Я уже до "Острова" был хорошим человеком!

Его знают все – от мала до велика. За 16 лет 55 картин – это почти рекорд. Куда бы он ни приехал – на фестиваль ли, на гастроли, – поклонники бегут за ним толпами. И окликают не по имени, а особыми позывными. Эй, Брат-два! Эй, Павел Первый! Эй, отец Филарет!

Надо сказать, Виктор Иванович никогда не обижается, напротив, не отказывает ни в автографе, ни в фотографии, ни в интервью... А наша беседа с ним началась с нашумевшего "Острова", где он сыграл одну из главных ролей.

– Фильм "Остров" – моя радость, моя победа, мое чудо. Такого персонажа я играл впервые. Везде ведь я взбалмошный, импульсивный, сумасшедший, лукавый, неспокойный. Это первая роль, где я пытался играть покой, созерцание, умиротворение.

Лунгину на роль отца Филарета меня предложил Петя Мамонов. Павел Семенович сказал ему: "Побойся бога! Какой он Филарет? Урод уродом этот лысый убийца".

Но тот настаивал. И все-таки позвал. И сказал тогда: "Я ничего не понимаю, но Петя за тебя просил."

К этому времени я уже прочитал сценарий и понял, что должен схватить, завоевать эту роль. Потому что она дает мне возможность в кинематографе – жанровом искусстве – доказать, что Сухоруков не только браток. Уйти от своей внешности, от амплуа.

– А что, маска к вам сильно пристала?

– Кино – это мир типажей. Имиджей, каких-то форм... Вот про меня многие говорят: он брат, и все. Кстати. В этом году "Брату" исполнится десять лет...

Так вот, мне говорят: брат, татарин... После ухода Сергея Бодрова иногда кличут Сергеем, иногда – Багровым. Я окликаюсь. Пусть так и будет.

– Что все-таки зацепило в роли Филарета?

– После "Брата" у меня ведь были и император, и генерал... А тут вдруг – монах. Я понял, что я должен его сыграть. Я хотел сказать себе: "Витя, ты можешь быть тихим, спокойным, умиротворенным, созерцательным..."

Чем хороша для меня роль? Я там как бы обманулся. Я хотел показать – люди, я хороший!

– А Лунгин вас как видел?

– Мой выбор зависит от того, что предлагает режиссер. Каким бы я ни был талантливым, мы люди подневольные. Нам остается выбирать, когда выбор есть. А если его нет – приходится довольствоваться тем, что имеешь. Не дай бог оказаться в забвении. На обочине. В тишине. В мертвой зоне. Но, слава богу, пока мне это не грозит.

– Как вы готовились к роли Филарета?

– Я не готовился. Потому что не знал, что она появится в моей жизни... А еще меня иногда спрашивают: как вы пришли в православие? А я никогда не приходил в православие – просто в нем родился. Меня крестили в двухмесячном возрасте.

Православие – это мое пространство, в котором я существую изначально, хотя я человек верующий, а не религиозный. Вот и все...

– Вы поняли, какая у "Острова" тема?

– Не сразу. Я тут сидел анализировал... И вдруг понял – тема совести. Это очень мощная тема, которая давно не звучала в российском кинематографе – не буду отвечать за весь европейский. И она для меня главная.

А как актера меня интересовала тема любопытства. Почему я, Филарет, так терпел? Вокруг старца вертелся? Да потому, что меня распирало человеческое любопытство. Жаль, в фильме этого мало... Лунгин вообще меня здорово порезал... Я стонал: где эта сцена? А эта? Он меня хлопал по плечу – времени, мол, нету, хронометраж...

И я ему, конечно, дерзко ответил – ну, тогда подрезал бы воду, лодку, мох, землю... И оставил бы меня одного! Я иронизирую, а он прав.

Мне жаль, что выпала сцена, когда Филарету сообщают, что отец Анатолий скончался, он щупает батарею, а она теплая... Еще сцена – когда Филарет истово молится. И как!

Слово одно, а путь к молитве разный... Он разговаривал с Богом, как с другом... Господи, вот там на ремонт нет известки – нам нужна известка, пособи...

– Чем объясняете бешеный успех фильма?

– Никто не знает, почему. А тот, кто говорит, что знает, – только фантазирует и предполагает. Не знаю... Ведь такой интерес и у стариков, и у молодежи. Что-то произошло в сознании. А что – не знаю. Опытные кинокритики тоже разводят руками... Некоторые упрекают Лунгина в соцзаказе... Эти разговоры – от зависти. Никто не предполагал, что будет такой резонанс. Ведь два непримиримых лагеря ("Ника" и "Золотой Орел") объединились в одном порыве и отметили картину. Честь им и хвала. Да и политики, похоже, тоже картину заметили.

– А вы сами политикой интересуетесь?

– Нет, я человек аполитичный. Считаю, что я делаю мир лучше. Я нужен людям – это уже позитивное начало моей страны. А политика – это уже другая игра. Которая мне не по силам... Я человек нетерпеливый, максималист, плачущий, а политик плакать не умеет. Ха-ха.

– А какие законы приняли бы первыми, будь вы президентом?

