Всякое разделение в Церкви отец Александр считал грехом

1991 году протопресвитер Александр КИСЕЛЕВ (1909-2001) вернулся в Россию. Накануне объединения Русской Церкви в интервью "Нескучному саду" об отце Александре рассказала его дочь Милица Александровна ХОЛОДНАЯ

Протопресвитер Александр КИСЕЛЕВ (1909-2001) являлся одним из авторитетнейших деятелей русской эмиграции и клириков Российской Православной Церкви за рубежом. В 1930-х он настоятельствовал в таллиннском храме, где в то же время прислуживал совсем юный Алеша Ридигер – будущий Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. С приходом в Эстонию Красной армии чудом избег репрессий и в 1941 на пароходе, эвакуировавшем прибалтийских немцев в Германию, покинул Эстонию. В 1945 году в Мюнхене основал Дом милосердного самарянина – культурно-благотворительный центр русской общины с гимназией, издательством, школой сестер милосердия. 2 июня 1949 г. о. Александр Киселев с семьей переселился в Соединенные Штаты Америки, куда был вызван епископом Иоанном Бруклинским (кн. Шаховским) на должность личного его секретаря. В Нью-Йорке о. Александр организует РСХД (Русское Студенческое Христианское Движение), Свято-Серафимовский Фонд. В 1978 г. назначается председателем Комиссии по проведению празднования 1000-летия крещения Руси. В 1991 году протопресвитер Александр Киселев вернулся в Россию, где, по благословению Святейшего Патриарха Алексия поселился в Донском монастыре, став тем самым "первой ласточкой" в деле объединения двух ветвей Российской Церкви – в Отечестве и в рассеянии. 2 октября 2001 года, не дожив всего нескольких дней до 92 лет, он отошел ко Господу.

– Милица Александровна, решение родителей вернуться в Россию было для вас неожиданностью?

– Неожиданностью для всех стала сама возможность вернуться. Мы раньше даже не надеялись увидеть Россию. Первыми из нашей семьи в Россию приехали мои сыновья, внуки отца Александра. Сначала Андрей, учившийся в Колумбийском университете, приехал по обмену в Петербургский (тогда еще Ленинградский) университет, а через пару лет также по обмену приехал в Петербург Петр. Он сейчас священник, а Андрей – врач, член-корреспондент Российской академии медицинских наук (если я не ошибаюсь, он стал им первым из иностранцев). А в 1985 году мой муж Игорь Петрович был на научной конференции в Финляндии, и организаторы конференции устроили для всех иностранных гостей двухдневную поездку в Ленинград. Там произошел интересный случай. Экскурсию по городу для них проводила не очень любезная молодая женщина, к тому же воинствующая безбожница. С этих позиций она им все и объясняла. Когда пришли в Исаакиевский собор, увидели киот без иконы. Игорь Петрович расстроился, спросил, почему нет иконы. Она ответила, что "здесь раньше была какая-то (!) чудотворная икона". Всех ответ удовлетворил, но не Игоря Петровича. "Где сейчас эта икона? Когда она вернется?", – спросил он экскурсовода. Рассердил он бедную женщину не на шутку, и она ему довольно резко ответила: "Я же вам сказала: чудотворная. Когда захочет, тогда и вернется". Вот вам и безбожница! Я вспомнила сейчас эту историю, потому что к возможности приезжать в Россию мы относились именно как к чуду. В 1986 году, к 25-летию нашей с Игорем Петровичем свадьбы, наши дети подарили нам билет в Россию. "Хватит говорить о том, чего вы никогда не видели", – сказали они. А родители впервые приехали сюда в 90-ом (как раз на интронизацию Святейшего Патриарха Алексия) и поняли, что могут вернуться. Нашу семью их решение не удивило. Значит, была на то воля Божия.

– Как друзья и знакомые отнеслись к возвращению родителей и к тому, что, живя в России, отец Александр служил в местных храмах?

– По-разному отнеслись. Но чтобы вы поняли позицию самого отца Александра, я зачитаю вам 2 отрывка из написанного им. Первый – из воспоминаний: "Я не могу признать "юрисдикцию" явлением богоугодным. Я "верую в единую святую соборную и апостольскую Церковь", верую в святость Православия, а не в ту или иную юрисдикцию.

Юрисдикционная борьба среди православных русских людей особенно преступна сейчас, когда мы должны подражать нашим предкам, жившим в Смутное время, сумевшим всем миром, от именитых до простых, со своими священниками и епископами встать на спасение Отечества!". И второй – из частного письма: "Спасибо за только что полученное от Вас письмо. Я уже утром, при нашем телефонном разговоре, сказал, что ни по каким юридическим вопросам я не хочу высказываться. Мне добавить к этому нечего. Присланное же Вами письмо – это вся церковная нецерковность. В этом вся суть. Я прошел эту почти восьмидесятилетнюю школу, был бы рад как-нибудь встретиться с вами и поговорить по душам". Всякое разделение в Церкви отец Александр считал грехом. Он подчинялся церковной дисциплине, но вопросы юрисдикции его мало интересовали. Он просто делал свое дело, служил Богу.

– Но, наверное, он переживал, что Святейший Патриарх, который в детстве был у него алтарником, во время приезда в Америку, не мог совершить литургию у него в храме?

