"Косово – это вечная вертикаль нашего национального самосознания"

Любомир Йованов ПЕРУНОВИЧ – уроженец Черногории, из села Дреновштица, что рядом с монастырем Острог – Введения Богоматери во храм, великой сербской святыней. По образованию филолог, прекрасно говорит на шести языках, был золотоискателем в Клондайке. Автор книг "Сербы в столкновении с новым мировым порядком" (Белград, 1993), "Беседы с косовскими иконами" (Белград, 2000), статей по проблемам сербской истории, культуры, политики. В настоящее время работает над романом "Золотоискатели".

Публикуемый текст – перевод второй главы из книги "Беседы с косовскими иконами". Ранее книги Л. Перуновича на другие языки не переводились.

Переводчик и составитель комментариев – Н.В. Масленникова.

См. также: Часть 1

---

Монах: "Сербы являются ветвью великого славянского древа; отрываясь от него, они обрубают свои корни, теряют свое значение именно как славянское племя. Славяне имеют свои источники энергии, свой язык, своих святых, просветителей, гениев. У нас свои путеводные звезды, которые и освещают нашу историю. Славяне не конфликтуют с другими народами. От наших предков мы унаследовали вселенский источник духа и мысли: другой вопрос, пользуемся ли мы им, или, к своему несчастью, забыли о нем. Источник народного духа изменить невозможно, таких "программ" не существует. Но связь с ним у отдельных людей, а иногда и целых групп может быть нарушена под воздействием страха. Такие люди могут отречься от прошлого, от своих предков, родителей, от самих себя, могут даже совершить самоубийство, но все это отнюдь не разрушает самих источников, ибо они вечны. По законам вселенной человек имеет высокую степень свободы и для созидания, и для разрушения. Но это не абсолютная свобода".

Отшельник: "Когда, в стародавние времена, путешествующие иноплеменники встречались со славянами, среди прочего их интересовало, как зовутся неизвестные племена. Всякий славянин обыкновенно отвечал, что он – раб Божий, про остальных же соплеменников говорил, что они сорабы. Это показывает, насколько наши древние предки были устремлены к Богу.

В Черногории, еще до недавнего времени, слово "раб" употреблялось в значении "член семьи". Так, например, можно было сказать, что некая семья состоит из десяти рабов".

Монах: "Тот, кто покоряется Божественному Закону, пребывает не в рабстве, но в свободе, потому что полная преданность Ему только одна и означает подлинную свободу.

Доброта и братолюбие у славян поистине имеют бескрайний размах. Благодаря этим качествам душа славянства получает космическую энергию. Славяне должны стремиться к высшему разуму, для того, чтобы защитить свои добрые качества, нужны сила воли и устремленность.

Славянская культура в целом едина, но разнообразна в своих формах и проявлениях. К сожалению, отступление от ее традиций теперь довольно часто встречается у славянских народов. Споры и конфликты между славянами возникают из-за различных чужих влияний1. Но они совершенно немыслимы, когда славяне движутся в русле своей культуры, осененной духом предков. В отступлении от исконных славянских начал до сей поры нужно видеть и причины упадка сербского народа ("Это же можно сказать и обо всех других славянских народах", – прибавил Наставник). Все значительное, что создали славяне в области искусства и культуры, происходит из их первозданной природы. Теснейшая связь со вселенной была особенной чертой древних славян2, она оказала решающее влияние на формирование мировоззрения народа – славянам присуще созерцательное начало в большей степени, нежели рационализм. С принятием Православия эта таинственная связь получила более глубокий смысл".

Наставник: "Черногория в прошлом была светочем сербства. После переселения славян на Балканы ее население всегда было преимущественно сербским. В период османского ига это был самый сербский край, поскольку сюда переселялись сербы, спасавшиеся от насилия завоевателя. Те, кто жил здесь, за свою скромную свободу платили кровью и страданиями, ничуть не меньше, чем сербы в Косове. Но это-то и помогло сохранить дух народа в порабощенных сербских землях. Корни многих сербов в Черногории. Все ценное в области культуры, что родилось в Черногории, несет в себе ярко выраженное сербское начало, созданное во имя сербства и для сербства и принадлежит всему сербскому народу3.

