Гей-дискурс в советском искусстве 70-х: знаки, признаки и латентная форма

Имеет смысл разобраться с тем, чего вроде не было и не должно было быть, но что было и есть. Не было при cоветской власти гомосексуализма (на самом деле он был, куда бы он делся). А если он был – несмотря на посвященную ему статью в Уголовном кодексе (работавшую статью УК), на общегосударственную политику замалчивания всего, что могло относиться к гомосексуализму и на весь советско-тотально-тоталитарный культ мускулинности как физическо-психической нормы, – то, значит, не мог себя не проявлять. Не подпольно, но осознанно – как, допустим, у Евгения Харитонова, а невидимо, скрытно, неосознанно, но – везде.

Поэтому интересно рассмотреть, понять (уловить) симптоматику и проявления (шире – феноменологию) латентного гей-дискурса в советской официальной культуре – песнях, живописи, литературе, архитектуре, искусстве кино.

Можно зайти и с другого бока: раз все мы сейчас сетуем на засилье гей-дискурса в культуре, значит, давайте отдавать себе отчет, что все это началось не сегодня и не вчера (говоря условно – "с приходом свободы"), а было и при социализме, но в других формах и знаках. Так давайте же эти формы и знаки искать: если мы говорим о тенденции, значит, давайте относиться к этому явлению как к тенденции и анализировать ее как процесс – этапы, движение, ключевые моменты – что еще?

Нет надобности выискивать знаки гей-дискурса во всей советской официальной культуре разом, следует рассмотреть отдельное конкретное произведение эпохи позднего, "развитого", социализма. Произведение не заидеологизированное, а нормальное, талантливо сделанное и свободное в рамках собственной художественной структуры, но при этом получившее широкую аудиторию, то есть официально как бы принятое "верхами". Лучше, если это будет мультфильм, еще лучше, если у мультфильма будет литературная основа, чтоб можно было сравнить, что от автора, а что от автора мультфильма, тем более если гей-знаки содержатся в этой разнице – в том, чего не было в литературной основе.

Знакомый всем мультфильм И.П.Иванова-Вано "Сказка о попе и о работнике его Балде". 1973 год. Что здесь от Пушкина, что – от Иванова-Вано и в чем знаки гей-дискурса (если он присутствует)? А также вкладывал ли режиссер гей-коннотации или они пробились сами? А тогда – почему?

Балда – главный герой мультфильма – натуральный садист, мошенник и самовлюбленный бахвал. Все это есть и у Пушкина, даже задано им как характерные особенности образа. Пушкин все это взял из русских народных сказов, которые, в свою очередь, сохранили в сюжетах тот самый мифологический имморализм, к которому мы должны относиться с пониманием, а прочитать о нем можем, например, у Мелетинского. Или у Фрэзера. Или у Элиаде. Где угодно.

Садист – потому что ему нравится бить и убивать человека. Ведь не конкретно же за этим попом он пришел на базар, нет – так, гуляючи – "идет сам не зная куда", – искал способ и объект развлечься, вот и нашел. Поп, ясен пень, отвратителен, но дело не в нем, на его месте мог бы быть любой – торговец, ремесленник или мелкий землевладелец. Поп – как священнослужитель – нужен затем, что дальше Балда будет воевать с чертями, чтобы показать, что Балда абсолютно мифологичен, он не с добром и не со злом, не с богом и не с дьяволом, он сам по себе – "идет, сам не зная куда" – или, точнее, сам за себя.

Мошенник – потому что все три (в мультфильме – два) состязания с бесенком (персонаж симпатичнее попа) выиграл обманом. К слову, уподобляясь в этом извечному врагу человечества – Отцу Лжи, Лукавому, который как обманет человека, так и засмеется своим зловещим смехом. Вот и тут, задумывая обмануть бесенка, "засмеялся Балда лукаво".

Самовлюбленный (это слово нам еще пригодится) бахвал – вспомните классическое, разошедшееся по школьным коридорам младших и средних классов: "Где тебе тягаться со мною, со мною, с самим Балдою?". В мультфильме это прозвучало – самим.

Что еще есть у Пушкина из того, что важно и что перешло в мультфильм? Есть две ключевые авторские (пусть ­нарраторские или аукторские) фразы-замечания. Очень важные оговорки. Первая про то, как в поповском доме все Балду любят, "только поп один Балду не любит, никогда его не приголубит", и вторая, шесть строчек спустя, – довольно пренебрежительное замечание о женщинах (причем обо всем женском роде, всей женской породе вообще, что, как бы сказала феминистическая критика, отчетливо отдает мужским шовинизмом): "Ум у бабы догадлив, на всякие хитрости повадлив". После этого попадья советует мужу придумать Балде такое задание, которое ему будет выполнить невмочь.

