Поиск врага внутри себя

В Клубе факультета международной журналистики МГИМО было немало встреч с известными людьми. Но... Я участвовал во многих из них и могу сказать: встречи, которые меняют восприятие привычных вещей, бывают редко. Встреча с лидером рок-группы "Алиса" Константином Кинчевым была именно такой.

Я никогда не был поклонником его творчества. Просто слышал достаточно песен и достаточно знал о музыкальном стиле, чтобы понимать – это немного не мое. Но в тот вечер – после встречи – я вернулся из института и первым делом достал из глубины шкафа пыльную коробку со старыми аудиокассетами. На корешке одной из них красными буквами было написано "Алиса". Помню, купил ее в девятом классе, послушал и отложил до лучших времен. "Лучшие времена" настали после встречи с Кинчевым. Дома я прослушал кассету несколько раз, от начала и до конца. А через неделю убрал обратно в коробку – потому что купил десяток дисков с альбомами "Алисы". Вот так, неожиданно для себя, я стал слушать и слышать то, о чем поет Константин Кинчев.

"...всё это наша земля, всё это мы"

– Константин Евгеньевич, как Вы определяете для себя понятие "русский"? Какие у Вас возникают ассоциации?

– Прежде всего это, конечно, национальная принадлежность. То есть ощущение того, что я родился вот на этой, родной для меня, земле. Ощущение того, что говоришь на великом и родном для нас языке. И ощущение сопричастности истории твоей страны. Все это базируется на двух понятиях – "любовь" и "ответственность", потому что без ответственности любви быть не может. В противном случае это уже не любовь, а влюбленность. Я имею в виду ответственность перед историей, страной, близким, любимым человеком, перед друзьями... Ответственность создает фундамент для настоящего чувства. Наша любовь базируется на одном фундаменте – это Русская, Православная, Святая Соборная и Апостольская Церковь. Без этого все нравственные устои, в принципе, абсолютно размыты и сиюминутны и движутся по векторам "модных течений" – что сегодня хорошо, завтра может быть плохо, и наоборот. А Церковь придерживается своих морально-этических норм в течение уже двух тысяч лет. Привязанность именно к этим корням и дает мне ощущение "русскости".

– "...Сердце сокрушать, как луну заря, научи меня, Родина моя" – это строчка из Вашей, достаточно известной, песни "Родина". А что такое Родина для Константина Кинчева?

– В песне, которую Вы процитировали, говорится о надмирной Родине, то есть Царствии Небесном. И вот к ней-то я и обращаюсь, говоря: "...научи меня, Родина моя". К ней я стремлюсь. Другое дело, удостоюсь ли... Но это зависит от того, как я пройду свой жизненный путь до последнего дня и не оступлюсь ли в самом конце. Сумею ли оправдаться, сумею ли пройти дальше по дороге жизни с покаянием и сокрушенным сердцем. Это для меня, можно сказать, программа-максимум.

Что касается Родины, то мне радостно, что я родился в России, радостно сознавать свою причастность к великой истории, к великой традиции. Традиции, воспитанной на любви, смирении, покаянии, то есть на ценностях Православной Церкви.

– Церковь – обязательная часть традиции?

– Это основа нравственного стояния в вере, потому что без веры все размыто. И тогда возникают различные либеральные мысли о том, что мы очень большие, лучше бы быть поменьше, тогда у нас было бы все получше, как в Люксембурге... Но мне как-то не очень хочется ассоциировать свою страну с Люксембургом. "От Чудских берегов до ледяной Колымы – все это наша земля, все это мы".

Ожидал ли я от Кинчева другого ответа на вопросы о Родине? Честно говоря, не ожидал. Однако допускал, что он возможен. Знаете, один известный журналист в своей книге говорил: "По воспитанию я – москвич, по национальности – свой, а по отношению к водке – русский". Так что ответ на вопрос о Родине может быть и достаточно далеким от церковной тематики. Но Кинчев ответил так, как ответил. И смею предположить, не случайно. А цитату из книги иронично прокомментировал: "По отношению к водке я, скорее, мусульманин – то есть не пью уже семь лет".

"...и пускай у нас с тобой разный цвет глаз..."

– Некоторые радикальные националистические движения считают Вашу песню "Небо славян" своим гимном. А как Вы относитесь к таким движениям?