В XIX веке наблюдался большой подъем в жизни сербского народа: от турок были освобождены многие наши земли, международное признание получили два сербских государства (Сербия и Черногория, 1878). Но, к сожалению, в этом новом строительстве не было опоры на косовскую традицию, средневековая сербская политическая культура оказалась как будто забытой, хотя обращение именно к ней в период национального возрождения могло бы сыграть решающую роль для созидания будущего сербского народа. Ведь святая Косовская земля, хранящая память о высочайшем взлете духа сербства, – это ризница сокровищ нашей души. Косово – это вечная вертикаль нашего национального самосознания, память о нем не стареет, как не могут состариться восходы солнца, косовский подвиг всегда современен.

Сербы легко и просто забыли, что западные силы всегда защищали на Балканах интересы Османской империи (пока она не распалась) в ущерб порабощенным христианам.

Движение сербов к культуре Европы пошло по ошибочному пути. Без укоренения в собственной культуре, почве славяносербской, косовской, невозможно было избежать той катастрофы, что настигла нас в XX столетии. В период многовекового страдания под турецким ярмом наше развитие почти остановилось, когда же мы получили свободу, то стали искать свое в чужом и опять страдали.

Чем более отдалялись мы от себя, от Косова, тем скорее приближались к падениям и крушениям века двадцатого. Косово – это кладезь духа сербства, и только черпая из него, мы можем достойно заявлять о себе миру, это указатель нашего пути.

Косово – это отверстая рана, и если забыть о ней, если отвернуться от нее, она будет кровоточить. Каждый серб должен носить в своей душе косовскую культуру и дух, и только тогда он сможет на равных сообщаться с другими народами и культурами. Безоглядное погружение человека в чужую культуру, где нет его корней, – процесс губительный".

* * *

Каждый язык имеет, так сказать, космическую, галактическую "таблицу", по которой он и создается.

Традиции священного сербского языка средних веков были преданы забвенью, реформы сделали его недоступным, далеким и чужим для наших современников. Введен был так называемый народный язык; но разве средневековый сербский не был народным? В сербский язык вошли слова, появившиеся в период турецкого ига и порожденные страхом, и такую лексику сочли народной. Не следует забывать, что держава Неманичей была свободной, и язык, на котором тогда говорили сербы, имеет более прав называться народным. Помимо того, что реформы изменили самое структуру и грамматику языка, были утрачены и многие старинные сербские слова, рожденные самим духом народа, и от этого образовались пустоты, которые позже ученые сербы должны были заполнять западной лексикой и чужими понятиями. Удивительно, но современный русский язык ближе средневековому сербскому, нежели современный сербский. И когда наши лингвисты говорят, что в основу старославянского языка было положено наречие сербское, то забывают вспомнить о том, как далеко мы ушли от него.

* * *

Большой ошибкой стало создание в XX в. единого государства сербов, хорватов и словенцев. Этот союз оказал губительное воздействие на наше славянское начало. Хорваты и словенцы – католики – были теснее связаны с западной культурой, вобрали в свое мировоззрение многие особенности европейского умоначертания, хотя и находились на вторых и даже третьих ролях в той же Австро-Венгрии или Италии. Православные же сербы оказались народом разделенным: в XIX в. существовали вполне правомерная терминология, когда речь шла о нашем народе, – "сербы австрийские" и "сербы турецкие". Таким образом, в границах одного государства в 1918 г. были объединены народы, имевшие между собой мало общего, а потому искусственное провоцирование разнообразных этно-политических проблем в таковом союзе было совсем несложным. Не вдаваясь в исторические подробности вокруг формирования южнославянской державы, напомним лишь, что Ватикан одним из последних признал Королевство Сербов, Хорватов, Словенцев в 1920-м году.

Сербский народ испокон века был связан тесными узами с народом русским. Еще в житии св. Саввы рассказывается о том, что пошел он на Афон после встречи с русским иноком и был пострижен в русском Пантелеимоновом монастыре.

Помощь России в освободительном движении балканских славян, и в первую очередь, сербов общеизвестна.

