Плод духовный

На вопрос – надо ли каяться на Пасхальной седмице, ответил игумен Илия (Иванов), наместник Свято-Троицкого Никольского Гороховецкого монастыря, в котором начинал свой монашеский путь преподобный Серафим Саровский

Беседа с игуменом Илией (Ивановым), наместником Свято-Троицкого Никольского мужского монастыря, что в городе Гороховце состоялась на пятой седмице Великого Поста. История этого монастыря интересна тем, что именно в нем формально, согласно документам начал свое монашеское служение преподобный Серафим Саровский, о чем известно из списка монахов Саровской пустыни за 1786 год. Этот факт был найден саровским историком Валентином Степашкиным. Дело в том, что на тот момент, когда Прохор Машнин был пострижен в монашество, в Саровском монастыре не было свободной вакансии, и его должны были якобы отправить в Гороховский Никольский монастырь. Но в Гороховском монастыре Серафим не был ни одного дня – в Саровском монастыре есть документ, в котором прописано, что из-за болезни Серафим Саровский туда направлен быть не может.

Всего в Гороховце пять монастырей. Никольский расположен на горе, под которой, кстати, хоронились ("ховались") во времена татаро-монгольского ига наши предки, от чего собственно и произошло название этого старинного русского города – "под горой ховаться".

Игумен Илия не стал ховаться от наших вопросов и прямо на них отвечал, даже не пожелав редактировать интервью, чтобы, не дай Бог, не сделаться препятствием для понимания им же сказанных слов. "Издавайте так, как вашим читателям понятнее будет, вы их лучше меня знаете, а то я начну править, так потеряется живость разговора" – таков был весь сказ.

ПРАВАЯ.RU: – Отец Илия, подошел к концу Великий Пост, и у многих возникает вопрос, а заканчивается ли вместе с постом покаяние?

Игумен ИЛИЯ: – Покаяние не кончается никогда. Это состояние души по отношению к Богу: как ты чувствуешь свои грехи, исправляешь ли их? Совесть-то мучает и в пост, и не в пост.

– Что же и на Пасхальной седмице надо каяться? Точнее, покаяние – это только в пост?

– Пасха – событие все-таки очень знаменательное, и сам праздник освобождает от памяти греха. Больше радости, меньше чувства покаяния.

– Так все-таки время радоваться и время каяться – это разное время?

– Вообще на земле время каяться. Но Пасха дает возможность радоваться. Радость это одна из степеней блаженства. А блаженство не может возникнуть от нашего желания. К этому надо идти, стремиться, над этим надо работать. Плод духовный есть любы, радость, мир, кротость, воздержание, долготерпение... К долготерпению надо приучать себя, воспитывать свой дух, что уж говорить о радости, которая, в отличие от долготерпения, на втором месте находится. Любовь – высшая степень достижения благодати на земле. Но и радоваться надо уметь. Ее надо заслужить от Бога. Так не бывает, чтобы захотел – и радуюсь.

Да, можно куролесить, веселиться под допингом. Но это не та радость, которая наполняет не только твой дух свой и сердце, но и окружающих тебя. Вон у Серафима Саровского собирались в день по пять тысяч людей, и все они уходили радостные.

А ведь он шоу не организовывал. Люди приходили, видели его, благословлялись и уходили от него жизнерадостные – и надолго им хватало, чтобы трудиться, не впадая в уныние. Радость потому что у него была от Бога. Благодать.

Вот ты человек ученый, и сам мне расскажешь, сколько надо потрудиться, чтобы получить степень бакалавра или профессора.

– Окончить вуз, аспирантуру, написать работу, пройти защиту, написать монографию, пройти вторую защиту, вырастить учеников, кандидатов наук...

– Так же и духовные степени. Всю жизнь идет работа над собой. Чтобы достичь божественной степени радости, нужно потрудиться.

– То есть в этом и состоит цель покаяния?

