Епископ Арри Кугаппи о финском лютеранстве в России

Епископ Арри Кугаппи, глава Церкви Ингрии на территории России: "Мой патриотизм – в том, чтобы в России появилось больше людей духовных, которые в случае разногласий не избивали бы друг друга, а воздействовали бы словом. Патриотизм – не кулачное дело, а забота, ответственность за ближнего, за процветание своей земли, Родины". Интервью с епископом Арри Кугаппи, главой Церкви Ингрии на территории России.

Каковы, на Ваш взгляд, причины такого успеха Церкви Ингрии – в прошлом практически целиком финской церкви – среди русскоязычного населения России?

В основном дело в том, что мы еще лет пятнадцать назад выбрали очень верную форму евангелизации – служение среди детей и молодежи. Это было связано с тем, что в начале 90-х годов люди стали в массовом порядке уезжать из России, многие возвращались на свою историческую родину, в том числе и члены нашей церкви – они стали переезжать в Финляндию и приходы здесь, в России, стали пустеть. Тогда мы, оставшиеся, начали осознавать, что наше дело теперь в сохранении церкви, в активном служении среди детей, в первую очередь, конечно, своих собственных. А методы работы были очень простые – это лагеря. Летом и зимой, в каникулы, и всегда, когда были государственные праздники, и мы знали, что у детей свободное время, мы по поводу и без всякого повода вывозили их за город. И оказалось, что дети – самые лучшие миссионеры, они стали приводить в Церковь своих друзей. В результате сегодня наша церковь активно растет, не столько даже количественно, сколько качественно. Я бы сказал, что она омоложается и обновляется.

Как различается социальный состав приходов Церкви Ингрии в Петербурге и в Ленинградской области? Верно ли, что в городе вашими прихожанами в основном являются студенты, молодежь, интеллигенция, а в области – сельские жители, пожилые люди?

Это отчасти так. Однако строгого разделения между городом и областью нет, просто в Петербурге очень много учебных заведений, и молодые люди из области едут сюда учиться. Многие петербургские прихожане на самом деле – выходцы из деревень.

Какова, по Вашим данным, сегодня приблизительная доля финнов в приходах Церкви Ингрии?

Я бы сказал, что около половины, хотя где-то, возможно, и треть. Такой статистики у нас не ведется. Дело в том, что мы не ставим национальность во главу угла, мы не всегда знаем, у кого из прихожан какое происхождение. Бывает, что у человека фамилия и внешность – совершенно русские, и только какие-то дальние предки – финны. И очень много смешанных браков, где жена, например, носит финскую фамилию, а сама по роду православная.

Планирует ли Церковь Ингрии в будущем какие-нибудь мероприятия по поддержанию роли финского языка в приходах? Стараетесь ли вы сохранять финский язык там, где это возможно, или вы спокойно относитесь к уменьшению доли финоязычных приходов?

Счастье, что финский язык не стал для нас мерилом церковности. Для нас гораздо важнее дела веры, внутреннее осознание человеком своей причастности к Церкви. Да, мы поддерживаем курсы финского языка при нашей церкви, в рамках культурного центра Сампо. Им руководит Татьяна Быкова – очень активная, одаренная женщина. Она сама не является лютеранкой, у нее кровь – наполовину лютеранская, наполовину православная, и она сама, видимо, затрудняется, куда себя отнести – к лютеранству или к православию, но мы не против того, мы ее поддерживаем, даем возможность развиваться ее талантам.

И все же, зачем прихожанам Церкви Ингрии нужен сегодня финский язык?

Только лишь затем, чтобы общаться с христианами из Финляндии – у нас с ними много совместных мероприятий, особенно молодежных. У нас много связей с другими церквями, наша позиция – экуменизм.

А каковы для вас границы экуменизма?

Мы – экуменическая церковь, значит, мы общаемся со всеми, кто не чурается нас – за исключением, конечно, каких-то одиозных сектантских движений. У нас есть друзья и православные, и баптисты, и пятидесятники. Критерий, пожалуй – только Символ веры, который мы все признаем, и исповедание Троицы.

Каково Ваше отношение к харизматическому движению в современном протестантизме? Допускается ли говорение языками в Церкви Ингрии?