– Давайте определимся в терминологии. Национализм, как мне кажется, не синоним слова нацизм, а, скорее, антоним. Потому что здравый национализм базируется на нравственном фундаменте – опять-таки, я все время возвращаюсь к нашей Церкви. Такой национализм направлен в поиске врага внутрь себя. Иными словами, человеку, любящему свою Родину, понимающему свою национальную принадлежность, связь с землей, на которой он родился, полезнее искать несовершенства не во внешних врагах, а в душе. Поверьте, у каждого человека в душе можно такого накопать, что просто ужаснетесь. Вот с чем бороться надо, и здоровый национализм как раз этому учит. А нацизм направляет свою агрессию вовне. "Ты кристально чист, а вокруг тебя сосредоточение уродов, и вот этих уродов надо гасить", – говорит нацизм. Если бы хоть кто-то мог уловить разницу между теми понятиями, о которых я говорю, наверное, меня перестали бы называть фашистом.

Я не скрываю: я националист. Но врагов ищу исключительно внутри себя, а со всеми внешними проявлениями или смиряюсь, или противостою им песней – заглядываю внутрь себя, вижу этих бесов и пишу стихи. Получается что-то вроде "Моей войны"1.

– А если человек другой национальности принимает Православие (как, например, герои январского номера "Фомы" – японцы), может ли он считать себя русским?

– Надо вспомнить апостола Павла, который говорил, что во Христе "нет ни иудея, ни эллина"( Гал 3 : 28 – Ред.) Вопрос национальной принадлежности отпадает сам собой, если мы все – братья во Христе. И давайте вспомним Александра Сергеевича Пушкина... Более русского поэта, как мне кажется, не существует.

В интернет-дневнике моего однокурсника рассказ о встрече с рок-музыкантом кто-то прокомментировал: "Ужасно! Ваши встречи – собирательство религиозных воплощений". Но парадокс в том, что мы не заставляли Кинчева говорить только о вере. Просто он сам не хотел отступать от этой темы. Конечно, и комментатора можно понять: неужели с рок-музыкантом больше не о чем поговорить, кроме как о вере и Церкви? Есть о чем, конечно. Мы, например, попробовали затронуть тему политики. Только направление разговора от этого сильно не изменилось.

"...с тех пор по дорогам пылит рок-н-ролл – крест"

– Как Вы оцениваете российскую рок-музыку?

– Те, кто занимаются рок-музыкой у нас, больше обращают внимания на текст, в отличие от западных музыкантов.

И это, кстати, согласуется с православной традицией: Евангелие от Иоанна начинается с того, что "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог". Трепет, который облекается в форму неких пульсаций, – вот это и есть русский рок. Хорош он или плох – я не знаю. Уступаем ли мы западным группам в чем-то или нет – тоже не могу сказать. На мой взгляд, мы ничем не хуже, а может быть, в чем-то и превосходим западных музыкантов.

– То есть Вы согласны с теми, кто говорит об особой поэзии русского рока?

– Для меня это аксиома. То, что принято называть у нас русским роком, будет лет через сто изучаться, как сейчас исследуется поэзия Серебряного века.

– В 60-х годах западная культура дала миру формулу "секс, наркотики, рок-н-ролл". Как для Вас соотносятся эти понятия?

– Сказал один балбес не подумав, а мы, как попугаи, почему-то должны эту фразу повторять. Никакой связи у наркотиков и секса с рок-н-роллом нет. Все зависит от человека, который представляет тот или иной рок-коллектив. Для кого-то это действительно так, а для кого-то подобное высказывание – полная чушь. Я, наверное, из тех, для кого это полная чушь. Понятие "секс" я, в общем-то, не отрицаю, но я сторонник моногамии, у меня есть жена. Секс должен основываться на любви, и никак иначе. А наркотики – всего лишь распущенность, под их влияние попадают необузданные души.

Рок-н-ролл – это моя профессия. И я возьму на себя смелость сказать, что в ней кое-что понимаю, каких-то определенных успехов достиг и знаю, как делается рок. Стараюсь, чтобы зрители уходили с концерта не с ощущением напрасно потраченного времени, а с какой-то гаммой эмоций, причем положительных.

– Вы только что развенчали образ русского рока. Насколько я могу судить, обычно есть два пути: либо люди приходят в клуб попить чаю, пообщаться, послушать "неважно, кого", либо приходят на стадион попрыгать без маек, пообниматься друг с другом и уйти с тремя выбитыми зубами. Вы же сказали совершенно иную вещь...

– Что касается восприятия рок-н-ролла, то мне вторая нарисованная Вами картинка нравится гораздо больше: да, помахать майками, выбить пару зубов и радостно уйти. Это как раз и называется рок-концертом. Но у меня есть надежда, что кто-то из тех молодых людей, которые приходят на концерт, чтобы просто провести время в радостном восприятии моей "пульсации", кое о чем задумается, кое-что услышит и, может быть, кое-что для себя откроет.

