живем в обществе, где грех, кощунство, символика антихристианского человекобожия присутствуют почти повсеместно.

И мы должны противостоять всему этому, обличая, разоблачая, а главное – стремясь проповедовать Христа распятого и воскресшего, преображая окружающий мир и отодвигая хоть на малое время его неизбежную кончину. Но нужно ли нам бежать из мира – в том числе из мира электронного, виртуального – поскольку мы встречаем в нем наглую ухмылку врага? Боюсь, он был бы этому только рад. А там, куда мы убежим, он тоже нас поджидает...

Либеральные протестантские церкви – Лютеранская, Реформатская – любят нас поучать, говоря, что веру нельзя насаждать силой государства. Впрочем, сами они существуют в Европе и имеют там богатую собственность скорее потому, что были силой утверждены в свое время королями, князьями и курфюрстами. Не было бы такой поддержки – исчезли бы, как многие другие конфессии. Поэтому, если они обвиняют нас в том, что Православие желает утвердиться через особые отношения с властью, через общественные предпочтения, – то пусть сначала отдадут все здания, полученные и построенные под влиянием принципа "чья власть, того и вера".

Конечно, это принцип глубоко ущербный. Конечно, насаждать веру грубой силой – не по-христиански. Но ни один христианский народ не был создан без настойчивого воспитания и проповедания, без насаждения веры, совершаемого обществом через механизмы его самоорганизации. Не случайно и новая религия – человекобожие – так откровенно насаждается через закон, политику, образование, пропаганду.

Сегодня стремительно сокращается дистанция между устным и письменным текстом. Я это очень ясно понял, когда столкнулся с расшифровками своих выступлений на "Эхе Москвы". Говоришь как обычно – и уже через два часа приходится видеть все недостатки устной речи на сайте радиостанции, а то и в сообщениях агентств. Поневоле учишься говорить текстом, от чего страдает уже разговорный жанр.

Все-таки письменное слово нуждается в определенной работе. Если это совсем перестанут чувствовать, мы и дальше будем скатываться к ужасающей неграмотности, уже сейчас поражающей газеты, журналы, интернет и телевидение. Да, они не обязаны писать и говорить языком Пушкина. Но вот недавно я увидел в телетитре слово "жызнь". Это не "прикол" был – просто анонс обычного фильма...

В речах, документах, статьях у нас постоянно употребляют слово "конфессии" – "российские", "религиозные" и так далее. Походя путают его со словами "концессия", "концепция". Появился даже термин "конфессиональная политика". Но ведь "конфессия" – это слово, которое совершенно некорректно относить к разным религиям – исламу, иудаизму, буддизму. В западных языках, откуда к нам пришел этот термин, он употребляется как внутрихристианский. В любом из них "межконфессиональный диалог" – это диалог христиан, а диалог более широкий называется межрелигиозным. Наверное, нашим чиновникам и журналистам нужно, наконец, забыть советский новояз. В самом деле, говорить обо всех наличествующих в России религиозных общинах как о "конфессиях" не более правильно, чем называть их, например, мазхабами – направлениями ислама. "Мазхабная политика" – странно ведь звучит, да?

Еще одна распространенная ошибка – писать "Русская Православная Церковь Московского Патриархата". То же самое, что "Россия Российской Федерации". Ведь в Уставе нашей Церкви ясно сказано, что названия "Русская Православная Церковь" и "Московский Патриархат" – взаимозаменяющие. Есть, конечно, люди, считающие, что Русских Православных Церквей у нас якобы несколько. Ну пусть тогда хотя бы одно из названий в скобки ставят...

Нередко употребляют и аббревиатуру "РПЦ" – даже в церковном обороте. А, между прочим, Святейший Патриарх еще в начале девяностых обращался к светским журналистам, прося избавить нас от этого сокращения, от которого так веет советчиной...

Сегодня много говорят о причинах демографического кризиса. Говорят правильно: главные причины – в нравственном оскудении, пропаганде разврата, гедонизма, потребительства. Есть и экономическая, и социальная подоплека. Но вот недавно я прочел одну статью, где говорится: людям, живущим в крупных городах, просто не хватает естественного жизненного пространства. Первое поколение, переселившееся в мегаполис, еще имеет по инерции много детей, а уже следующее – обычно нет. Именно поэтому в богатых, благополучных, морально крепких, но сильно урбанизованных странах демография подчас хуже, чем в России.

Между прочим, у нас – около 75 процентов урбанизации. Еще недавно одно поколение жило в деревне, следующее – в районном городе, его потомки – в областном центре, а их дети – в Москве. Сейчас дети деревенских жителей стремятся в Москву, а внуки – в Европу или Америку. Однажды я присутствовал на встрече с Джорджем Бушем в американском посольстве в Москве. Президент сказал: "Главное богатство России – ее люди". Так и подмывало ответить: зачем вы его у нас забираете?

