От восток солнца до запад...

Мы, наверное, будем вспоминать этот день, рассказывая нашим детям: "Знаешь, а я была там". Журнальные развороты сохранят фотографии храма: золото в лазури неба – 17мая, стройные ряды клириков в сиянии белых фелоней. Фрески новозаветной Троицы, парящие в теплых лучах под куполом. Пастыри у алтаря-кувуклии: Святейший Патриарх Алексий II и митрополит Лавр.

Знакомый редактор, выходя из храма Христа Спасителя после первой Литургии воссоединившейся Церкви, обратился ко мне: "Боже мой, ведь теперь надо об этом писать, ты с чего начнешь?" Думаю, этот вопрос задавали себе множество журналистов, присутствовавших на торжестве, хотя уже что-то строчили в рабочих блокнотах, снимали синхроны на фоне храма: "Только что закончилась служба...", – сообщалось в телеэфир. Верующие тем временем высыпали на ступеньки и, довольные свежим воздухом, прогуливались по предхрамовой площади. Уходить не хотелось. Солнце улыбалось ветру, заставляя забыть, что несколько часов назад был проливной дождь, умывший всех ожидавших проверки документов у входа.

Мы, наверное, будем вспоминать этот день, рассказывая нашим детям: "Знаешь, а я была там". Журнальные развороты сохранят фотографии храма: золото в лазури неба – 17мая, стройные ряды клириков в сиянии белых фелоней. Фрески новозаветной Троицы, парящие в теплых лучах под куполом. Пастыри у алтаря-кувуклии: Святейший Патриарх Алексий II и митрополит Лавр. На правом клиросе гарант конституции России, Президент В.В. Путин, в храме – правитель города Ю.М. Лужков, ректор Московского университета В.А. Садовничий, сотни москвичей и зарубежных гостей.

Автобусы с зарубежной делегацией – чадами РПЦЗ – подъехали к огражденному от основной массы людей входу. Говорят, их было около 600 человек; отец Александр Лебедев в одном из интервью вдохновенно прокомментировал, что в груди его защемило, когда он увидел холл московского аэропорта, наполнившийся зарубежниками, прибывшими на это событие из США, Европы, Австралии и Аргентины.

На службу приехали зарубежные православные дамы – по-другому их и назвать нельзя. Их головы были покрыты шляпками с перьями. Подумалось: действительно, вот она – белая эмиграция – вернулась домой. В следующий раз, когда будут спрашивать, почему в церкви требуют носить платки, можно будет отвечать: ничего подобного, можно и шляпки. Быть в Церкви в такой день – торжество. Атласные ленты на красной соломке были этому лишь подтверждением.

Теперь мы, как и некогда наши предки, будем стоять в одном храме, смотреть на один алтарь, где по пасхальному чину при открытых Царских вратах совершится Литургия – означающая в переводе с греческого "общее дело" – с первоиерерахами и священниками, про которых мы вместе теперь можем говорить "наши".

Молящиеся в храме

Зарубежные гости располагались справа от алтаря; там же – VIP зона, куда прибывали представители власти. На левом клиросе в какой-то момент чтения Акта о каноническом общении появился Президент; как это произошло, похоже, не заметили даже вездесущие телевизионщики.

Пресса располагалась слева – в специальном лонже. Операторы и фотографы, нацеленные поработать, взгромоздились на стремянки. Неугомонные коллеги что-то уже диктовали в мобильные телефоны: "This particular brench of Orthodox church now will be...". Распирало от радости, хотелось погрозить им пальчиком: "Вы скажите там, что мы теперь не просто will be. Мы теперь forever together, you see?"

Православный люд рассредотачивался по храму. Пропускали всех пришедших по очереди и только через металлоискатель. Нельзя сказать, что яблоку было негде упасть, некоторые даже отмечали, что на двунадесятый праздник народу в храме бывает больше.