Интересно, те, кто прыгают в танцевальном партере на концертах "Алисы", вслушиваются в то, что звучит со сцены? В то, о чем поет Кинчев и что хочет этим сказать? Живое общение с нашим гостем убедило меня, что вопрос это не праздный. Раньше я бы посчитал, что задаваться им – бессмысленно: песня как произведение искусства подразумевает множество интерпретаций, а часто не поддается осмыслению в принципе. Но теперь я знаю – только не песня Кинчева!

"Там, где кончается мир, начинается свет"

– Теперь Вы "законный" наставник молодежи: 25 января Вас наградили Почетным Знаком Святой Татьяны. А чего, на Ваш взгляд, не хватает сегодняшней молодежи?

– Молодежь сегодня замечательная. А для того, чтобы что-то менять, нужно в себя заглянуть. Поверьте, чем больше будете заглядывать, тем больше будете ужасаться.

А что касается наставника, то у меня глубокое убеждение, что ученики всегда выбирают учителя, только когда он становится настоящим сэнсэем*. Наоборот не бывает никогда. Считаю, что очень полезно каждому из нас найти наставника, человека, у которого просто чуть больше духовного опыта, который может предостеречь от неверных шагов. В нашей практике это называется "духовный отец". Для этого нужно просто в ближайшую церковь прийти и поискать, и он найдется...

– А человек, который не относится к Церкви, может быть настоящим наставником?

– Хороший токарь, конечно, может учить мастерству. Но есть уровень душевного наставничества, а есть – духовного. Допустим, хороший сапожник может научить человека делать сапоги так, как никто другой. Душе приятно? Несомненно! То есть человек может себя назвать мастером, и душа от этого поет. Значит, на душевном уровне это работает, на духовном – не знаю. Любой труд, если он ответственен, созидателен, делается во благо, приводит к тому, что душевный уровень будет как бы перетекать в духовный. Что касается меня, я, конечно, на душевном уровне стараюсь работать, потому что на материальном уже как-то и не очень интересно.

– Вы представитель поколения, которое жило в то время, когда к вере прийти было не так легко, но, тем не менее, Ваше творчество пронизано стремлением к правде. А у молодежи сейчас есть это стремление?

– Я думаю, что молодые люди, любящие страну, должны стремиться к тому же, к чему стремились предыдущие поколения хороших, честных людей. Знаете, даже в процентном соотношении хороших, светлых, добрых людей и людей праздных и сиюминутных абсолютно столько же, сколько было две тысячи лет назад. Все зависит от Вашего сердца. Ищущий человек с чистым сердцем непременно придет к свету, а закрытый смотрит лишь под собственные ноги и озадачен сиюминутными ценностями. Думаю, поколение от поколения, в общем-то, не отличается.

– Вы сказали, что ученик должен выбирать учителя, а в Евангелии Христос сам выбирает себе учеников и говорит: "Идите за мной и будете ловцами человеков".

– Мне кажется, то, что позволено Богу, не позволено людям. Бог имел право сказать: "Иди за мной", а человеку, думаю, нужно поостеречься говорить подобные вещи. Нам можно стараться приблизиться, но не становиться Им – это разные вещи. Стараться соответствовать образу, стать иконой, выполнить сверхзадачу любого христианина – стать святым, но соблюдать дистанцию и иерархию. Следует ощущать себя рабом Божьим. Я же дерзаю сказать: "Иди ко мне"**, – но это ведь о другом, согласитесь.

– Но ведь Вы в своих песнях много говорите о духовном, не являясь представителем Церкви...

– Прежде всего, я им являюсь! Я – рядовой ополченец Русской Православной Церкви. Можно писать через тире: "Константин Кинчев – православный христианин".

– Однажды концерт "Алисы" был прерван дракой омоновцев и фанатов. Вы тогда произнесли пламенную речь о необходимости объединения и борьбы с внешним врагом, а не вражды друг с другом. Как Вам кажется, Ваши слова были услышаны?

– Было бы здорово, если бы каждое оброненное слово находило отклик в душах настолько, чтобы человек после общения со мной становился святым. Но этого, к сожалению, не происходит. Видимо, у меня самого святости маловато.