Однако уже в XX в., после сокрушения Российской Империи сербов постарались заставить быстро и легко забыть о вкладе русских в освобождение Балкан от турок, умаляли значение подвига России и даже приписывали ей завоевательные цели. Но напомним, что, например, Крымская война 1853-1856 гг. велась западными союзниками (Англией, Францией, Сардинией) и Турцией против России с тем, в частности, чтобы воспрепятствовать освобождению южных славян. В войну 1877-1878 гг. Россия вступила с твердым намерением решить, наконец, восточный, в том числе и славянский вопрос. В Первую мировую Россия вступила, защищая братьев-сербов. Спасение союзниками Сербской армии во время осеннего отступления 1915 г. в Албанию было осуществлено исключительно по требованию императора Николая II, который заявил, что Россия выйдет из Антанты, если не будут приняты решительные меры для сохранения жизней тысяч сербских солдат и беженцев4. Французские и итальянские корабли эвакуировали сербов на остров Корфу. Простому народу после войны постарались внушить, что это чудесное спасение стало возможным из-за особого расположения Франции к сербам. В центре Белграда, на Келемегдане воздвигли и монумент сербско-французской дружбе. Если бы в нашей столице поставили памятник настоящему другу Сербии, тому, кто действительно спас тысячи сербов от верной погибели, то есть русскому императору и русским воинам5, народ меньше бы ошибался в том, кто же наши настоящие друзья и соратники. Справедливости ради, стоит сказать, что в народе все же хранилась память о русской жертве в Первой мировой войне, о ней напоминали в своих проповедях и такие выдающиеся сербские иерархи, как патриарх Варнава (1880-1836), епископ Жичский Николай (1880-1956), но официальная печать намеренно молчала о России и русских. И лишь в 1930 г., когда святейший Варнава освящал храм св. Александра Невского в Белграде в присутствии короля Александра I, газетчики вынуждены были вспомнить о подвиге северных братьев-воинов, и появились статьи вроде: "Ожили воспоминания времени 1914 года. Царь Николай – благодетель славянства, защитник православных братьев с берегов Дуная, спаситель бесконечных верениц солдат, беженцев и учеников из пропастей Албании – воскрес в этот день Своим Святым Ликом"6.

Если бы в народе воспитывалась эта благодарная память о России, а Белград, повторим, украсил бы монумент русскому царю и его жертвенной армии, вряд ли сегодня мы видели бы на нем грязные ругательства и прочие безобразные надписи, какие опоясывают ныне памятник "Благодарности Франции" на Калемегдане.

Русские цари всегда были покровителями и защитниками православных народов. Никогда ни над одним из балканских народов Россия не устанавливала своей власти, хотя ее вмешательство всегда трактовалось Австрией, Германией, Италией как преследование собственных эгоистических интересов и корысть.

Черногория, например, "находилась на бюджете" России более 100 лет7, будто одна из губерний Великой Северной Империи. Ныне, конечно, ясно, что прежде Россия могла значительно эффективней помогать южным славянам. Но и за ту помощь, которую сербы получили от русских в прошлом, нужно испытывать вечную благодарность, нужно помнить свою историю, чтобы остаться в истории. Напомню известные слова Пушкина: "Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим"8 – сегодня они должны стать нашим девизом, защитой от неприятеля внутреннего, этого страшного врага сербства, который всегда воздвигает ложные ориентиры для народа, указывая на друзей наших как на врагов, а на врагов – как на друзей; и если бы мы были свободны от этих заблуждений, то не были бы теперь в таком плачевном состоянии. Грязное орудие лжи безошибочно свидетельствует о принадлежности так называемых историков, которые сравнивают политику России на Балканах с политикой колониальных сил Запада, – ибо, как говорил Христос: "Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи" (Ин. 8, 44). Если бы сербы следовали косовской памяти, этому путевождю в веках, так же верно, как служили тем, кто их бездушно уничтожал, мы бы были счастливым народом, которому дивились бы племена иные".

Отшельник: "Существуют глубокие различия между славянами, с одной стороны, и народами, которые создали цивилизацию Запада. И эти различия обнаруживают себя как во время войны, так и в мирную эпоху. Запад склонен посматривать на другие народы мира свысока – будто только у него сосредоточены все ценности человечества. Одаренные люди рождаются повсюду на свете, и возможно, их не меньше среди индейских племен, обитающих у берегов Амазонки, чем в аристократических семействах Европы.