Кто-то из священников выглядывал из алтаря в диаконскую дверь, чтобы вспыхнуть фотоаппаратом – на память. На левом клиросе архимандрит Тихон, наместник Сретенского монастыря, взволновано здоровался с гостями, честны?ми иноками. Отец Владимир Вигилянский, начальник пресс-службы Патриархии, вместе с Сергеем Леонидовичем Кравцом, шефом "Православной энциклопедии", всматривались вдаль. Отец Петр Холодный медленно окидывал взглядом стоящих в храме, и на лице его была спокойная улыбка человека, немало потрудившегося и довольного результатом. Отец Николай Балашов (ОВЦС) держался сосредоточенно-вежливо и приветливо.

Через некоторое время священство вышло в центр храма и выстроилось в две шеренги: по одну сторону – зарубежники, по другую – клирики Московского Патриархата. Послышались звуки Вознесенского величания. Высокая живая баррикада из фотокорреспондентов и телеоператоров застрекотала. Прибыл митрополит Лавр. Облачившись в голубую мантию, он вошел в храм. Клир с обеих сторон замирал, наблюдая, как владыка с непокрытой головой склонялся над иконой праздника, благоухающей белыми лепестками цветов.

Вскоре маститые архиереи, несущие седовласые бороды на светящихся облачениях, потянулись из алтаря, занимая места для встречи Святейшего. Зарубежников можно было отличить по расписным цветастым полам с изображением винограда. Все были наготове и, затихнув, ждали. Послышался гул, сначала едва различимый, потом с нарастанием и переливами колокольных подголосков явно и мерно зазвенели колокола. Лаврские хористы возвестили приезд Патриарха, загремев: "От восток солнца до Запад...". Достигнув кафедры, Святейший взошел на нее и устремил свой взор к алтарю. Владыка Лавр занял место подле.

Чтобы рассеянных чад Божиих собрать воедино...

На амвоне появились секретари согласительных комиссий. Прот. Александр Лебедев с русской речью, характерной для человека, прожившего всю свою жизнь в Америке, произнес одобрение Акта со стороны РПЦЗ, протоиерей Николай Балашов возвестил согласие от лица Патриарха. Началось чтение Акта о каноническом единстве.

Прозвучали слова о принятии "во внимание исторически сложившееся устроение церковной жизни русского рассеяния" и провозглашении РПЦЗ "неотъемлемой самоуправляемой частью Поместной Русской Православной Церкви... в каноническом единстве со всей Полнотой".

Было оглашено: "Архиереи РПЦЗ отныне являются членами Архиерейского и Поместного соборов РПЦ и участвуют... в заседаниях священного Синода РПЦ", – и это значит, что осуществится приток новых мыслящих, опытных сил. Позже архиепископ Берлинский Марк скажет: "Зарубежная Церковь может поделиться опытом жизни в инославном окружении, в обществе, где нет внешних ограничений свободы вероисповедания... но... бытие которого имеет много подводных камней".

Пояснялось, что ранее изданные акты, препятствовавшие полноте канонического общения, признаются недействительными, ибо утратившими силу. "Ибо" – в этом выссказывании очень важный союз, объясняющий, проясняющий, что сила отныне отдана новому слову, слову о единстве.

"Воздаем славу Богу, направившему нас на путь уврачевания ран разделения и приведшему нас к единству...на Родине и За рубежом... Молитвами новомучеников российских Господь да дарует благословение Единой Русской Церкви и чадам ея во отечестве и рассеянии сущим".

Документ содержал 13 пунктов, под ними размещались пока еще пустые графы для подписей пастырей. Настало время X. Время собирать Церкви, как напишут потом столичные газеты. Время скрепить союз и подписать Акт.

Христос посреди нас...

На самом деле увидеть что-либо было очень сложно. В поле зрения попадало только сияние белых фелоней, пробивающееся сквозь ряд джинсовых ног операторов.

