Каждый наш случай страшен и драматичен... Интервью с профессором А.Л. Дворкиным

Многие знакомы с ним по фундаментальному труду "Сектоведение". Немало людей эта книга уберегла, многим помогла, и в личном религиозном поиске и в научных исследованиях. К нему обращаются за советом и комментарием, когда возникает вопрос о новой секте, в его центр приходят сотни людей в поиске защиты от тоталитарных сект для себя и близких.

Александр Леонидович Дворкин – доктор философии, кандидат богословия, заведующий кафедрой сектоведения Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Возглавляет Центр религиоведческих исследований во имя священномученика Иринея, епископа Лионского. Автор 9 книг и редактор-составитель еще 4 и более 500 публикаций на 15 языках мира. Вице-президент международного института по изучению современного сектантства "Диалог-центр". Член совета директоров FECRIS (Европейской федерации центров по изучению сектантства). Президент РАЦИРС (Российской ассоциации центров изучения религий и сект).

-Александр Леонидович, в начале хотелось бы спросить о Ваших первых шагах к Богу, к вере. В какой семье выросли, когда для себя впервые определили, что Бог есть?

Профессор А.Л. Дворкин. Фото: православный журнал "Нескучный сад"

– Я вырос в обычной московской интеллигентской семье, неверующей. Реально осознал себя верующим, наверное, только оказавшись заграницей. Правда, оглядываясь назад, глядя на свою жизнь, я вижу, что Господь открывал передо мной дверей, мимо которых я проходил. Но это можно увидеть только сейчас, оглядываясь назад. Верующие люди, с которыми я встречался, храмы, в которые я заходил, кризисы переживаемые мной всякий раз, истолковать которые можно было только одним образом, чудеса, которые со мной случались.. Все это было. И мимо всего этого я проходил. Я не могу назвать такой момент до которого я не был верующим, а потом, вдруг, стал верующим. Просто в какой-то момент я понял, что уже давно являюсь верующим человеком.

-А какие чудеса происходили?

– Поскольку я состоял в разных протестных молодежных группах, были, скажем, ситуации, когда я точно должен был быть арестован, но почему-то этого со мной не происходило. Были моменты, когда меня задерживали и забирали в милицию с литературой, которая квалифицировалась как антисоветская – стоило бы меня обыскать (а обычно обыскивали, когда задерживали), то..... Но в те разы меня почему-то не обыскивали. Невероятно, но происходило эти события в дни православных праздников, которых я тогда еще даже не знал и не отмечал.

Намного ранее, когда я учился в первом или втором классе и ничего не знал о Боге, 14 октября, наша учительница начала урок примерно со следующих слов: "Дети, сегодня православные отмечают праздник Покрова. Праздник этот отмечается, потому что в этот день первый снег, якобы, покрывает землю. На самом же деле, как вы видите, все это – глупости. Посмотрите в окно, как ярко светит октябрьское солнышко, как ласково оно пригревает землю, и вы видите, как далеко в этом году до первого снега. Все это опровергает глупые суеверия наших предков и означает, что никакого Бога нет".

За окном, действительно, стояла теплая и ясная осенняя погода, на голубом небе не было видно ни облачка – и аргумент пожилой учительницы показался нам чрезвычайно убедительным. Первый урок пошел своим чередом.

Но в ходе урока небо, вдруг, потемнело, подул сильный холодный ветер, солнце исчезло за тучами, и внезапно повалил густой-густой снег!

Учительница выдавила кривую усмешку и сказала: "Что ж, всякие бывают совпадения". А я впервые подумал... Нет, не помню, что я тогда подумал. Помню только чувство изумления, которое я испытал, глядя на густой, мохнатый, валящий плотной стеной снег. Собственно, и вспомнил я об этом

эпизоде много лет спустя, когда стал церковным православным христианином и давным-давно знал, что на самом деле праздник Покрова Божией Матери ни к каком снегу отношения не имеет.

Я встречал верующих людей, которые говорили мне правильные вещи, давали мне правильные советы, и люди эти очень мне нравились. Было очевидно, что люди эти заслуживают доверия. Но тогда это полностью не осознавалось, и снова и снова я проходил мимо.

– Какой это был период – полного атеизма, или же все-таки были какие-то искания? Ведь в голову любого человека, а тем более молодого, приходят мысли о том, как мир устроен.