Реально ли вернуть людей в деревню? Туда, где нет работы, где все буквально умирает... А не попробовать ли привлечь туда людей умственного труда? В наш век телекоммуникаций, когда многие интеллектуалы вовсе не должны сидеть в городской конторе, им было бы гораздо комфортнее работать в сельском доме. Нужен только быстрый интернет, другие коммуникации, нормальные дороги и вообще все, к чему привык современный человек.

Другая близкая тема – миграционная политика. России вряд ли прожить без привлечения в страну новых людей. Но кого привлекать? В первую очередь, конечно, русских и русскоязычных людей из стран "ближнего зарубежья". Они готовы трудиться и жить для России – надо только создать человеческие условия. И не надо бояться привлекать людей по принципу крови, языка, культуры. Делают же это немцы и израильтяне, вовсе не оглядываясь на политкорректность!

Выскажу и непопулярную мысль: нам стоит внимательно посмотреть на Восток, прежде всего на Китай. Его сыны и дочери, как показывает история, способны принимать культуру новой страны проживания. И государству не следует стесняться активно помогать такой интеграции – через язык, культуру и, конечно, православную веру. Никто же не спорит сейчас, нужно ли было "интегрировать" монголоидные народы Севера... Они давно стали привычной, естественной частью России.

Во многих аэропортах сейчас есть молитвенные комнаты разных религий и конфессий. Наверное, наиболее политкоректно поступили в Брюсселе. Там есть три храма-часовни – православный, католический и протестантский, мечеть, синагога, а также... кабинет "гуманистического консультанта". Все "культовые" помещения открыты круглосуточно. Лишь за стеклянной дверью "атеистического попа", запертой на замок, обычо виден лишь одинокий стол, заваленый книгами-журналами. Самый заметный предмет на нем – переполненная пепельница. За многие мои посещения брюссельского аэропорта только один раз я увидел "консультанта" – сидел за столом скучающий бородатый мужчина довольно непривлекательной наружности. Увидев меня, жестом пригласил пообщаться. Но желания пройти "атеистическую исповедь" как-то не возникло...

Беседовали с одним англичанином. Он жаловался, что все меньше подданных Британской короны приходит на выборы. Ведь если раньше – лет сорок назад – от смены правящей партии реально зависела смена политики, то сейчас голосование определяет лишь 2-3 процента госбюджета. Действительно, люди на Западе, да и в России, не чувствуют, что выборы на что-то влияют. Многие говорят о кризисе демократии.

Между прочим, современные демократические институты действуют главным образом на поле отдельных государств. Многие же решения принимаются на международном уровне, причем принимаются не парламентами и правительствами, а чиновной или экономической элитой. Между голосованием в различных странах и реальной большой политикой – расширяющаяся пропасть. Неудивительно, что выборы теряют популярность...

Если современный мир действительно хочет сохранить верность принципу народовластия, современные демократические институты нужно признать устаревшими. Или по крайней мере недостаточными. Необходимо формировать мировое гражданское общество и создавать механизмы его влияния на власть – не только официальную, но и экономическую, и информационную. И те, кто будет этому препятствовать, – тем самым откровенно распишутся в том, что осуществляют оруэлловский сценарий.

Международное право до сих пор строилось на основе договоров между государствами. Хотя бы формально все было демократично: законно избранные власти от имени своих народов подписывали соглашения, затем парламенты их ратифицировали. Сейчас же раздаются призывы сделать международное право "прецедентным", по образцу британской и американской юридических систем. Недавно один общественный деятель договорился даже до того, что бомбардировки НАТО Югославии были не нарушением закона, а просто новым прецедентом, который должен войти в правовое поле.

Или вот еще пример: в ОБСЕ пытаются представить международно-правовой нормой мотивировку решения Европейского суда по правам человека по делу "Бессарабская митрополия против Республики Молдова". В этой мотивировке судьи (а на самом деле чиновники) призвали соблюдать "религиозный нейтралитет государства". Ни в одном законе этой идеи нет. Чем дальше, тем больше она доказывает свою нежизнеспособность, особенно перед лицом угрозы сект и терроризма, который пытаются оправдать религиозными лозунгами. Но вот никем не избранный чиновник внес эту идею в проект решения суда. А потом судьи, выдвинутые правительствами и наскоро выбранные ПАСЕ, ее "проштамповали". Ни обсуждений, ни референдумов, ни голосований на национальном уровне... Теперь же ОБСЕ пытается влиять на законопроекты о религии в различных странах, исходя из этой формулировки. Ведь она – "закон"!