– Человек потерял отношения с Богом. И их надо восстановить. В раю первозданный человек постоянно беседовал с Богом. Бог ему являлся, вот как мы с вами сейчас разговариваем. А грех человека удаляет от Бога.

Поэтому степени возвращения-возрастания – это как бы видимые знаки, в правильном ли направлении ты движешься.

– То есть покаяние – это не совсем нормальное состояние человека?

– Это состояние грехопадения. Человек пал, он испортил свою природу. Ему надо ее восстановить. Покаяние это как школа, это как инструмент для лечения души.

– Очень часто можно услышать от неверующих людей, что православные только и делают, что каются, а лучше от этого не становятся. Что их жизнь унылая, скучная, тем более монашество, которое прививает человеку чувство вины, несчастными, слабыми от этого становятся... А вы говорите про радость? Противоречие получается.

– Что я могу сказать в качестве возражения? Апостол Павел говорит, что крест Христов иудеям на соблазн, эллинам же на безумие. На соблазн, ибо у иудеев был Ветхий Завет, пророки, а тут что-то новое. Одни иудеи стали в результате выбора первыми апостолами, другие – первыми врагами христианства. В общем – на соблазн.

А эллинам – ученому миру тогдашнему – на безумие. То есть монашеское действие для недуховного, светского человека – это безумие. И ты полностью подтверждаешь слова апостола Павла. Как говорит Господь, вкусите и видите. Это не понятно умом, это надо вкусить и прожить на опыте. Вот почему на нас смотрят как на дураков. У сатанистов, вообще, в игральных картах, карта отшельника – это дурак – безумный. В Православии же отшельник – это подвижник. Все вверх ногами.

– Но можно ли сказать, что Серафим Саровский, от которого все радостные уходили, проповедовал покаяние?

– Конечно.

– А как же одно с другим совмещается?

– Если Серафим Саровский чуть ли не 15 лет в затворе был полностью, молил Бога о своих грехах, плакал и каялся – это ли не является примером? Он бы оттуда никогда не вышел, если бы ему не было приказано свыше. Столько он лет шел путем покаяния, прежде чем благодатными дарами стал обладать!

И если потом, когда Богородица направила его в мир пасти ее паству, мы его встречаем ни слова не говорящим о покаянии, только утешающим и радующим, то это же и есть подлинный пример. Или нет?

– Преподобный Серафим учил о низведении ума в сердце. Как это понимать, применительно к покаянию? Вот я, например, умом-то вроде бы каюсь, грехи свои осознаю, записываю на бумажке, исповедую священнику, а глубокого сердечного покаяния все равно нет...

– У меня как-то был случай, когда один богатый человек в Подмосковье на джипе перевернулся, и в салоне его мать погибла. Вот ему ничего объяснять не надо было. Он ревел здесь несколько дней. Его руками убита мать. Он сознавал этот страшный грех. Чувствовал всем сердцем – весь из себя выходил.

А есть грехи, которые мы не чувствуем и даже заставить себя очень сложно.

Как та почерневшая икона, с которой постепенно начинают снимать слои грязи: один, второй, третий... И, может, даже оказаться, что изображение – это всего лишь верхние записи, а не сама икона. Тогда и запись придется снять, чтобы дойти до оригинала.

Также и душа. Когда только осознаешь, что ты потерял в вечности! Как к этому прийти? Все равно что в первом классе объяснять формулы высшей геометрии. Как вам объяснить? Каким языком? Какими терминами? Да никак. Это на словах не объяснишь. Просто надо из класса в класс – идти, идти и идти.

Поэтому и предлагается на уровне неофитов. На уровне прихожан – вот это покаяние Великим Постом. Это первый класс, то есть, неофитство – азбука спасения.

– А для людей сведущих? Неужели для Серафима Саровского пост не играл никакой роли?

– Для чего нужен пост неофитам? Чтобы ограничить их в разных страстях. В том числе и в пище. Есть неправильное отношение к еде, к другим людям, к противоположному полу, к удовольствиям. Все это ведет к разрушению души и тела. А пост все это регламентирует.