– О том как мир устроен, конечно, приходили. Я помню когда еще совсем маленьким ребенком был, лежал ночью у себя в постели и думал о том – как жалко, что Бога нет, как хорошо было бы если бы Он был, Ему можно было бы молиться и с Ним разговаривать. Как жаль, думал я, – что Его, оказывается, нет. Так что то, что душа по природе христианка сказывалось постоянно, так или иначе.

Книги я читал самые разные. Достоевский был одним из самых любимых писателей. Библия мне в руки мне не попадалась, хотя я очень хотел ее прочесть. Поэтому я довольно много читал разной атеистической литературы, чтобы выудить оттуда обрывки сведений о Библии и о христианстве.

Удивительно, но по тем временам довольно много удавалось оттуда выудить. Я очень любил ходить в храмы и разговаривать с церковными бабушками об изображении на настенных фресках. Они, помню, очень радовались всегда, когда я правильно опознавал библейские события и различных святых. Они всегда очень дружелюбно относились и очень умилялись, когда я правильно что-то называл. Было мне тогда лет 10-12...

– Родители, друзья, как отнеслись к Вашему крещению?

– Родителей не было рядом. Я был взрослым человеком, в эмиграции.

Друзья, близкие, которые были рядом, поначалу иронизировали и посмеивались, а потом все как один тоже пошли креститься. Буквально через несколько месяцев после моего крещения начался этот процесс, когда и они все стали приходить ко мне и говорить, что они тоже хотят креститься.

-А жизнь как-то изменилась после крещения? От чего-то же всегда приходится отказываться..

– Ну, собственно, мне пришлось резко пришлось всю мою жизнь поменять, но, опять же, это был не одномоментный процесс, так как со дня, когда я пришел в храм и сказал, что очень хочу креститься и до самого крещения прошло месяцев 9 или 10. Со мной занимался священник, я ходил в церковь – начал ходить, точнее, так как я когда пришел в нее и не подозревал, что нужно в церковь ходить после крещения, думал что буду дальше продолжать жить своей обычной жизнью. Но, оказалось, все не так, я начал ходить в церковь и жизнь моя изменилась, стал жить по-другому и это очевидная перемена в моей жизни, над которой друзья иронизировали, но потом и сами решили принять Крещение.

Крестили меня, кстати, с полным погружением. Купели в храме не было, поэтому соорудили купель из деревянных щитов, проложили пластиковым листом, а после всем приходом эту воду вычерпывали и выливали на травку около храма.

-А период так называемого неофитства у Вас был?

– Ну конечно, все через него переходят, но я, к счастью, почти сразу поступил в духовную академию. Неофитство, переживаемое в академической среде, несколько смягчается среди других студентов и таких же неофитов. Я крестился на последнем курсе университета, и как раз оформлял документы в

аспирантуру Колумбийского университета.

Никак не мог определить для себя, чем мне больше хочется заниматься – историей или филологией. О духовной академии и не мечтал. В храме, в который я ходил, а где потом меня благословили алтарничать, появился один очень старый верующий эмигрант из России. Меня ему представили. И первым делом он прямо в лоб спросил меня, почему я еще не в духовной академии? Я понял это как некий знак, подал документы в академию и меня туда приняли.

Но, конечно неофитство проявлялось, даже в академии. Например, я начал соблюдать пост строже всех и косился на тех, кто постился не абсолютно точно по уставу. Господь смирял потихоньку.

– Получалось соблюдать?

-Ну.. получалось, а гордиться еще больше получалось. Потом Господь смирил язвой желудка, так что...так что дальше пришлось уже беречься.

– Расскажете про то, как Вы выбрали духовника?

– Вначале моим духовником был священник в Нью-Йорке, который меня крестил, потом я сразу поступил в академию, а там, по правилам, нужно было выбрать духовника среди преподавателей. Меня благословили попроситься к отцу Александру Шмеману. А когда отец Александр умер, у меня к тому времени были уже достаточно близкие отношения с отцом Иоанном Мейендорфом, и я как-то

естественно перешел под его духовное окормление.