Оправдание славян в том, что и они суть племена европейские, всегда неуместно. А то, что мы живем с народами Запада на одном континенте, не приближает нас к ним в духовном плане9. Западноевропейская политика с давних времен была направлена на установление добрых отношений, в первую очередь, с Турцией, но не с православными славянами, хотя последние, и в религиозном смысле, и географически, были всегда ближе романо-германским племенам. Сходство же католиков с мусульманами проистекает из их психологии завоевателей, которая и обусловливает их политику: и те и другие всегда в своих целях использовали другие народы. Государства, как и индивиды, могут притягиваться друг к другу по закону противоположностей. Н. Я. Данилевский говорит, что "Европа (в особенности же Англия) наполнилась туркофилами"10.

Вместе с тем любопытно и признание Ф. М. Достоевского ("Признания славянофила") о любви и почитании "страшной и святой вещи, Европы", о том, с каким воодушевлением – даже и с большим, нежели в Европе – восприняты у русских великие достижения западной культуры11.

Как раз поэтому политики Запада с подозрением смотрят на Россию, ведь душа европейца как бы обернута рационализмом, ей трудно переживать художественные впечатления так непосредственно и спонтанно, всем существом своим, как это могли делать современники Достоевского. Это-то и настораживает европейцев в отношении России и православных вообще. Привязанность западной политики к рационализму и материальным интересам стоит во главе угла, для них это – мера степени развития того или иного народа.

* * *

Славянские народы, как известно, отличаются духом мира и любви, в том числе и к иноплеменникам.

Если обратиться к косовским грамотам сербских королей, можно увидеть, что несербское население обладало равными с сербами правами и обязанностями в государстве.

Скажем, в Грамоте царя Душана, данной в связи с основанием монастыря свв. архангелов Михаила и Гавриила близ Призрена (1347-1348), подробно перечислены все сербские села, катуны, имена всех сербских и арбанатских родов, отдельные категории населения (например, "люди, которые поставляют воск" и т. п.), албанские катуны к северу от Призрена, определены группы законов "для сербов", "для валахов".

В средневековом сербском законодательстве при Неманичах права человека в Косове были несравненно лучше защищены, чем теперь под управлением сил североатлантического Запада.

В новое время известно, как справедливо поступали Петровичи и Карагеоргиевичи в освобожденных от турок землях по отношению к нехристианскому населению, от которого сербы в течение веков испытывали разные жестокости и надругательства.

Расширение жизненного пространства восточных славян шло на север Европы, на Урал, в Сибирь; осваивая новые земли, русские не истребляли туземцев, но только в честном бою, на ратном поле защищали свое отечество. В царской России неславянские народы имели почти равные (а иногда и большие) права со славянскими. Бунтовщики против царского самодержавия строго наказывались, безотносительно к их национальности. Человечное отношение к иноплеменникам в принципе свойственно славянским народам, что проистекает из их врожденных качеств – доброты и братолюбия.

Но сегодня "бывшие" колониальные силы преподают нам суровый урок человеческих прав и прав национальных меньшинств.

---

1 И как раз о самостоятельном, без чужих и чуждых влияний разрешении этих споров в свое время, в пору беспорядков в восточной Польше, подогревавшихся и провоцировавшихся из Европы с целью ослабления Российской Империи, мудро писал А. С. Пушкин: "для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским..." (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10 т. М., 1962-1966. Т 10. С. 351). Об этом же он превосходно сказал и в стихотворении "Клеветникам России": "О чем шумите вы, народные витии?/ Зачем анафемой грозите вы России?/ Что возмутило вас? волнения Литвы?/ Оставьте: это спор славян между собою,/ Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,/ Вопрос, которого не разрешите вы" (Пушкин А. С. ПСС. Т. 3. С. 222). В этом же стихотворении он противопоставляет "верного росса" "кичливому ляху". Эпитеты, прямо сказать, "говорящие": отдалившиеся от племени славянского поляки, обратившие взоры свои на Запад, стали его вечными заложниками в чужих для них спорах Европы с Россией – примечание переводчика.