А если это уже святой, если это уже подвижник по благодати, то у него в этом даже и потребности-то и нет. Они, как правило, даже не разговляются, не выходят из состояния поста.

Мария Египетская, к примеру, последние 18 лет вообще ничего не ела. Для эллинов – безумие. Они скажут – такого не может быть. А первые 13 лет она в страшной борьбе была. Так как в пустыне жрать нечего, мягко говоря. Корни, растения какие выросли. А ее бесы мучили кошмарами, снами всякими о тех излишествах, к которым она привыкла. Днем жара плюс пятьдесят. Ночью холод. И так было много лет.

Как пишется в пространном житии, демоны являлись ей в образе человеков, на поддонах яства с вином, а по пояс снизу голые. Вот они ее травили и издевались над ней, чтобы она сорвалась. А это ей Бог попускал, чтобы ее душа вырвалась изо всех плотских привязанностей, которые нам кажутся естественными. А они, в общем, не естественны. Господь не создал таким человека. Мы по состоянию своего духовного уровня просто спускаемся к этому все ниже и ниже.

– Получается, что в последнем классе нужно, как говорили про философа-опрощенца Ж.-Ж.Руссо, "встать на четвереньки и в лес убежать"? Отказаться от всех благ цивилизации?

– Хотя говорят, что тесные пути ведут в рай, а широкие в пагубу, но методов соединения и примирения с Богом – море. Евангелие настолько глубокое и широкое, что, например, был такой подвижник Иоанн Кронштадтский. Вообще светский человек – с бриллиантовым крестом, в шелках, царские приемы, роскошные столы. А чудеса при этом на каждом шагу.

Люди были в шоке от него, по 15 тысяч приезжало на службу. Есть и такой путь. Но он очень сложный. Надеть монашескую рясу и стать на колени – самый легкий путь. Почему он собственно и предлагается. А оказаться в свете и, вопреки всем мощнейшим искушениям и соблазнам, чистоту души своей сохранить – это очень сложно.

Взять Христа ради юродивых. Вот он, подвиг в миру: в кабак заходит, по рынкам бродит, его везде гоняют, а он достигает совершенства недостижимого нормальному человеку.

Но основная масса людей, которым удалось достичь свободы от мира, – это все-таки ряса, затвор, уход от мира.

– Молчаливая проповедь Серафима Саровского вроде бы всем понятна, точнее, имя его у всех на слуху. А вот подвиг Иоанна Кронштадтского известен менее – чем же все-таки характерен его путь?

– Он работал над собою постоянно. И даже с женой не спал – она официально жаловалась архиерею, чтобы он выполнял обязанности мужа. Но жена отказалась от этих притязаний, когда она зашла к нему как-то в комнату, а он стоял в воздухе на коленях. В полуметрах над землей. Тогда она поняла, что здесь что-то такое, куда ей соваться нельзя. А так он был сильный в вопросе покаяния.

К нему приезжали, как я уже сказал, до 15 тысяч, и он говорил им проповеди о покаянии. Серьезнейшие. Только об этом и говорил. Люди ревели в храме, все эти 15 тысяч.

Даже провести сам чин отпущения грехов с каждым у него не хватало сил, хотя ему помогали человек 15-20 священников. Они ни с кем не разговаривали, а просто читали молитвы и накрывали епитрахилью. И хотя формально это был сокращенный вариант, но отец Иоанн так мог довести до покаяния сердечного одним своим словом – что иначе как даром Божиим это нельзя назвать. Одного образования тут маловато. Можно все проповеди его наизусть выучить и риторику, и диалектику, а толку все равно не будет никакого.

А вот сказать так, чтобы человек не только прочувствовал всю глубину своей вины перед Богом, но и получил силы, чтобы начать жить иначе – это и есть благодать. Ведь можно покаяться, а нет сил, чтобы исправить свою жизнь. А покаяние – это, если переводить греческое слово "метанойя" – перемена жизни.