Вообще с отцом Иоанном Мейендорфом у меня очень близкие отношения были, можно сказать, что он стал мне отцом. С отцом Александром Шмеманом не могу сказать, чтобы мы были очень близки, а у отца Иоанна Мейендорфа я часто бывал дома, он был моим научным руководителем, я хорошо знал его семью.. Бог благословил меня такой милостью..

– В своих Афонских рассказах Вы пишете, что общались с о. Паисием...

– Когда я шел к о.Паисию, очень боялся, что он погонит меня, и скажет что-то типа "а ну, гоните отсюда этого грешника"! На самом же деле с ним было легко, хорошо и радостно. Правда, я из-за своего пижонства пытался говорить по-гречески, который я тогда не очень хорошо знал, поэтому я мало что из разговора запомнил. Когда концентрируешься на том, как и что нужно сказать – содержание теряется. Монах, который меня туду привел, предлагал переводить, но я гордо отклонил его помощь и, действительно, кроме ощущения переживания, содержания разговора, практически не осталось.

Когда я спросил, жениться ли мне или нет, отец Паисий спросил, сколько мне лет, а мне тогда было 29, и сказал, что желательно решение принимать до 30-ти. Потому что если в 31 год принимать такое решение, то нужно, чтобы тебя сильно подтолкнули. И с этими словами он так подтолкнул меня в бок, что я чуть со скамеечки не слетел. В 32 года, продолжил старец, нужно, чтобы дважды подтолкнули, в 33 три раза и чем дальше, тем сложнее принять решение. А так вот оставаться долго холостым в миру – неполезно.

– А часто бывает, что решимость есть, а человека нет...

– В этом случае уже не о. Паисий, а митрополит Антоний Сурожский говорил, что нужно молиться Ангелу Хранителю своего суженого, чтобы он устроил встречу.

– Расскажите про центр свт. Иринея Лионского. Почему Вы решили его открыть?

– Когда я приехал в Россию, то начал работать с о. Глебом Каледой. Он предложил мне заняться сектами, потому что знал, что я приехал с Запада и знаю о них больше чем средний россиянин. На мое возражение, что я не занимался ими никогда и не знаю о них ничего, он ответил, что поскольку сектанты все из-за рубежа приезжают, то вы наверняка газеты читали какие-то, помните что-то... Я отказался наотрез. А отец Глеб, священник, который очень уважал человеческую свободу – не настаивал. Но так получилось что когда в отдел Катехизации, в котором мы работали, начали приходить женщины, дети которых пострадали от секты "Богородичный центр", отец Глеб меня привлек к разговору с ними.

В процессе их рассказа, я увидел, что некоторые положения богородичного центра похожи на раннехристианскую секту монтанистов, что я, собственно, и сказал, объяснив им, что "богородичники" не являются христианами. Затем родители попросили засвидетельствовать это на встрече с представителями московского правительства, которую они и организовали. Я выполнил их

просьбу.

Потом потихоньку я начал куда-то ходить и консультировать, потом решил просто устроить однодневную конференцию по "Богородичному центру", собрал участников и в названии этой конференции впервые употребил понятие "тоталитарные секты". Оказывается, никто ранее не употреблял этого термина.

Конференции оказалась очень удачной, после нее мне стали звонить журналисты, чтобы узнать и о других сектах. Что-то я знал, а что-то мне приходилось узнавать у друзей, которые остались на западе.

Примерно в этот момент в Москву приехал датский профессор Иоханнес Огорд, который возглавлял в Дании Диалог-Центр (христианская организация, которая занимается противостоянием различным современным сектам). Он искал человека в России, который бы занимался сектами в России, его направили ко мне. Он пригласил меня в Данию, и я, увидев Диалог-центр, подумал, что раз я все равно сектами занимаюсь, то если уж делать, то надо делать это профессионально. По приезде из Дании я увидел, как можно начать подобный центр в Москве, потом открылся центр Св. Иринея Лионского и с этого все началось.

Тогда я не думал, что я начну с этим профессионально заниматься. Думал, что это будет какая-то побочная деятельность, а оказалось, что это стало основным моим занятием..

Звонят родители, потерявшие в секте сына. Мужья, потерявшие жен, жены звонят, потому что мужья уходят к свидетелям Иеговы, пытаются утащить детей, исчезают из дома, пишут письма о том, что, жены умирают от рака, но лечатся в секте Фархат-Ате...

Каждый наш случай страшный и драматичный...