Оговорки не из очевидных для сюжета: зачем попу голубить (т.е. лелеять, ласкать) своего работника, вообще – что за нежности между начальником и подчиненным, да еще и в столь сословном обществе, как Россия какого-то там века? И вторая – только что попадья Балдою не нахвалится и вдруг – бац, резкая перемена в настроении – готовит ему козни. У женщин это бывает, конечно, к тому же муж и жена – одна сатана, и жена должна всегда и во всем защищать мужнины интересы, но уж больно вся это ситуация напоминает что-то архетипическое, литературное – историю Ипполита и Федры или Иосифа с женой Потифара.

У Пушкина эти два довольно загадочных с точки зрения основного сюжета момента остаются не более чем загадочными моментами (возможно, даже вероятно, что идущими от того же мифологизма, что и имморализм образа Балды) и никакого отчетливого гей-дискурса не образуют. Зато могут, если на них опереться и развить их в нужном направлении, стать для него – гей-дискурса – источником.

Понятно, что никто, даже сам режиссер мультфильма, не смог бы сказать, эти ли моменты стали отправными для интерпретации сказки Пушкина или другие. Но факт остается фактом: в сказке Пушкина есть только два знака, обладающих гей-коннотациями (плюс третий – самовлюбленность Балды, – но о нем уже скоро, – плюс, может быть, четвертый: Балда – не самое распространенное даже в Древней Руси имя, зато, как и елда, – законный народный эвфемизм мужского полового члена), и гей-дискурса они не образуют, а в мультфильме Иванова-Вано их десятки, и гей-дискурс они образуют.

Чем обогатил Иванов-Вано сказку Пушкина? Главное – он придумал и дал Балде друга, которого в пушкинской поэме не было и близко, – безымянное человекособакомедведеподобное существо, с которым Балда не расстается и общество которого предпочитает женскому.

Друг Балды слишком велик для пса и слишком мал для медведя, хотя внешне напоминает обоих. Он умеет, как человек, сеять, косить, работать вообще, разговаривает человеческим голосом (очень писклявым, отметим, – женским), ходит на задних лапах, смеется, поет, пляшет и, в общем-то, это человек во всем, кроме внешности и роста. Ростом он, скорее, подросток или юноша. Внешность – наверное, если бы Балда гулял по городам и весям "сам не зная куда" с подростком, это было бы уже слишком явно, это был бы не гей-дискурс, не знак, а гей-нарратив, открытый текст.

Кстати – насчет "гулять". На базар Балда с другом входят с песенкой, в которой поется о том, что гулял парень молодой, но шел не к девице дорогой и не к матушке родной, а просто так, гулял ради самого гуляния ("идет, сам не зная куда"). Но если гуляют не к кому-то, то просто так, без цели гуляют только с кем-то. У Пушкина Балда гулял сам по себе ("сам с собой"), у Иванова-Вано он гуляет вместе с другом и, по-видимому, ради него: им вдвоем неплохо. Еще дружить (гулять) можно против кого-то, и дальнейший сюжет мультфильма показывает, против кого гуляют Балда с другом – против женщин. Когда заведенные приходом на рынок молодого красивого парня девушки пускаются в пляс, показывая себя со всех сторон и стремясь овладеть его вниманием, Балда на них – ноль внимания, а его друг, вытанцовывая, очерчивает вокруг Балды круг, как бы огораживая его от танцующих девушек и не подпуская их к нему.

Но женский род и Балда с другом не только вещи параллельные, это вещи – пародирующие друг друга. Балда с другом уже работают на попа, и, когда выясняется, что "поповна о Балде лишь и печалится", друг Балды (опять же в танце, совсем как у Виктюка) демонстрирует отношение Балды и к ней, и ко всем женщинам на свете – надевает на голову красный платок и идет, плавно ("лебедушкой") покачивая бедрами, кокетничая, строя Балде глазки и одновременно издеваясь над теми, кого Балда в себя влюбляет и кому никогда не достанется. На что Балда, смеясь (над кем? опять просто так?), срывает с него платок и чуть ли не хлопает по попке.

Итак, у Балды в мультфильме Иванова-Вано, в отличие от сказки Пушкина, есть друг – юноша с писклявым женским голосом, довольно жеманными манерами и – с отвлекающей целью, впрочем, на вкус и цвет товарища нет – звероподобной внешностью. Им никто не нужен, им и вдвоем распрекрасно, и вместе они дружат против женщин.