– Получается, что когда люди приходили к Иоанну Кронштадтскому и плакали, это была проповедь покаяния, и когда приходили к Серафиму Саровскому и радовались, то это тоже была проповедь покаяния?

– В любом случае – это путь к Богу.

– То есть путь к Богу это и есть покаяние?

– Очищение сердца от пристрастия ко всему земному. Не земное вредно само по себе, но не правильное его употребление. Скажем, нож-то разве вредный за столом? Но им спокойно людей убивают.

Также и многие чувства человеческие очень нужны человеку в его совершенствовании. Тот же гнев, та же ревность. Но если мы их не правильно эксплуатируем, то они становятся нашим личным врагом и всех остальных.

– А как вас учили покаянию ваши учителя? Ведь сказано – поминайте наставников ваших.

– Это сокровенно... Например, когда я езжу исповедоваться к своему старцу, то он просто по разному реагирует на каждый грех: мимикой, дыханием, состоянием. Есть грехи текущие, а когда грехи страшные, то он просто весь в напряжении. Этого не объяснишь.

Раньше, лет десять назад, он собирал нас в комнате человек по десять, а сам исповедовал кого-то. И хотя ничего не было слышно, но потом он давал наставления всем присутствовавшим. Сейчас это время ушло. Тех людей, которых он хотел взять под свою опеку, он взял. Теперь работа один на один, такого массового ликбеза уже нет.

– Отец игумен, вы исповедующий священник. Приоткройте, насколько это возможно, тайну, а как выглядит исповедь с обратной стороны?

– Исповедь – это дуэль. Я и тот человек, который приходит ко мне исповедоваться. 100 % зависит от того, кто такой я. Что я хочу. Чего вообще во мне есть, каково мое положение в обществе, от этого зависит, как будет передо мной человек каяться. От моего внутреннего состояния.

Приезжаешь в монастырь, например, в женский исповедовать и начинается дуэль с каждым человеком. Если я побеждаю – человек кается. Если проигрываю – значит там толку никакого не будет.

Хотя, казалось бы, исповедница монахиня и понимает, что происходит, однако, на самом деле, если исповедующий не победит духом воли, пониманием, высотой своей жизни духовной – бесполезно. Это одна из сторон покаяния.

Мой уровень не позволяет мне дальше говорить, слишком серьезно все.

Бывает, придешь к своему старцу, а он на тебя даже и не глядит. Но происходит такое мощнейшее соприкосновение, что выше всяких слов, а он даже и рот не открыл. Или в лучшем случае фразу бросил: как там у тебя дела? А сам пошел, даже не слушая ответ. Получается, вроде бы я приехал-уехал, а взаимопонимания хватает на год, на полтора, на полгода. Это духовная жизнь.

– Как говорили у нас в народе – слово серебро, молчание – золото. Потому что за этим молчанием стоит дело, делание, серьезнейшая реальность, глубокая традиция.

– Да. Есть такой фрагмент в житии Силуана Афонского, когда к нему приехал подвижник с Кавказа. Когда я читал об этом, мне было, естественно, интересно, о чем же говорили два светильника? А они пришли в палатку, помолились и... разошлись. Ничего не спросив и ни одного вопроса не задав друг другу – эллинам безумие. И потом уже этот старец долго плакал и говорил, что той высоты, что у Силуана Афонского ему никогда не достичь: "Я понял, – говорил он, – что хотел мне хотел сказать отец Силуан, что у него за уровень духовной жизни..."

А ведь они вообще не разговаривали... Хотя это для них было событие колоссальное. И для Силуана Афонского – он готовился, молился несколько дней – и для этого старца с Кавказа. Ну как это объяснить эллинам? На каком симпозиуме? Какими словами? К этому надо идти, этим надо жить.

– Спаси Бог, отец Илия, что Вы помогли нам понять, на какой ступени находимся мы в своем духовном развитии, подойдя к концу этого Поста...