– Конечно, переживал. Но именно потому, что знал Патриарха. Также он переживал, что не смог сослужить за литургией в Дивеево, когда в 1991 году туда перевезли из Москвы вновь обретенные мощи преподобного Серафима Саровского. Было столько народу, что служили не в храме, а на специальных подмостках. Возглавлял литургию Святейший, а сослужили ему множество архиереев и духовенства. А отец Александр стоял без облачения у северных врат. Я подошла к нему и спросила: "Папочка, ты здесь один стоишь. Тебе очень грустно?". А он отвечает: "Стою один в алтаре и плачу". Много бы он дал, чтобы сослужить за той литургией. Но смиренно нес свой крест: нельзя – значит нельзя. Теперь, слава Богу, можно. Несомненно, будь отец Александр жив, он бы с огромной радостью отнесся к нынешнему объединению. В его сердце Церковь всегда была едина. Он считал, что хорошие и плохие христиане есть по обе стороны границы (о чем тут можно спорить, если даже среди апостолов был Иуда Искариот?), но в Русской Православной Церкви не должно быть никакого разделения. И такое отношение он привил нам. Например, в Страстную Пятницу мы с Игорем Петровичем и детьми всегда старались успеть приложиться к плащанице в ближайших православных храмах Нью-Йорка, в том числе и в Никольском соборе – храме Московского Патриархата.

– А в целом эмиграция относилась к Русской Церкви Московского Патриархата с недоверием, считала ее "красной"?

– Понимаете, когда в хрущевские времена приезжали священнослужители из России и говорили, что никаких гонений на верующих в СССР нет... Мы в то время не имели контакта с Родиной, но все же знали о непростом положении Церкви. Это было одной из причин недоверия. Но отец Александр всегда учил никого не осуждать: "Почему этот человек так говорит, я не могу вам объяснить. Мы в его положении не были. Но судить я не имею права".

В начале перестройки много смуты в настроения эмиграции внесли так называемые опальные священники и некоторые миряне из России. Уже потом, когда эмигранты стали ездить в Россию, узнали, что, мягко говоря, не все они пострадали безвинно. А тогда мы ничего не знали, а люди приезжали из Союза и рассказывали: у нас там такое делается, я вам такое расскажу.

С другой стороны, например, митрополит Анастасий (Грибановский) часто показывал своим иподиаконам фотографии своей молодости и очень хорошо отзывался о своих однокурсниках и сослужителях, оставшихся после революции в России и ставших архиереями Русской Православной Церкви. Он знал их по дореволюционным временам. Лично знал и верил в их порядочность и верность Церкви. Так и отношение отца Александра было во многом обусловлено тем, что в молодости он знал семью Святейшего Патриарха и нескольких священников в России. А многие эмигранты, действительно, относились с недоверием.

– Милица Александровна, а сегодня русская молодежь в эмиграции (потомки эмигрантов первой волны) в курсе русской трагедии XX века, гонений на Церковь в России после революции?

– Некоторые ассимилировались, то есть офранцузились или обамериканились. Но те, кто остается русскими (а таких, к счастью, немало), интересуются тем, что произошло в России в XX веке и что происходит сейчас. Они ездят в летние русские лагеря, учатся в воскресных школах, где изучают не только Закон Божий, но и русскую историю, русский язык, литературу, церковнославянский. Моя 15-летняя внучка пишет сейчас большую работу о новомучениках... для американской школы в Лондоне, в которой она учится. И ее учитель одобрил выбор темы, сказав, что он об этом ничего не знает, но ему будет интересно почитать.

– Многих ли в эмиграции смущало, что большинство новомучеников приняли Декларацию митрополита Сергия?

– Почему вы думаете, что смущало? Ведь прославление новомучеников произошло сначала за границей, а потом в России. Некоторые были против. А были и противники прославления царской семьи. И вот тогда как раз отец Александр по благословению священноначалия ездил с лекциями по Америке, а также в Европу и в Австралию, читал лекции о новомучениках и о прославлении царской семьи.

– Он был монархистом? Считал ли он возможным восстановление монархии в России?

– Он считал монархию идеальной формой правления, но именно идеальной, которую еще надо заслужить. Если бы нам Господь сейчас послал царя, что бы мы с ним делали? Конечно, и цари были разные, далеко не все – святые, но... Знаете, американцы говорят, что демократия – не идеал, но лучше других форм правления. Думаю, отец Александр то же самое мог бы сказать о монархии.

Но, разделяя не все американские идеалы, и отец Александр, и все русские эмигранты первой волны, оказавшиеся в Америке, благодарны ей за то, что она дала нам возможность выжить, более молодому поколению – получить образование. И всем нам дала свободу. Нам никто не мешал делать свое русское православное дело. За это Америке земной поклон!

– За 5 с половиной лет после смерти отца Александра многое изменилось в политической жизни России? Как бы отнесся к этим переменам отец Александр?

– Думаю, что на этот вопрос нельзя ответить. Для отца Александра всю жизнь главным было спасение души человеческой: его собственной и всех тех, кто с ним общался. А когда жизнь подходит к концу, люди тем более сосредоточиваются на самом главном. Все остальное становится уже не так важно. В том числе и политика