2 Поразительно эта связь сказалась в творчестве русского гения Пушкина, о чем не менее поразительно написал другой славянский гений – сербский поэт Петр Петрович Негош (1813-1851) в своем стихотворении "Памяти Александра Пушкина": "Над сводом, спряденным из множества звезд,/ выше, чем мудрого взор проникает,/ под склоном верховным небес,/ непрестанно где солнца младые/ высекает рукою таинственной/ и сыплет роями Создатель,/ там был зачат твой гений/ и пения миром помазан;/ откуда льется надмирный свет,/ оттуда ты к нам прилетел./О, счастливый поэт народа великого,/к твоему праху земному, к священному/ тебе собрату подвиги витязей/ перед дивным ступают алтарем" (Његош П. П. Целокупна дела. У 2 књиге. Београд, 1927. Књ. 2. С. 321) – примечание переводчика.

3 Св. Николай Сербский в 1925 г. написал выразительную речь по случаю перенесения праха величайшего сербского поэта и черногорского господаря и владыки Петра II Петровича Негоша на гору Ловчен; IV часть ее называется "Поклонимся Черногории" – есть в ней, в частности, такие слова: "Мы кланяемся Неманье и святому Савве, и многим великим святителям, и королям-витязям из династии Неманичей и кланяемся Черногории, которая дала нам эту славную династию. Мы кланяемся святому князю Лазарю и кланяемся Черногории, которая выпестовала такого светлого мученика за Крест честный и свободу золотую. <...> Мы кланяемся Святому Петру I, победителю Наполеона, кланяемся святому Василию Острожскому, святому Арсению, святому Стефану и остальным святителям черногорским и кланяемся Черногории, которая возвышает для нас таких молитвенников пред престолом Божиим" (Велимировић Николаj, епископ. Сабрана дела. Књ. 10. С. 275-276) – примечание переводчика.

4 Сербская армия к осени 1915 г. едва насчитывала 200 тысяч солдат; задача ее состояла в прикрытии Старой Сербии, которой угрожали с трех сторон ее границ австро-германские войска. С этой целью сербские вооруженные силы развернули в одну линию армии по Дрине, Саве, Дунаю, Тимоку и болгарской Мораве, имея на своем левом фланге небольшой отряд черногорцев на Верхней Дрине против Вышграда.

Для атаки сербов Центральные державы объединили свои войска под общим начальством Макензена: на правом фланге против черногорцев был выставлен австрийский корпус, на Саве до Дуная включительно стояла 3-я австрийская армия Кевеса (5 пехотных дивизий и 1 германский корпус), по Дунаю – 11-я германская армия Гальвица (7 пехотных дивизий) и по pекам Тимоку и Мораве – 3 болгарских армии, в общей сложности до 11 дивизий. Всего свыше 500 тысяч против 200 тысяч сербов. Судьба Сербии и Сербской армии была, таким образом, предрешена. Спасением для сербов могло стать предупреждение выступления Болгарии и нападение на нее во время мобилизации, что, возможно, сразу вывело бы Болгарию из строя и передало ее в руки Антанты. Однако под давлением Англии план этот был отвергнут. И Запад оставил Сербию один на один с сильнейшим противником для полного разгрома.

24 ноября 1915 г. начался трагический отход Сербской армии и беженцев в Албанию. Сербы, теснимые во много раз превосходящим по численности и вооружению против¬ником, буквально были прижаты к Адриатическому морю – путь для отступления был отрезан. Епископ Варнава, находившийся при армии, "...видел муки отчаяния ...бежен¬цев и сознавал, что дорог каждый час для спасения их от пленения или общей гибели у неприветливого моря. И он возрадовался, когда узнал, что эту черную тучу, давившую Сербскую армию и измученных беженцев, мановением руки рассеял великодушный Русский Император и Великий Славянин, мученик Николай II. Министр Сазонов теле¬графировал союзным правительствам, что все расходы по эвакуации Сербской армии и беженцев Государь Император принимает лично на себя и предупреждает, что, если Сербская армия не будет вовремя эвакуирована и тем спасена, то это приведет к тяже¬лым последствиям. Такое решительное и ультимативное требование действительно возы¬мело магическое действие, и в спешном порядке началась эвакуация и спасение храбрых бойцов для продолжения их титанической борьбы за свободу сербского народа. По мано¬вению Русского Царя... всё явилось на помощь страдающим сербам, и радость бытия сменила отчаяние измученных вождей, воинов и беженской массы. Это была радость воскресения заживо хоронивших себя в Адриати¬ческом море, и те, кто пережил эти жуткие дни, на всю жизнь сохранили благоговейное чувство горячей благодарности к па¬мяти Царя-мученика Императора Николая II и понимание страданий своих русских братьев в беженстве..." (Маев¬ский В. А. Сербский патриарх Варнава и его время. Нови Сад. 1931. С. 113–114) – примечание переводчика.

