Танеев – художник, праведник и провидец

Вся жизнь замечательного русского композитора Сергея Ивановича Танеева (1856 – 1915) была связана с Москвой и Подмосковьем. Крайне неприхотливый в быту, он и в столице-то жил, снимая дворницкий флигелек, а в загородном своем бытии поражал и коллег, и местных жителей. В самом деле: важный человек, музыкальное светило, профессор., и директор Московской консерватории, он вел себя совершенно не по-барски. Еще в конце позапрошлого столетия он стал сбегать от московской суеты и шума в монастырские гостиницы. Сначала ездил в Берлюкову пустынь близ Богородска (ныне Ногинск), затем – в Черниговский скит неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. Вообще-то предполагалось, что постояльцы монастырских гостиниц должны посещать церковные службы, но Танеева из-за его поразительного добродушия и любезности служители избавляли от ранних побудок. Знали – этот толстяк все равно на заутреню не пойдет, а будет сидеть за своей переносной клавиатурой (беззвучной, разумеется, но так композиторам легче работать, если нельзя играть "вслух").

Сергей Иванович был человеком неверующим и не скрывал этого, но вот парадокс: самые знаменитые его произведения связаны с православной тематикой. Это оратории "Иоанн Дамаскин" и "По прочтении псалма". На этом парадоксе надо остановиться особо. Танеев поступил в Московскую консерваторию в год ее открытия, в 1866-м. Поступил за два месяца до своего... десятилетия. Конечно, по меркам нынешнего времени туда принимали и очень молодых, но Танеев был все же уникумом. В свои почти десять лет он уже неплохо играл и, что особенно важно, знал много музыки – самой разнообразной. Выходец из помещичьей среды, он часто бывал у своего дяди, собравшего крепостной оркестр, для которого делал переложения из западной классики. Слышал, конечно, и народные песни в исполнении крестьян, и церковные службы.

Пройдут годы, и Танеев осознает, что обучение в Московской консерватории построено по западному образцу и ведется исключительно на западном материале. Так поставил дело ее основатель и первый директор Николай Рубинштейн, человек, России не знавший и не желавший ее узнать. Из бессарабского местечка он попал в Германию, где учился у Мендельсона, а потом в Москве основал консерваторию по мендельсоновскому образцу; его брат Антон Рубинштейн стал основателем Петербургской консерватории. Братьев полностью поддерживал высший свет, для которого русской музыки как бы и не существовало. К мужицким песням эта публика была глуха, в православной церковной музыке они видели допотопное восточное варварство, а русская классика в западноевропейских формах еще только зарождалась. Великий Глинка умер совсем недавно, в 1857-м. Немногие его поняли. В Петербурге проштрафившихся гвардейских офицеров посылали в Мариинский театр слушать "в наказание" оперу "Руслан и Людмила". Смешно? Но ведь сам директор Петербургской консерватории заявил: создать оперу на основе русского мелоса невозможно, что и доказывает "Руслан и Людмила". Это нам заявление Антона Рубинштейна кажется наглостью, тогда же высший свет в целом был с ним согласен. И вот на этом фоне в день открытия Московской консерватории молодой профессор Петр Ильич Чайковский вдруг заявляет: "Я хочу, чтобы с этой сцены первой прозвучала музыка великого Глинки". И сыграл увертюру к "Руслану и Людмиле".А через некоторое время директор, Николай Рубинштейн, прослушав сочинение молодого русского профессора – его Первый концерт для фортепьяно с оркестром, разнес его в пух и прах.

Вскоре Сергей Танеев запишет в дневнике: "Хочу быть 1) пианистом, 2) композитором, 3) образованным человеком". И добавит через несколько строчек: "Задача каждого русского музыканта – способствовать созданию национальной музыки".

Развивая эту мысль, Танеев говорит о том, что современная западная классическая музыка выросла из западной народной, что русским композиторам нужно найти музыкальные законы русской народной музыки, которая развивалась в основном в двух видах – как песенная и как музыка церковных богослужений (неважно, что ее писали очень образованные люди – они находились вне западных влияний и опирались исключительно на национальные традиции). Так с молодых лет Танеев начал параллельно работать и как пианист-виртуоз, и как композитор, и как теоретик музыки. Вот почему, не будучи верующим, он внимательно изучал музыку православных богослужений. И пусть, проживая в монастырских гостиницах, он не ходил в храм по молитвенному графику – то, что ему как музыканту было надо, он слушал.

Шли годы, и на подмосковные монастырские гостиницы возникла мода среди интеллигенции. Былого уединения Танеев там не находил, а вести длительные разговоры о музыке за чаем он не хотел – не было у него времени на это, слишком много он работал. В наши дни его назвали бы трудоголиком. И поселился Сергей Иванович в деревне Дютьково под Звенигородом. Семью он не завел. Была у него большая любовь, любовь взаимная, но его избранница могла соединить свою судьбу с судьбой композитора, только разведясь с мужем и оставив ему детей; таковы были законы – вспомните терзания Анны Карениной. Такую жертву Сергей Иванович принять не мог и предпочел остаться бобылем. Помогала ему в нехитром хозяйстве старая няня, с которой связан известный музыкальный анекдот. Как-то она говорит композитору: "Сергей Иванович, дали бы вы еще один концерт, а то лавровый лист кончается". Оказалось, что добрая старушка клала в суп лавровые листы из венков, которые публика преподносила Танееву.

Танеев много написал – оперу "Орестея", уже упоминавшиеся оратории, хоры, романсы, камерные сочинения. Он – признанный классик русской музыки. Современники единодушно отмечали его высочайшие моральные качества. Он был прекрасным учителем, среди его учеников такие гении, как Рахманинов и Скрябин. Но и собственно композиторское творчество, и педагогическая деятельность – лишь часть его творческих свершений. Его теоретические музыкальные разработки, при жизни композитора многим казавшиеся слишком заумными, оказались востребованными следующим поколением творцов, такими, как Стравинский и Шостакович. Это тоже парадокс. Танеев, казавшийся старомодным и консервативным, традиционным и скромным в оформлении своих сочинений, стал катализатором в процессе появления ярких новаторов, поначалу воспринимавшихся как эпатажные и скандальные молодые люди. Речь не о манере поведения, конечно, а о характере самой их музыки.

К чести наших земляков память о замечательном русском композиторе не была утрачена на звенигородской земле. Сохранился дом, который снимал Сергей Иванович Танеев и где сейчас посвященный ему музей. Тот самый дом, откуда он на рассвете любил выходить за грибами в компании деревенских ребятишек, которым строго-настрого запретил называть себя барином (он не терпел этого слова), а обращаться к нему просто – дядя Сережа. И откуда на руках до самого Звенигорода мужики несли его гроб, а деревенский пастух стал при этом на колени, как положено при проводах в последний путь праведников, живших на этой земле.

Заметим, что это было в 1915 году, во время Первой мировой войны, когда в российском воздухе уже пахло паленым и мужики к господам особого почтения не испытывали. И не мужики, и не пролетарии жгли религиозные сочинения атеиста Танеева во дворе Московской консерватории в 1920-е годы, а прикрывавшаяся их именем примузыкальная братия, в иных формах, нежели во времена Глинки, боровшаяся против русского искусства. Но все равно Танеев победил – ведь нотные рукописи не горят.

14.11.2006