Честно говоря, у меня вопроса "а были ли слова услышаны?" не возникло. Почему? Потому что в течение всей встречи Кинчев меня... страшно раздражал! В настоящем значении этого слова: он задевал во мне такие рецепторы, которые раздражались и вызывали внутри реакцию. "Кого бы Вы назвали своими Учителями по жизни?" – спросила студентка. "Сергия Радонежского и Серафима Саровского", – ответил Кинчев. И мне сразу стало безумно стыдно за то, что не читал жития этих великих русских святых. Может быть, стыдно стало не мне одному...

"Твой символ – роза ветров, мой – ржавый гвоздь"

– Константин Евгеньевич, у Вас на правой руке, если не ошибаюсь, кольцо с надписью "Спаси и сохрани", а на левой – такое страшное, с черепом. Зачем? Это что – два полюса?

– У меня вообще четыре кольца. На правой руке – два обручальных: венчание – обручение с супругой, и крещение – обручение с Церковью. А на левой – два символа: череп и рыба, символ христианства. И первый означает готовность умереть за второй.

Конечно, о том, что лидер группы "Алиса" – православный, и что группа не играет концертов во время Великого и Успенского постов, известно давно. Но вот почему-то в тот момент, когда православный рок-музыкант мог заглянуть мне прямо в глаза, пропасть между Кинчевым "реальным" и Кинчевым "концертным" казалась не то что огромной – непроходимой! Безусловно, явление это естественное. Ведь как обычно бывает: "Я думал, что он такой, а он-то на самом деле – совсем другой. Как обидно!" Но шок от Кинчева – это шок совершенно иного свойства: "Я думал, что он такой, а он-то на самом деле – совсем другой. Но Господи, как же это... восхитительно!" Поймите правильно: восхитительно не то, что музыкант, которого мы привыкли видеть прыгающим по сцене, еще может и вдумчиво со студентами поговорить, а то, насколько цельным может быть человек по имени Константин Евгеньевич Кинчев. За пятнадцать минут до начала встречи студенты принесли ноутбук с проектором и на большом экране показывали клипы и концертные записи "Алисы". И когда через четверть часа лидер группы отвечал на вопросы, мне было ясно: да, пропасть между "двумя Кинчевыми" непроходима, но это не значит, что один из них ложный, а другой – настоящий. Они оба настоящие! Две части одного гармоничного человека. Значит, внутри него есть стержень, позволяющий везде – на сцене или в гостях у студентов МГИМО – оставаться самим собой. Что за стержень? По-моему, после его слов о Царствии Небесном ответ очевиден. n

Вопросы задавали студенты МГИМО(У)

Студенты МГИМО о встрече с Константином Кинчевым

Людмила Иванова, III курс факультета международной журналистики

По Константину Кинчеву видно: он очень много думает о своей жизни. Всерьез задумывается. И то, что он говорит о вере, об искушениях, о самоопределении – не просто слова, которые он где-то прочитал или от кого-то услышал. Не вызывает сомнений: все, о чем Кинчев говорит, он пережил сам. Конечно, он мог бы говорить и не о вере, а рассказать, скажем, сколько раз он разбивал на сцене гитару и зачем. Но вот только мне это, честно говоря, было бы неинтересно. По-моему, если человек верит в Бога, он не для одного себя верит. И скрывать от других свою веру – как-то бессмысленно. Мы живем не для того, чтобы спасаться в одиночку. О Боге надо говорить. Хотя при этом важно находить правильное место и время, когда такой разговор уместен. И Кинчеву это удается.

Юлия Цветкова, IV курс факультета международной журналистики

Мне запомнилась фраза Кинчева о том, что самое грустное и страшное происходит тогда, когда человек начинает думать: "Все, достаточно высоких материй – буду жить как все нормальные люди". "Нормальные", правда, в кавычках. "Жить как все", не задумываясь больше над "проклятыми вопросами", не ломая голову по поводу: нравственно или безнравственно, порядочно или непорядочно, по принципу: "don’t worry – be happy". Убеждена, каждому, даже очень совестливому и глубокому человеку, такая мысль порой приходит в голову. Христианину, казалось бы, такие метания чужды – вера избавляет его от сомнений и противоречий, раз и навсегда отвечает на все вопросы... Кинчев же, назвавший себя "ополченцем православной церкви", не скрывавший своей миссионерской деятельности, говорит о "православной усталости", о том, как трудно порой соответствовать своему выбору, хранить любовь, возникшую в душе... Вера не решает психологических проблем, не гарантирует спокойную уверенность и стойкость в любых жизненных ситуациях... Разочарование в православных ценностях, "радости, вызывающие сожаление", "горечь, достойная похвалы" – каждый из нас через это проходит, душа то "засыпает", то "просыпается" вновь... Но настоящая сила не в отсутствии сомнений, а в том, чтобы, несмотря на все искушения и противоречия, остаться верным себе и своему выбору – именно такой вывод сделала я после встречи.