5 Такой памятник (проект архитектора Р. Н. Верховского, 1935 г.) на русском участке Нового кладбища в Белграде воздвигли русские беженцы На нем сделана надпись: "Вечная память императору Николаю II. Два миллиона воинов Великой войны". Сегодня этот памятник нуждается в реставрации, но, увы, до этого нет никому дела, в том числе и настоятелю бывшей русской церкви св. Троицы, где покоится прах Главнокомандующего Русской Армией генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля.

6 Пагануцци П. Н. Святейший Патриарх Сербский Варнава // Сергиевские чтения. М., 2005. С. 139.

7 В 1799 г. император Павел I назначил для Черногории ежегодную субсидию, которая, однако, не выплачивалась с 1814 по 1825 гг. Император Николай I не только возобновил помощь, но и выплатил задержанные с 1814 г. средства.

8 Пушкин А. С. ПСС. Т. 7. С. 196.

9 Интересное в этом отношении свидетельство простого болгарина приводит К. Н. Леонтьев: "В одном печальном и грязном хану, в глухом болгарском городке, посетил меня один скромный, но порядочный учитель. – Нам славянам, прежде всего надо опасаться Австрии, – сказал он. – Греки теперь нам уже не страшны. Но немец, своей высшей цивилизацией, цивилизацией христианскою, во всяком случае, – может гораздо глубже вредить нам духом, чем турок. От турок религия отделяет нас глубоко: турки могут вредить нам вещественно; но чтó делать!" (Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. М., 1996. С. 51).

10 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб., 1995. С. 276. Продолжая свои рассуждения, ученый пишет: "Все стали находить, что не магометанство и не турки – враги Европы и ее культуры, а славяне и представительница их – Россия" (с. 277). А несколько выше он говорит буквально следующее: "Как за пять веков тому назад мусульманская гроза представлялась Европе весьма удобным предлогом для подчинения себе славян и греков, так точно и теперь преследует она ту же цель, употребляя все свои силы для сохранения турецкого владычества, возведенного в высший политический принцип. Она боится, что на развалинах Турции разовьется самобытная славянская жизнь; она надеется, что долгое томление приведет, наконец, к тому результату, которого она добивалась, собирая Флорентийский собор. Как тогда, так и теперь (после Восточной войны – Н. М.) говорит она христианским (православным – Н. М.) народам Турции: "Вступите в духовное вассальство Романо-Германского мира и докажите отступничеством искренность своего отречения – и распадутся сковывающие вас цепи"" (с. 270; ср. примеч. 3). Интересно, что и Достоевский в своем "Дневнике писателя" за 1877 г. один из разделов назвал "Любители турок", где как раз рассуждает о туркофилах, но только российских (Достоевский Ф. М. Собр. соч. В 15 т. Т. 14. С. 196). Заметим, что с тех пор политические аппетиты Запада мало изменились (впрочем, как и вкусы кое-кого в России). Напомним лишь некоторые кровавые топонимы: Сребрница, Вуковар, Белград, Косово...

11 "О, знаете ли вы, господа, как дорога нам, мечтателям-славянофилам, по-вашему, ненавистникам Европы – эта самая Европа, эта "страна святых чудес"! Знаете ли вы, как дороги нам эти "чудеса" и как любим и чтим, более чем братски любим и чтим мы великие племена, населяющие ее, и все великое и прекрасное, совершенное ими. <...> Никогда вы, господа, наши европейцы и западники, столь не любили Европу, сколько мы, мечтатели-славянофилы..." (Достоевский Ф. М. Собр. соч. Т. 14. С. 233).