Харизматизм бывает разный. Если он – здоровый, библейский, если он означает живое отношение к Богу, к вере, живой контакт с Богом, то я всегда за такой харизматизм. Я ведь не отрицаю говорения на языках. Но есть другой харизматизм – это, я бы так сказал, оголтелый индивидуализм с харизматическим уклоном, который ни чему не желает подчиняться и выпадает из церковности. Такой харизматизм возникает тогда, когда каждый отдельный новоиспеченный лидер полагает, что он может один толковать Писание. В их церквях, как правило, дар говорения на языках выплескивается в какофонию из сотен и тысяч человек, и это уже не собрание верующих, а толпа индивидуалистов. Много прихожан есть и у нас, которые говорят на языках, но мы держим их под особым духовным контролем. Ведь дары Св. Духа даются каждому человеку с каким-то совершенно определенным индивидуальным смыслом, для его личного укрепления в вере. А вообще я считаю, что языки – это не главный дар для Церкви, а любовь – главный дар.

Каков современный подход Церкви Ингрии к чину богослужения? Становится ли он постепенно фиксированным?

В Церкви должен быть порядок. Чин богослужения должен быть стройный, Церковью утвержденный. Литургия создает определенную доминанту в жизни человека. Над человеком вечно проносятся какие-то бури, все вокруг него постоянно меняется, всю неделю он куда-то бежит, но в церкви он может остановиться, придти к чему-то традиционному, вернуться к тому, с чем он соприкасался в детстве... В то же время литургия – это ведь творческий порыв Церкви, поэтому возможны разные формы богослужения. Мы и сегодня пребываем в этом творческом поиске и у нас разные формы богослужения на разных приходах. Там, где пожилые верующие – все более спокойно, скромно. Но есть молодежные богослужения, так они проходят более динамично, с использованием разных музыкальных инструментов, например, с бас-гитарами, ударниками.

Поддерживает ли Церковь Ингрии контакты с создателем знаменитых когда-то "рок-н-ролльных" лютеранских приходов в Петербурге Йозефом Баронасом, и каково Ваше мнение о его попытке создать в России единую лютеранскую церковь?

Вообще я бы сказал, что политика Баронаса была не совсем искренней, он пытался извлечь из ничего многое, "нахватать по верхам". Кстати, он приблизительно год назад обращался к нам с письмом, с предложением сотрудничать, но мы отказали – в нем нет по-настоящему христианской смиренности, он до сих пор не осознал пагубности своих начинаний. Он, я считаю, должен если не покаяться, то хотя бы извиниться перед церквями, имена которых он попытался использовать в своих целях. Он ведь объявил себя единым епископом всех лютеран – самозванец... Он ведь выставлял претензии на имущество – вдумайтесь – всех лютеранских церквей в России. Он говорил, что у него было 20 приходов по всей России, но что это было? – мыльные пузыри. Он их только регистрировал, но не окормлял. При этом, я, конечно, признаю его высокий уровень образованности, – у него ведь не одно образование, – и его таланты. Но пока мы не готовы с ним сотрудничать.

А Ваша позиция по вопросу сибирского пастора Лыткина такая же?

Не совсем. За тем, что говорит Лыткин стоит реальная работа. Лыткин хотя бы занимается активной миссией, он организовал на территории Западной Сибири нечто реально действующее. Его незарегистрированная семинария в Новосибирске, к слову, производит очень неплохое впечатление. Его ошибка лишь в том, что он действует как раскольник, хочет обязательно иметь отдельную церковь, причем быть в ней только епископом. Он не хочет входить в уже существующие в России лютеранские церкви, хотя нас с ним не разделяют какие-то богословские позиции. А эстонский епископ, который его поддерживает, по-моему, поступает по принципу "чем хуже для России, тем лучше"...

Почему у Церкви Ингрии не сложились отношения с Карельской Лютеранской Церковью?

Карельская Лютеранская Церковь – это нонсенс. На самом деле просто есть две упорные карелки – Валентина Елисеева и Лилия Лисовская, которые раньше были в Церкви Ингрии, но потом их не выбрали в приходской совет, и тогда они решили создать "свою" церковь. Епископом они себе взяли Раймо Ятинена, который был у нас запрещен в служении. Этот человек вообще душевнобольной, мы жалеем, что не сразу это заметили... Никаких объективных причин для создания отдельной Карельской Церкви там не было, в приходах там карел мало, в основном русские. Мы звали этих женщин возвратиться в Церковь Ингрии, встречались с ними, но они хотят быть "отдельно"...

Каковы на данный момент отношения Церкви Ингрии с церковью ELKRAS?

