Чужие здесь не верят

Пока нет, но это пока, считает директор Центра изучения религий при РГГУ Николай Шабуров.

– Судя по опросам, наши верующие не хотели бы, чтобы на их территории проповедовал кто-то чужой.

– Это и понятно. Лидеры наших религиозных конфессий исходят из принципа этнического разделения паствы.

– А это что еще такое?

– Считается, что русские, белорусы и украинцы априори должны оставаться православными. Татары, башкиры, жители Северного Кавказа были мусульмане – пусть и будут. Евреи исповедовали иудаизм – пусть и исповедуют. Буряты, тувинцы и калмыки – буддисты навсегда. Пока я говорю о религиозном истеблишменте – он точно так думает. Но до какой-то степени это общая проблема нашей ментальности на современном этапе: полное непонимание и непризнание того, что религия является свободным выбором человека. Считается, что, если ты принадлежишь к данному этносу, ты автоматически должен принадлежать к определенной конфессии. Если ты ее покидаешь, это измена. И скорее всего – результат чьей-то миссионерской деятельности. Например, случаи перехода русских в ислам именно так многими и воспринимаются.

– И что, рядовой обыватель, прихожанин – он тоже так настроен?

– А у него, как это ни банально, еще не прошел шок от падения СССР и коммунистической идеологии. Обывателя мучают комплексы неполноценности и имперская ностальгия. Отсюда реакция агрессивной замкнутости и неприятия всего не своего. А еще надо иметь в виду, что с тем же исламом в массовом сознании связаны достаточно болезненные ассоциации: Чечня да терроризм. Конечно, православные лидеры никогда не позволят себе проявлять публично антиисламские настроения, но среди паствы все это распространено.

– Но ведь у нас пока нет не то что намеков на Белфаст, но и таких проявлений нетерпимости, как в Западной Украине.

– Пока нет: у нас не та история. Все-таки имперская политика царской России была в той или иной степени толерантной. Традиции толерантности у нас есть, например опыт мирного сосуществования православных с мусульманами в Татарстане. Но не стоит себя успокаивать. Мы живем на разломе эпох, в ситуации страшного внутреннего дискомфорта. А это всегда сопровождается всплеском страха и агрессии. Люди до сих пор не уверены в собственном будущем, у многих пессимистические настроения. А безответственные политики готовы использовать подобные настроения для собственной выгоды.

– Но как люди после 80 лет государственного атеизма могут стать не просто верующими, а сразу фанатиками?

– А я бы обратил ваше внимание на некую, если хотите, преемственность нетерпимости. Ведь тот же атеизм в СССР официально назывался воинствующим. То есть была та же самая нетерпимость, просто не к тем.

– А теперь стала к кому надо?

– Можно и так считать. Есть еще одна версия: ведь в советское время был не просто атеизм, а стройная идеология, которая вводила какие-то рамки и давала ощущение внутреннего комфорта. Скажем, привычное тогда представление о том, что, несмотря на какие-то частные неурядицы, все что ни делается – к лучшему. Эта идеология рухнула вместе с Советским Союзом. А без идеологии мы жить не привыкли. Вспомните: в начале 1990-х годов было огромное увлечение эзотерическими учениями, астрологией, оккультизмом, магией. Стало быть, наступил кризис рационалистического мышления, рационалистического сознания вообще. Одновременно многие пришли в церковь, вернулись к традициям предков. Однако по-настоящему воцерковленных людей (даже тех, кто просто каждое воскресенье ходит в церковь, соблюдает обряды, отмечает праздники) в России крайне мало – примерно 5 – 6 процентов респондентов. При этом у нас 70 процентов респондентов называют себя православными, и только 40 – верят в Бога.

– На каком же основании остальные 30 процентов считают себя православными? Получается, что по факту принадлежности к русскому этносу?

– Получается, что именно так: православие-это еще и способ национальной, государственной, этнической самоидентификации. Но, по-моему, это очень далеко от глубокой религиозности.