Наш поход закончится новым возрождением

– Недавно вы получили Большую литературную премию России за роман "Беглец из рая". Не могли бы вы рассказать читателям о замысле этого произведения?

– Я никогда не писал детективов, но меня все время к этому подталкивали. И наконец я подумал: а почему бы и нет, хотя мастером детективного жанра себя не считал и не считаю. Я решил написать детектив, в котором не будет ни стрельбы, ни погонь, ни постельных сцен – всего этого джентльменского набора нынешних профессиональных детективщиков. Меня в первую очередь интересует внутренний мир моих героев. Жизнь соткана из недоговоренностей, мистических тайн, сложных человеческих отношений. Я попытался осмыслить природу революций, перемен в государстве и обществе и пришел к выводу, что с 1917 года в России царствует антисистема. Люди, берущие или уже взявшие власть, становятся антиподами людей, работающих на земле, и отторгают тружеников как людей низшего сорта. Это меньшинство уже не считает землю кормилицей и основой жизни человеческой. Но антисистема, возникшая у нас после революции, под воздействием многих обстоятельств переросла в систему, которая вынуждала власти предержащие с человеком труда считаться. Революция перешла в стадию эволюции. И в рамках этой системы мы могли бы добиться успехов. Но с 1985 года у нас опять взяли верх представители антисистемы, и снова человек труда стал быдлом, крестьянина начали сгонять с кормилицы-земли, земля стала зарастать сорняками. Логово антисистемы – город, где ее адепты живут в свое удовольствие, ни с кем и ни с чем не считаясь. Мой герой пытается найти способ разрушения антисистемы путем внедрения в нее некоего вируса.

– Начало действительно детективное. И что же это за вирус такой?

– Таким вирусом, по замыслу героя, должно стать слово, имеющее определенный код. Многократно повторяемое слово должно разрушить антисистему изнутри.

– Надеюсь, ваш герой знает такое слово. Может быть, вы его назовете?

– Интрига состоит в том, что в течение повествования мой герой это слово ищет. Для меня же эти слова очевидны: Родина, Народ, Бог.

– Но ведь разрушали церкви и убивали священников нередко люди верующие. Не так ли?

– Именно так, но и те, кто разрушал церкви, и те, кто этому не противился, веру в Бога не теряли. Он все равно жил в их сознании. Вера в Бога пришла в сердца русских людей, по моему убеждению, за много лет до Крещения Руси, и вытравить ее невозможно.

– Вы как-то высказывали мысль, что русские люди не покоряли Сибирь и не осваивали Север – они возвращались на земли, когда-то им уже принадлежавшие...

– И Семен Дежнев, и Ерофей Хабаров, и Ермак Тимофеевич имели малочисленные ватажки. Коренное население могло их истребить очень просто. Недавно я услышал из уст писательницы – хантымансийки Марии В агатовой подтверждение собственной догадки. Ханты и манси видели в русских людях богов. То же самое говорил Михаил Ломоносов в 1756 году. Это продолжалось до тех пор, пока однажды русские люди не перепились и не устроили поножовщину. И северные народы поняли, что кровь у богов такая же красная и они так же смертны.

– Давайте вернемся в день сегодняшний. Что вы думаете о межэтнических столкновениях в Кондопоге?

– Если бы наш народ предавался все время подобной толкотне, он не исполнил бы миссию, возложенную на него Богом, он не сумел бы овладеть огромными пространствами, а тем более не сумел бы их удержать. Нам все время не дают покоя, а он нам ой как нужен. Человек должен работать на своей земле спокойно. Не дают русскому человеку копаться в земле, не дают трудиться. Русский человек должен почувствовать себя русским во всей полноте, тогда и другим, кто от века живет рядом, будет спокойнее. Всегда были конфликты между коренными жителями и людьми пришлыми. Мы должны установить такие правила жизни, при которых гости должны приходить в гостевую калитку, а не лезть через забор. А у нас сейчас и через забор лезть не нужно, потому что в государстве ни забора, ни ворот нет. Проходной двор какой-то. Пришлый должен принимать правила жизни хозяев, а если он этого делать не желает, пусть по-хорошему уходит в свои родовые пределы. А то злоумышленно привыкли пришлые предъявлять нам, хозяевам, претензии за то, что мы не любим, когда кладут ноги на стол.

– Вы не боитесь, что выбранный вами стиль письма станет "властвовать" над вами?

– Стиль может превратиться в метельный вой, усыпляющий чувства человеческие.Я все время пытаюсь найти в себе что-то новое, неожиданное. Нужно себя тормошить, брать за шиворот и приподнимать, чтобы стать выше, чем ты есть. Человек должен идти за своей мечтой, превозмогая себя. Сейчас я пишу, как я их сам для себя назвал, опыты психоанализа. Первый из них называется "Сукин сын", второй – "Путешествие в Париж", а третий, над которым я сейчас работаю, называется "Год 1993-й. Вид из деревенского окна". Что из этих опытов получится, сам еще не знаю. Сумею ли я быть до конца искренним – большой вопрос. Подобный жанр предъявляет огромные требования к литератору.

– Не могли бы вы что-нибудь сказать о текущей прозе? Надеюсь, вы следите за новинками. Вошел ли кто-то из тех, кого вы знали, в созвездие значительных литературных имен?

– Средний уровень прозы сегодня значительно выше, чем был тогда, когда я приходил в литературу. Но ни один пишущий не знает – сохранится он в литературе или нет.

Вот Николай Рубцов сохранится. В 70-е годы прошлого века я работал в Архангельске в газете "Правда Севера", и был в нашем городе выездной секретариат СП СССР. Писатели жили в гостинице. Помню, слух прошел, что поэт Николай Рубцов по коридорам шатался пьяный в трусах и сапогах, а секретарь обкома Виноградов кричал: "Коля, Коля, зайди в свой номер!" Вскоре Рубцов погиб, а Виноградов пережил его на три месяца. В те времена к писателям относились едва ли не с трепетом, понимая их духовную власть. Какой нынешний мэр или сэр будет умолять писателя зайти в номер – сразу же держиморды-охранники скрутят и в кутузку. Я помню, написал тогда первую свою достаточно неумелую повесть, ее опубликовали в журнале "Север". Сразу приехал главный редактор журнала посмотреть на молодого автора. Мне прислали поздравительные телеграммы Василий Белов, Федор Абрамов и другие известные писатели. А когда у меня вышла первая книжка, на меня смотрели с восхищением. Мы у носителей власти вызываем крайнее небрежение – они видят в нас нищебродов, прошаков и бездельников. Помню, как пришел пенсию оформлять, а мне говорят: "За что вам пенсия? Ведь вы нигде не работали". Для антисистемы лучше было бы, чтобы нас вообще не было. И все-таки я считаю, что мы сегодня снова в походе, который должен закончиться новым возрождением. Вырождаться уже дальше некуда.

18.10.2006