Час назад я был в совместной поездке с архиепископом Эдмундом Рацем, и хочу сказать, что у нас с церковью ELKRAS – самые дружественные отношения. Здесь как раз все наоборот: у нас есть богословские расхождения, но они не мешают нам действовать в очень тесном контакте. Вообще я считаю, что лютеранство в России должно быть единым. Нам нужно найти единую позицию и выступать перед обществом в качестве одной церкви, как это было до революции. Хотя пока до этого далеко, ведь мы в своей церкви добились достаточно большой самостоятельности в решении богословских проблем, а они по-прежнему духовно ведомы из Германии... Взять хотя бы женское священство.

Какова на настоящий момент ситуация с переходами верующих из ELKRAS в Церковь Ингрии?

Надо сказать, в последнее время их стало меньше. Недавно перешел молодой пастор из новгородской общины... Но мы все эти моменты согласовываем с немецким архиепископом, мы стараемся все вопросы урегулировать по-братски, во всем найти какой-то позитив. Ведь лучше священник найдет себя в лоне другой церкви, нежели окажется на улице. А переманиванием, перетягиванием людей мы не занимаемся.

А правда ли, что наметилась тенденция к переходу части верующих из Церкви Ингрии в Православие?

Такие случаи бывают. Мы этого не осуждаем. Это частое явление в смешаных семьях, и вообще у русских прихожан. Ведь часто у человека просто не было хорошего духовника в православной церкви, и потому он оказался у нас. Но уверовавший человек начинает искать, восстанавливать свою историческую память, и часто потом он находит хорошего священника и уходит, а нас благодарит за то, что уверовал в нашей церкви.

Каково Ваше отношение к введению некоторыми приходами Церкви Ингрии в богослужение элементов православной традиции? Зачем это делается, каково Ваше мнение об этом?

Литургически это вполне допустимо. Некоторые наши пасторы даже используют кадило за богослужением. Я сам стою на более простых позициях. Мне важнее не внешние ритуалы, а атмосфера духовности, любви, и само отношение к людям, которое должно быть в церкви. Но у нас есть пасторы и приходы с самыми разными взглядами на обряд. Конечно, все зависит от личности конкретного лидера. Есть сторонники высокоцерковной традиции, сторонники величественного, пышного богослужения. Таким был, например, отец Сергей Прейман и его традицию продолжает сейчас приход Св. Михаила. Учеником о. Сергея является также пастор Александр Асонов, поэтому к этой же традиции принадлежит и наш приход в Зеленогорске, и приход в Выборге (пастор – Дмитрий Розет). Преподаватель литургики в нашей духовной семинарии, епископ на покое Олави Римпелайнен – вообще сторонник "проправославной" литургии, поэтому в семинарии многие студенты увлекаются православной традицией. Но есть у нас пасторы пиетистского склада, как например, отец Александр Лауга в нашей церкви Св. Марии: он сторонник только Слова на богослужении, при минимуме ритуалов. Очень велико влияние финнских пиетистов в Кингисеппе, там приняты очень скромные, простые богослужения с акцентом на проповедь. Так что мы – разные, у нас разные мнения.

Как Вы оцениваете роль о. Сергея Преймана в истории Церкви Ингрии?

О. Сергей был призван, когда наша Церковь уже существовала, он как раз перешел из общины Баронаса. Он трезво оценил ситуацию, сложившуюся в приходах Баронаса, и попросился к нам сам. Мы его приняли и с первых дней оценили его организаторские способности, его широкую эрудицию. Ведь несмотря на отсутствие у него систематического образования, он был очень эрудированный человек, много занимался самообразованием. У нас он стал своеобразным "министром иностранных дел", занимался у нас всеми внешними связями, несколько лет подряд я работал с ним в своеобразном "тандеме". Он даже заменял нашей церкви юриста: сложно поверит, но Устав Церкви Ингрии – плод творчества одного Сергея Преймана. Затем он ушел на приходской уровень, решил создать "образцовый приход". И около двух лет он успел поработать приходским пастором. Такие пасторы, как о. Сергей Прейман в Петербурге и Олег Севастьянов в Москве сделали для нашей церкви очень много, они привнесли в нашу церковь влияние русской интеллигенции, а сами стали своеобразным "локомотивом" втягивания интеллигенции в лоно нашей церкви. И сегодня в результате этого у нас наблюдается парадоксальный процесс: засчет отъездов в Финляндию сокращаются традиционные большие приходы, а растут как раз прежде бывшие маленькими, куда приходит интеллигенция.

