Вечные острова

С великим сожалением перевернул я последнюю страницу книги Александра Борщаговского и Валентина Курбатова "Уходящие острова" (Иркутск, "Издатель Сапронов"). У нее очень точный подзаголовок: эпистолярные беседы в контексте времени и судьбы. Разговор ведут известный писатель, драматург, сценарист А. Борщаговский и выдающийся литературный критик В. Курбатов. Редкая и очень своевременная книга. Подобных, пожалуй, скоро не дождешься, ибо кто же в наше суетное время пишет длинные письма? Притом не год, не два, а почти двадцать пять лет. Электронная почта, сделавшая общение стремительным, кометой скользнет в истории и, видимо, растворится без следа. Ее теснят мобильные телефоны, sms-ки, на смену которым придет очередное чудище в виде каких-нибудь символов, заменяющих чувства, отношения, сообщения. И самое грустное – уходят из переписки мысли, раздумья, продуманные оценки. Что же случилось со временем? "Оно потеряло длительность. Вернее, мы изгнали эту длительность, как помеху, и живем нетерпением мгновения, начертав на всех знаменах "Здесь и сейчас", – пишет во вступлении к книге Валентин Курбатов и продолжает: "Мы все в молниеносных войнах без победителей, в горячих минутных ересях, в плену сиюминутно меняющихся литературных и политических рейтингов и скоропортящихся кумиров".

В письмах есть еще одна примечательная особенность: они фиксируют сиюминутность оценки. Со временем человек смотрит на многое иначе, порой и сам не замечает изменение своей позиции, а она, живая, непосредственная, уже зафиксирована. Есть потом, конечно, искушение что-то подправить, отредактировать, переписать, но это значит изменить время, предать себя прежнего. Курбатов признается: "Мы не обходили в переписке и неудобных углов.Это легко делать в перебранке "лагерей", где сердце не надобно, потому что перед тобой "враг" и всякое оружие хорошо. И очень трудно в переписке с близким тебе человеком, где всякое слово больно, но именно для честности отношений и неизбежно. И потому, убирая из эпистолярных наших бесед частности личного свойства, я думал о том, чтобы виднее было то общее, что делает каждого из нас детьми не только дома, но и своей истории и своего времени".

Разговор идет обо всем, и очень откровенный. Много раздумий о литературе, о культуре в целом, об изменениях в жизни. На страницах книги столько примечательного, что хочется цитировать и цитировать. Например, зашла речь о "Выбранных местах из переписки с друзьями" Н. Гоголя, и Курбатов пишет: "Ведь и Гоголь задел нас потому, что мы его книгу его же литературной мерой меряем, а это ведь и не литература совсем, и задачи другие. Это скорее ночь и совесть на фоне дня и мировоззрения, ведь мировоззрение и совесть, увы, не совпадают в нас. Совесть путанна, болезненна, неупорядоченна и потому так мучает нас, что вдруг позволяет и подлой мысли просочиться, и злому умыслу, и глупости о государственном устройстве, и страшной боли о своем назначении, и Боге, черте, женщине, истории и еще Бог весть о чем. Ночью все границы разрушительны и мир возвращается к первоначальному хаосу, который ужасает нас, и днем мы спасаемся за мировоззрением, которое своей общественно-исторической упорядоченностью успокаивает нас. А Гоголь хотел совесть сделать мировоззрением и забился в страшной конвульсии. Между тем мы все это порой должны делать, только дай нам Бог меру сохранить, в должных пределах удержаться, чтобы сор нас не победил, а он течет в таких ночных бдениях полноводною рекой".

В переписке тема веры и религии – в числе основных. Критик отмечает: "Вера говорит с разумом на непереводимых языках – у них нет точек соприкосновения". Его беспокоит: "Я и сам небольшой сторонник принципов, которыми шла страна в это столетие, но что-то есть очень тревожное в этом радостном предательстве дела отцов и дедов. Тут мы рискуем во второй раз перерезать пуповину, как в 1917 году, и на этот раз уже без возврата, уже без всякой надежды обрести Родину. Весь этот пыл и экстремизм, это жаркое запальчивое искание Бога вчерашними атеистами – это ведь все от безродности, от бездомности, от страстного желания обрести какую-то духовную крышу". Писатель подмечает: "Жизнь приоткрылась, намордник страха свалился, потерялся где-то на бегу, все предстало в звуках и красках, близких к реальным, действительным (письмо написано в декабре 1987 года. – А. Е.). И обнажился не только эгоизм, преступная бытовая аморальность, обнажилось общество, которое послойно, стадно торопится сочинить себе философию, историю, этику, и все это нетерпимо воинственно, с запахом крови, с нетерпимостью, от которой до этой крови один-два шага". В ответ Курбатов пишет: "Тоска русских по русскому понятна – мы слишком долго были без родины, живя в выморочной стране умозрительных идеалов, беспочвенной культуры, пользуясь обносками чужих, экономически обольстительных учений, которые нам не по плечу и не по характеру. Теперь внезапно увидели себя в эмиграции и затосковали так же дико и с теми же крайностями, как если бы очнулись где-нибудь в Бразилии" и продолжает: "А без веры ни один народ не устоит, все кончат мещанством и душевной пустыней, ибо на желудок опираться нельзя, а гуманизм – это тот же желудок, только равномерно набитый".

А что есть религия? Позиция критика: "Я имею в виду религию в самом старинном разумении, как

religio – связываю. Связываю не только человека с человеком, но низость внутри человека, чтобы она не имела выхода, лишаю ее той упоительной свободы воли, от которой один шаг до "все дозволено". Связываю – значит устанавливаю нравственный закон. Не политический, а нравственный. Мы попались в ловушку, когда стали оговаривать нравственность политическими потребностями. Вера – это метаистория, где нет ложных оправданий потребностям прогресса". Писатель замечает: "У нашей веры, равно как и у безверия, общий недуг – пандемия ярости, агрессивности, самое малое – категоричности".

Что такое эта переписка? Здесь снова процитирую Борщаговского, назвавшего письма Валентина Курбатова совестливым, духовным портретом российской интеллигенции, они "удивительно выстраиваются в нечто цельное. Это цельность не строя, а неразделимость души", "письма... в совокупности ... воплотили в себе удивительную панораму, историю времени, поразительно беззлобную, яркую и, как ничто другое – философскую и эстетическую". Прав Курбатов: "Простая переписка может быть "романом века", в чьем зеркале таинственно и полно сошлись день, человек, страдающая и умирающая идея и вечно обновляющееся, не теряющее надежды сердце... И в каждом Вашем письме был спокойный и твердый урок нетщетности и достоинства".

Позволю себе не согласиться с названием книги "Уходящие острова". Да, переписка – "жанр", отколовшийся от материка литературы, уходящий в забвение, почти скрывшийся из виду остров. Но эта книга станет вечным островом, к которому всегда будешь обращаться, как к целительному источнику.

21.11.2006