Ответ епископа Венского и Австрийского Илариона председателю Папского совета по содействию христианскому единству кардиналу Вальтеру Касперу

Полагаю, что кардинал Каспер напрасно выражает удивление по поводу выраженного мною протеста в связи с недопустимой, на мой взгляд, процедурой решения важного богословского вопроса путем голосования. Если в ходе дальнейшего диалога подобная процедура будет повторена, будет вновь заявлен аналогичный протест. Вопросы, касающиеся православной экклезиологии (учения о Церкви), ее догматического учения и канонического устройства, не могут решаться путем голосования. Единственный путь к решению подобных вопросов – поиск консенсуса внутри православия, а затем, если это возможно, то и между православием и католичеством.

Кардинал Каспер, безусловно, прав, что в данном конкретном случае речь шла о вопросе, по которому нет единомыслия между православными участниками диалога. Тем более удивительно, что католический кардинал поставил этот вопрос на голосование и что православные были вынуждены голосовать в присутствии католиков.

Мне уже приходилось (в частности, в докладе на заседании богословской комиссии Епископской конференции Швейцарии 24 января 2004 года) указывать на то, что вопрос о примате (первенстве) в рамках Вселенской Церкви не решен внутри мирового Православия. Это значительно осложнит прогресс в обсуждении данной темы между православными и католиками.

У Православной Церкви во вселенском масштабе нет единого предстоятеля, единого "верховного первосвященника" (pontifex maximus). Есть "первый среди равных", каковым до схизмы 1054 года был епископ Рима, а после схизмы де факто стал патриарх Константинополя. Однако Православные Церкви расходятся в понимании примата и роли Константинопольского Патриарха. Одни склонны видеть в этом примате лишь первенство чести, другие усваивают Константинопольскому Патриарху некоторые координирующие функции или рассматривают его как высшую судебную инстанцию.

Недавняя история с принятием в юрисдикцию Константинополя епископа Московского Патриархата, не получившего отпускной грамоты, является наглядной иллюстрацией этой дилеммы. Константинополь, по-видимому, считает себя вправе играть роль конечной инстанции, к которой могут апеллировать клирики, недовольные своей собственной Поместной Церковью. Московский Патриархат, на строгом основании канонов Древней Церкви, считает, что ни один Патриархат, в том числе Константинопольский, не имеет права принимать в свою юрисдикцию клириков других Поместных Церквей без отпустительных грамот.

Подобного рода вопросы должны были бы обсуждаться в рамках межправославного диалога, однако регулярные механизмы для такого диалога в настоящий момент отсутствуют. Всеправославный собор не созывался на протяжении всего второго тысячелетия, и подготовка к его созыву, начатая было в 1960-х годах, в настоящий момент приостановлена.

Православной Церкви, в отличие от Католической, принцип примата наиболее полно выражен на уровне отдельной епархии, где верховная власть принадлежит епископу, управляющему епархией в согласии с клиром и мирянами. Принцип соборности, напротив, наиболее полно выражен на уровне Поместной Церкви, управляемой собором архиереев во главе с соборно избранным Предстоятелем. На всеправославном уровне принцип примата до конца не уяснен, а принцип соборности существует без каких-либо стабильных механизмов его воплощения в жизнь.

В Римско-Католической Церкви, напротив, насколько можно судить, принцип примата находит наиболее полное выражение в служении Римского епископа, чья юрисдикция распространяется на все без исключения подразделения этой Церкви.

В силу сказанного Церкви Запада могут быть охарактеризованы как "находящиеся в общении с Римским престолом", а Православные Церкви не должны характеризоваться как "находящиеся в общении с Константинопольским престолом". Православные Церкви находятся в общении "между собою", и именно это, а отнюдь не только общение каждой из этих Церквей с Константинополем, является залогом кафоличности (соборности).

Более того, в истории Православной Церкви во втором тысячелетии неоднократно возникали ситуации, когда Константинопольский Патриархат разрывал общение с той или иной Поместной Церковью, или, наоборот, когда та или иная Поместная Церковь разрывала общение с Константинополем, оставаясь при этом в общении с другими Поместными Церквами, а следовательно, внутри вселенского Православия. Такие ситуации возникали, например, когда патриарх Константинополя подписывал унию с католиками, как было после Ферраро-Флорентийского собора 1439 года, или же когда Константинополь не признавал автокефалию одной из Поместных Церквей, как было с автокефалией Болгарской Церкви (ее Константинополь не признавал в течение 70 лет).

Насколько две экклезиологические модели – католическая (ориентированная на Рим как центр вселенского церковного единства) и православная (не ориентированная на какой-либо единый центр) – совместимы, может показать только полноценный диалог по вопросу о примате между Католической и Православной Церквами. Однако такой диалог возможен только в том случае, если Православной Церкви не будет искусственно навязываться экклезиологическая модель, в которой патриарх Константинопольский займет место "восточного папы". Такой модели в православной традиции не было, и для ее создания нужен, по меньшей мере, Всеправославный собор и согласие всех Поместных Православных Церквей.

До тех же пор, пока такой собор не созван и пока православное учение о Церкви остается таким, каким оно было на протяжении многих столетий, ни один делегат не вправе вносить в него какие бы то ни было изменения. И позиция Московского Патриархата в данном вопросе будет бескомпромиссной. Мы, делегаты Московского Патриархата, не уполномочены изобретать какую-то новую экклезиологию с тем, чтобы приблизить модель устройства Православной Церкви к католической модели. Мы можем в ходе диалоге лишь свидетельствовать о нашем экклезиологическом самопонимании – вне зависимости от того, насколько такое свидетельство будет отвечать интересам Константинополя или Рима.

Иларион,

епископ Венский и Австрийский

29 сентября 2006 г.