А Вы лично не подумывали об отъезде?

Я лично – принципиальный противник отъезда в Финляндию, я консерватор. Бог определил нам жить в России, и дал нам здесь неожиданно высокую степень свободы, я не вижу причин, чтобы уезжать.

Как Вы считаете, христианство и патриотизм – совместимые понятия?

Конечно.

Как Вы понимаете патриотизм?

Мой патриотизм – в том, чтобы в России появилось больше людей духовных, которые в случае разногласий не избивали бы друг друга, а воздействовали бы словом. Патриотизм – не кулачное дело, а забота, ответственность за ближнего, за процветание своей земли, Родины. Христианин, конечно, должен быть патриотом – ведь это человек, который не крадет, не убивает, честно трудится... Мы должны воспитывать людей, любящих свою землю. Я – патриот "малой Родины": я считаю, что в том месте, где мы находимся, мы должны создавать позитивное отношение к человеку.

Какова позиция вашей церкви по вопросу службы христиан в армии?

Отношение к армии в Лютеранской церкви – достаточно позитивное. Мы – не пацифисты, мы должны защищать порядок на нашей Родине и ее границы. Я считаю, что целостность России – предпочтительнее, чем ее разделение.

Нужно ли участие Церкви в политической жизни современной России?

До определенной степени это было бы полезно, если бы нам дали такую возможность... Христианское участие во многих странах играет очень существенную роль в расстановке акцентов в политике. Церковь Ингрии не участвует сегодня в политической жизни России как единая сила, но многие наши прихожане политически активны. Пока немногим удается достичь успехов (всего одного члена нашей церкви выбрали в совет волости, и еще одна девушка участвовала в выборах в депутаты, но не прошла).

А нужна ли России христианская политическая партия?

Было бы очень хорошо, если бы была такая партия, только это обязательно должна быть консолидация усилий многих христианских церквей. Но пока в России это мало возможно: каждая церковь старается решить в первую очередь свои собственные проблемы, и еще нет общего для всех христиан харизматического лидера.

Как на сегодняшний день складываются отношения Церкви Ингрии с Русской Православной Церковью?

Во многих регионах у нас сложились очень хорошие отношения с православными. Патриарх Алексий II помнит нас – он был митрополитом в Ленинграде в 70-е годы, тогда мы одновременно открывали в Ленинграде и области свои приходы... Но сотрудничества в масштабах страны не получается.

Связано ли это с позицией Православной Церкви?

Отчасти. Православие могло бы быть "голосом" христианства в России, но в этой роли сами православные почему-то не хотят выступать. Они не хотят служить вместе с другими христианами, хотят действовать только самостоятельной единицей, самостоятельной, если можно так сказать, "партией".

Почему так происходит, на Ваш взгляд?

Дело в том, что они чувствуют себя некоей силой внутри государства. У них есть все: медиа-ресурсы, выходы в печать, на телевидение, благожелательное отношение местных властей... В таких условиях им уже не нужно сотрудничать с другими.

Ощущает ли Церковь Ингрии реальную дискриминацию со стороны властей или государственных средств массовой информации?

Притеснений как таковых мы не чувствуем, но периодически на местах возникает недопонимание, непонимание роли нашей церкви, необходимости ее присутствия здесь. В Петербурге, например, мы недавно праздновали 200-лети церкви Святой Марии, пригласили телевидение, 5-ый канал, но они не приехали – им это было "не интересно". В основе, конечно, коньюнктурные моменты...

А были ли случаи, когда местные жители препятствовали постройке церкви или проведению акции?

Это редкие случаи. Например, недавно недалеко от Йошкар-Олы, в деревне Швар-Сола, наша лютеранская община получила разрешение на постройку часовни, но вдруг кому-то понадобилось созвать сельский сход, на котором был поставлен вопрос о запрещении строительства. Пошли какие-то политизированные измышления на тему "панфинистических поползновений", "какой-то мифической Ингрии"... Людей попросту обработали, и они высказались против. Хотя по сути мы были там вообще единственной религиозной общиной, и те, кто выступали против нас, не были представителями какой-то церкви. Но мы к таким случаям относимся спокойно. Есть люди, которые пытаются нагнетать в России межнациональные конфликты, но мы всем стараемся объяснять, что мы – позитивная сила внутри России.

Беседовала Анастасия Коскелло