Вадим Сергиенко, IV курс факультета международной журналистики

Всегда очень интересно, как православные говорят о политике, тем более такие известные люди, как Кинчев. Ведь христианин должен быть целостным во всех своих проявлениях. Но часто бывает по-другому: человек очень добрый, смиренный, искренне любит ближнего, но стоит ему заговорить на политические темы, слышится будто некий щелчок – меняются глаза, интонация и т. д. Начинается проповедь ненависти, разговор о каком-то внешнем враге. Одним словом, наше христианское понимание почему-то часто перестает действовать на этом уровне. А вот у Кинчева этот щелчок – достаточно слабый, почти незаметный. Он, конечно, говорил о том, что мы не Восток и не Запад, что мы – Север, упоминал что-то о том самом внешнем враге на наших границах. Но когда я задал вопрос, чтобы понять, насколько его христианство распространяется на его политические взгляды, Константин Евгеньевич отказался отвечать – сказал, что это не его сфера, что он – поэт и занимается другими вещами. И это – потрясающе важно, такое понимание своего призвания, верность ему.

n Олег Илышев, II курс факультета международной журналистики

Меня до глубины души поразили слова Кинчева: "То, что у нас принято называть русским роком, будет лет через сто изучаться, как поэзия Серебряного века". Подобную параллель, мне кажется, может провести только человек, который роком живет. И Кинчев как раз такой. Но этот же человек может в прямом смысле слова на пальцах объяснить, что он готов умереть за христианство. И это доказывает, что вера в Бога и рок-музыка не являются чем-то взаимоисключающим. Просто, по словам Кинчева, то, насколько человек будет раскрывать каждую из этих двух составляющих, зависит от аудитории, которая его слушает. Эта мысль показалась мне чрезвычайно важной. Однако остался и неразрешенный вопрос. Константин Евгеньевич сказал, что русский рок не ставит перед собой никаких задач. Но разве искусство существует для того, чтобы просто существовать?

Елизавета Лукина, II курс факультета международной журналистики

Мы ждали "Костяныча". А пришел Константин Евгеньевич Кинчев – человек много переживший и понимающий. Он сомневался когда-то, перебрал много путей и выбрал лучший – к Богу. Это закалило его и вселило уверенность. Не упрямство, а законную, логичную уверенность. Чувство ответственности за свои слова перед публикой сделали его таким. Он волк – в нем что-то одинокое, храброе, мудрое и гордое. Русский православный волк.

Впечатлило представление Кинчева о глобализации. Сегодня столько споров о том, что она такое, где появилась и куда идет. А он со свойственной ему прямолинейностью и без малейшей запинки сказал: "Это Вавилон". Все. Вопрос исчерпан, как говорится.

n Любовь Пасякина, IV курс факультета политологии

Я видела перед собой человека, который после крещения не накрыл свою душу стеклянным колпаком, чтобы не пылилась, а живет как настоящий христианин, в постоянной борьбе с самим собой, с грехом, в постоянной радости Воскресения Христова и постоянных открытиях своей личности через познание Бога. Путь такой жизни начинается всегда с покаяния. Мы должны искать причины своих бед и неудач не во внешних врагах, но в себе. И это поразительно точно отметил наш гость. А нам, молодым, которым вроде и живется совсем неплохо, порой так трудно осознать, что каждый из нас страждет, пока не найдет своей дороги к Богу. И даже найдя эту дорогу, мы не всегда готовы поменять что-то в привычной жизни, отказать себе в чем-то ради Бога и ближнего. Пример Константина Кинчева, с которым – хочется верить! – мы идем одним путем, может придать нам сил и решимости увереннее идти по этой дороге вместе. И, наверное, не случайно, что в большинстве автографов, которые Кинчев давал после встречи, он писал слова из своей знаменитой песни: "Мы – вместе!"

Иван Енгашев, II курс факультета международной журналистики

Честно говоря, думал, что Константин Кинчев будет более серьезным и будет говорить какими-то закрученными фразами. Но он оказался намного более светлым человеком, чем о нем пишут и говорят. Перед нами не было сценического Кинчева для публики. Он был очень простым – и в этом его очарование! Не было в нем ни "научности", ни "священничества", которые молодежь часто просто не в состоянии воспринимать. Поэтому я абсолютно согласен с диаконом Андреем Кураевым, который говорит, что одно слово Кинчева – это больше, чем сто его, Кураева, проповедей