– Это старики, дети и квартирный вопрос. У меня три больные темы. Это рождение, уход и жилье. Дом...

– А ваш дом где?

– В Орехово-Зуеве Московской области – там у сестры прекрасная дача, 12 соток, все растет и цветет. Я туда езжу и самолично вскапываю грядки... Но свободного времени почти нет, если оно выпадает – отдыхаю дома, сижу, чай пью, телевизор смотрю. Это редко...

– Как чувствуете себя после инфаркта?

– Сейчас отлично. Да, 2 марта у меня случился инфаркт. И меня увезли в реанимацию, я там пробыл три дня... А потом – в центре реабилитации. Там окружили меня солидные дядьки, бизнесмены, крупные чиновники – все, как один, израненные сердечными болезнями. Они только и говорили про свои болезни, как дальше жить, дышать, пить, чего бояться...

И так меня запугали своими историями, что я сказал: нет, мужики, у вас свой инфаркт, а у меня свой. И сбежал оттуда.

Вообще я был к инфаркту не готов. Я просто испугался – у меня ведь ничего не болело... Хотя звоночки были.

В конце января я давал интервью журналисту из "Каравана историй". И на Чистых прудах вдруг проглотил огромное гусиное горячее неочищенное яйцо... Оно застряло в груди – ни туда ни сюда, ни вверх ни вниз.

Это был первый сигнал. И теперь я, ученый, просто криком призываю вас, дорогих читателей, – сделайте кардиограмму! Это почти ничего не стоит – но так надо, поверьте мне.

Нам кажется, что там, внутри, все в порядке – это только кажется. Потому что наступает момент, когда сердце обижается на своего хозяина. Оно думает, что тело – его дом, а человек превращает сердце в обслуживающий персонал... И сердце этого не прощает.

– Что изменилось после этого?

– Стал фаталистом. Знаю – если упаду, черт с ним, судьба. Но теперь я стал очень явственно ощущать... глупость. Глупый вопрос. Глупую мысль... Глупых людей я стал слышать очень отчетливо...

– А как насчет дурных привычек?

– Я не пью уже восемь лет... В 96-м году бросил курить. Я вылечил язву желудка. Я уже до "Острова" был хорошим человеком! А еще – я был глухой с трех лет, вернул себе слух! Хотел в армию пойти служить, потому нашел своего врача... И вылечился.

Кстати, когда я лежал в реанимации, за меня молились священники на горе Афон – так мне передали. Там есть категория монахов, которые не смотрят фильмы, не читают газет... Им пересказали фильм, и они прониклись. И когда узнали, что я заболел, – передали нашим российским священникам, что будут молиться за раба божьего Виктора...

– На только что минувшем Московском кинофестивале показали новый фильм Виталия Мельникова "Агитбригада "Бей врага!"...

– Мельников написал автобиографическую книгу-сценарий. И сам снял по ней фильм. Во время войны плывет лодка с агитбригадой... Останавливается на берегах, и артисты дают представления. Этой картиной Мельников как бы кланяется той стране, где он стал мастером... И напоминает: у нас есть что сказать, не забудьте про нас – мы очень даже можем быть костылем!

Мне кажется, в этой картине аккумулировался весь кинематографический мир... Каждый съемочный день был у нас – как в документальном кино... Рельсы, дымовые шашки, лодки, плоты... Любовное брожение... Все было так по-киношному... Как в 40-е годы.

Я там играю одну из главных ролей – Никонора Васильевича Калинкина. Я собрал весь свой опыт, всю свою любовь, нежность. Я влюбляюсь там. Я там любим. Я там трогательный, наивный, жестокий, упрямый – и постаревший, и ребенок.. Все в этой картине... Очень хочу, чтобы она имела успех...

– А еще вы сыграли у Светланы Проскуриной?

– Да, в фильме "Лучшее время года".Там я такой сосед-дебошир. У Светланы Проскуриной получилось изящное арт-хаусное кино – очень красивая история... Причем двух женщин играют шесть актрис... Одну них – Наталья Седых, Настенька из "Морозко". Уникальный талант!

– Виктор Иванович, у вас что-то изменилось, когда вы стали знаменитым?

– Нет, не изменилось. Я такой же счастливый.

В минуты самого тяжелейшего отчаяния, когда я понял, что умер (был такой период, я тыщу раз рассказывал, как люди меня не видели, не слышали, проходили сквозь меня), я сказал себе – у меня есть имя, отчество, фамилия, я родился, учился, у меня есть свои улицы, я дышу... И хватит. И кто-то решил меня вернуть в жизнь.

– Что вам сегодня помогает?

– У меня сегодня три подпорки терпение, жертвенность и верность... Мне ничего больше не надо. Я так и живу.

Хочу, чтобы все вокруг было немножечко посветлее...

– А о "Брате-3" не подумываете?

– Я и сейчас лелею надежду, что мы снимем его. Хотя, похоже, никто не хочет. Есть сюжет – я буду искать Сережу Бодрова, но не найду...

– Мечтаете о чем?

– Чтобы не забыли, не бросили в пути. Чтоб не останавливаться, а вот так на ходу и упасть – нужным, любимым, восторженным. А потом – чтобы за гробом рыдали...