С другой стороны, в мультфильм не вошли четкие мускулинные характеристики Балды, например, фраза о том, что он "ест за четверых, работает за семерых", делающие его – Балду – у Пушкина не просто повесой-затейником, а настоящим сказочным богатырем. У Иванова-Вано (в отличие от, скажем, предыдущей экранизации пушкинской сказки Михаилом Цехановским, 1936 года, где, раз уж зашла речь, нет никаких медведесобакодрузей и прочих гей-знаков) упор в образе Балды сделан не на силу, а на красоту: Балда чрезвычайно привлекателен, смазлив (у Цехановского он мужичок, с бородой, у Иванова-Вано – парень, безбородый). И все, что ни делает Балда у Иванова-Вано, выглядит самолюбованием: вот я какой, смотрите. В мультфильме Иванова-Вано Балда откровенно нарциссичен, он весь напоказ, на загляденье, на похвалу, на охи-ахи и комплименты. И первый, кто им любуется (разумеется, кроме него самого), – его друг, глядящий на него с восхищением влюбленными глазами.

Теперь вспомним о символике его имени. Балда – мужской член, Балда любуется и гордится тем, что он балда, он любит себя за то, что он балда, и позволяет любить себя своему другу, любящему его как Балду (балду). Однако влюбленность в свой мужской член (пусть и обалденных размеров) никогда не подчеркивала мускулинности, наоборот – говорила о психической ущербности, комплексе. Норма себя не выпячивает и не демонстрирует. Эксгибиционизм, нарциссизм – атрибуты не гетеросексуальности, а гомо.

Теперь вернемся к пушкинско-непушкинским вопросам, чтобы посмотреть, чего это Балда так взъелся на попа. Понятно, что поп – как представитель церковной власти – символизирует и персонифицирует власть как таковую. И – как таковую – мужскую власть вообще, ибо любая власть – это власть мужская. Цель Балды при заключении сделки с попом – унизить мужскую власть, настучать ("три щелка") мужской власти по голове (натурально – по балде), заставить ее – первый щелк – содрогнуться в конвульсиях ("с первого щелка прыгнул поп до потолка"), онеметь, т.е. стать невыразимой, – второй щелк ("со второго щелка лишился поп языка") и, наконец, лишить осмысленности, смысла – третий щелк ("а с третьего щелка вышибло ум у старика"). "У старика" – дело не только в рифме, но – в патриархальности любой власти и в вековых устоях, которые она должна защищать от таких "нетрадиционщиков", как Балда с его муже-женской природой. Кроме того, вероятно, еще и в том, что ("только поп один Балду не любит, никогда его не приголубит") нетрадиционщики всегда надеются быть обласканы, приголублены крепкой властной мужской рукой, а когда – нет, по-женски обижаются и готовы мстить, мстить и мстить. Как та то ли попадья, то ли Федра, то ли жена Потифара, что так и не добилась от Ипполита-Иосифа-Балды мужского внимания. Все непросто.

Напоследок, перед необходимыми обобщениями, стоит отметить, что Балда убивает (вышибить разум – разве это не убить?) старика так, как он делает все остальное – без экзальтаций и ярких эмоций, чуть ли не машинально, больше любуясь самим собой, чем тем, что делает (вернее – тем, как делает, а не что). А вот его друг откровенно при этом ликует и празднует долгожданную победу (свою, над всеми: и над женщинами, и над патриархальной мужской властью, и даже – свою над Балдой) с нескрываемым воодушевлением и радостью.

Я не хочу сказать, что мультфильм "Сказка о попе и о работнике его Балде" плох, он великолепен. Я не хочу сказать, что его автор, Иван Петрович Иванов-Вано, целенаправленно вкладывал в свое произведение подрывные для традиционной культуры и советской идеологии смыслы (знаки, конечно, знаки), потому что сам был гомосексуалистом или защищал их право на существование. Я вообще ничего не знаю о нем, кроме того, что он снял такие классные мультфильмы, как, кроме рассмотренного, "Конек-Горбунок", "Сказка о мертвой царевне и семи богатырях", "Сказка о золотом петушке", "Двенадцать месяцев", "Сказка о царе Салтане", и в них тоже много интересного.

Думаю, что все дело в знаках. В знаках и в эпохе, в которой они очутились и раскрылись вновь и по-другому. В знаках и работе подсознания. В котором есть все: и эпоха, и личные переживания, и мифологические архетипы, представления об изначальном – вселенском – имморализме и андро-, гомогенности мира, и многое другое.

А гей-дискурс в мультфильме Иванова-Вано в контексте своей эпохи может оказаться чем угодно: проявлением личных мотиваций, оппозиционным жестом ("сейчас объясню на пальцах, следите за средним") в сторону диктата официальной культуры, неосознаваемым развитием отдельных и бессистемных загадочных пушкинских знаков – в русле собственных установок интерпретатора, наконец, даже пародированием (или самопародированием) гей-дискурса.