Тех, кто не позаботился о стремянке, выручала смекалка: они поднимали камеру на весу, держа конструкцию за "ноги" штатива, выдвинув их на всю возможную длину. Некоторые умудрялись заправить эти "ноги" себе за ремень. Экраны видоискателей были направлены вниз – так что, задрав голову вверх, мы наблюдали за происходящим "краем видеоглаза".

Первоиерархи прошествовали к столу, установленному на амвоне, где им надлежало подписывать Акт. Святейший чуть оглядывался на следовавшего на шаг позади митрополита Лавра. Усевшись, владыка Восточно-Американский и Нью-Йоркский уверенными жестами поправил себе мантию, надел очки и начал подписываться. Святейший, оглянувшись в последний раз, последовал его примеру.

Владыка Лавр долго выводил пером свое имя. Патриарх терпеливо ждал. Прежде чем они обменялись папками, митрополит еще раз взглянул на подпись, закрыл документ, поцеловал его и отдал Святейшему. Патриарх протянул руки для приветствия и произнес: "Христос посреди нас!". "И есть! и будет!" – прозвучало в ответ. Они троекратно облобызались, и певчие, подхватывая тон архидиакона, грянули "многолетие".

После подписания Святейший обратился со словом – прежде всего к "его превосходительству, уважаемому Президенту", наводя на мысль о том, как важна лояльность светской власти для нормального развития церковной жизни в России. (Символично, что и разделение Церкви имело в основе своей политический раскол, как об этом позже скажет сам Владимир Владимирович, и нынешнее воссоединение стало возможным не без участия политика – Президента).

Речь Патриарха была смелой. Надо иметь достаточно дерзости (в хорошем смысле этого слова), чтобы во всеуслышание назвать Президента "православным христианином". Это дорогого стоит в современном мире, где уже на законодательном уровне (например, в конституции ЕС) невозможным стало даже упоминание о христианских истоках европейской культуры. По словам Святейшего, решающим фактом в деле воссоединения было то, что два года назад в Нью-Йорке представители РПЦЗ увидели во Владимире Путине "человека, преданного России".

День собирания воедино рассеянных чад...

На молитвенную память "о дне, который объединил всех нас" Патриарх вручил Президенту складень с иконами Живоначальной Троицы, Владимирской Богоматери и новомучеников российских. Митрополит Лавр откликнулся на речь первоиерарха и попросил у Господа даровать "благословение на дальнейшее служение Церкви и русскому народу".

Президент выступил с ответом. Владимир Владимирович в меру эмоционально и торжественно изложил свое видение происшедшего. В кульминации пришел к мысли риторически выверенной, но несколько странной: "В конфликте не было победителей, – сказал президент, – но проиграли все: и Церковь, и верующие, вынужденные жить в отчужденности и в ситуации взаимного недоверия, проиграло российское общество в целом". В этот момент хотелось недоуменно произнести: "А могли ли быть вообще победители в том конфликте?", но Владимир Владимирович уже продолжал, переключившись на особенности жизни русского человека за рубежом. "Именно церковь, – здесь президент выразительно посмотрел на митрополита Лавра, – является единым островком родины... помогает ощущать свою сопричастность с делами Отечества". Президент настаивал: "Нет больше почвы для изжившей себя, – выдержав паузу, заключил – трагедии".

"Когда ты почувствовал, что все свершилось?" – был мой ответный вопрос знакомому редактору. "На Великом входе, когда митрополит Лавр впервые во всеуслышание попросил Господа помянуть Патриарха во Царствии Своем", – ответил он. "Пожалуй, этим я закончу свой материал", – улыбнулась я. Этот праздник стал возможен, т.к. когда-то чье-то сердце загорелось идеей воссоединения Церкви. Мы не посвящены в тайну, где это было и с кем. Можно лишь предположить, что с помощью Божией этим людям пришлось много потрудиться, чтобы 17 мая 2007 года двое смиренных иерархов служили у одного алтаря, а Патриарх всея Руси возгласил в молитве: "Идеже есть совершение веры и исполнение надежды..."*.