Исламисты показали зубы

Всреде специалистов по современным международным отношениям бытует миф о том, что в тех государствах, которые возникли в ходе крушения британской колониальной империи, демократические порядки и ценности укореняются гораздо более прочно и продуктивно, чем в других случаях. Между тем очевидная глупость подобных подходов была в очередной раз наглядно продемонстрирована на днях трагическими событиями в столице Пакистана вокруг Лал Месджит ("красной мечети").

Немало представителей интеллектуальных кругов нынешних государств Центральной Азии, с которыми мне приходилось общаться, в разговоре иногда даже открыто сожалели о том, что в прошлом их страны оказались под дланью Российской, а не Британской империи. Их травмированное местечковым национализмом сознание почему-то наделяет англичан мифическими чертами ангелов, заботившихся о своих неразумных туземных чадах. Россиянам же они наоборот приписывают исключительно негативные черты.

Пакистан как раз и являет собой пример того, что могло бы ожидать бывшие союзные республики Средней Азии, попади они под скипетр британской короны. Именно Пакистан, а отнюдь не Индию должны иметь перед глазами любители интерпретаций вариативного исторического развития из числа наших ближайших южных соседей. В мусульманской части Британской Индии, ставшей в 1947 году Пакистаном, английская демократия и благочестие не были альтруистическими понятиями. Они служили интересам метрополии, а вовсе не преследовали цель гуманизации отношений внутри туземного общества.

Британцы, кстати, не так уж сильно потрудились в Бенгалии. Юридические нормы метрополии долгое время соседствовали с нормами исламского права, а приговоры те же английские судьи выносили с опорой на мнение маулави – знатоков шариата. Такая система была демонтирована только после поражения антибританского восстания 1857-1859 годов. Но и после этого в гражданском праве британцы продолжали употреблять нормы шариата.

В политическом же плане Лондон всегда пытался не навязывать демократию, а достигать максимума управляемости колониальными территориями.

Так в самом начале XIX века из Пенджаба была выделена Северо-Западная пограничная провинция, в результате чего впервые в Британской Индии появилась административная единица с доминирующим мусульманским населением.

Поэтому неслучайно за годы независимости Пакистан неоднократно предпочитал военную диктатуру классической вестминстерской системе, духом которой он, якобы, должен был насквозь пропитаться. Само название этого государства, в соответствии с первой конституцией, принятой в 1956 году, было весьма характерным – Исламская Республика Пакистан. После первого прихода к власти военных в 1958 году, при правлении генерала Айюб-хана, в 1962 году в новой конституции термин "исламская республика" был устранен, но не надолго. Уже через два года специальной поправкой в конституцию он был восстановлен.

Современный Пакистан, о котором в мире мало кто имеет адекватное представление, раздирается этнической враждой и религиозной нетерпимостью. Тем, кто живет в наркотическом опьянении маниловскими мифами о благотворном влиянии Британской империи и России как "тюрьме народов", не худо было бы знать, что в некоторых регионах Пакистана, например, в знаменитой "зоне племен", те же женщины получили избирательные права только в 1977 году. В Пакистане до сих пор нередки ситуации, когда по решению шариатских судов на казнь через побитие камнями и сожжение отправляют осужденных, в том числе по явно бредовым обвинениям "в сговоре с дьяволом".

Даже недостаточная длина бороды у правоверного мусульманина может служить основанием для уголовных репрессий. Религиозные улемы не считаются не то что с демократией, они не признают даже светского законодательства. Есть области Пакистана – Кохистан, Малаканд, где улемы отменяют действие конституции страны.

Бородатые сторонники исламского развития постоянно, не стесняясь, митингуют на улицах и площадях пакистанских городов. С их помощью и при их участии в соседнем Афганистане талибы уже второе десятилетие успешно оружием утверждают "слово и дело Аллаха".

Как и на всем мусульманском Востоке в Пакистане весьма сильны позиции консервативно-фундаменталистской части исламского духовенства. Если некоторое время после обретения независимости продолжали жить модернистские идеи руководителя движения за создание Пакистана Мухаммада Али Джинны, то уже после поражения пакистанской армии в войне с Индией в 1971 году, раскола государства, в результате которого вместо восточной провинции появилось независимое государство – Бангладеш, радикальные исламисты стали вновь набирать силу. Параллельно светские власти страны (президент З.А. Бхутто) не сумели успешно завершить эксперименты с так называемой "исламской демократией". При Бхутто в 1973 году принимается новая конституция, где ислам провозглашается государственной религией. Конституция содержала специальный раздел, в котором декларировалась необходимость приведения всех светских законов Корану и Сунне ("священному преданию" мусульман-суннитов). Президентом Пакистана мог стать только мусульманин. Бхутто объявил пятницу выходным днем. Однако все это не помогло: на смену светскому режиму опять в июле 1977 году пришла военная диктатура генерала Зия уль-Хака.

По времени эта диктатура совпала с исламской революцией в Иране. Не случайно поэтому власть пакистанских военных в тот период поддерживалась исламскими фундаменталистскими кругами – в частности влиятельной религиозной партией "Джамаат-и Ислами", бывшей младшим партнером военных. Зия уль-Хак слыл ревностным мусульманином.

Массовые преследования политических противников и их казни (напомню, что даже просьбы генсека СССР Брежнева не предотвратили казнь Бхутто) сопровождались попытками объявить приоритет шариата перед конституцией страны.

Как знать, не погибни в августе 1988 года Зия уль-Хак в странной авиакатастрофе, может быть, это и произошло бы. Ведь после раскола страны на две части в Пакистане мусульмане стали составлять свыше 97% жителей (4/5 из которых – сунниты), тогда как в Бангладеш – свыше 80%. Но в Бангладеш ислам не столь политизирован, в частности, в силу того обстоятельства, что здесь он не выступает в качестве фактора внутренней мобилизации нации: Бангладеш в этническом отношении моногенна, так как более 98% жителей здесь представлены бенгальцами. В Пакистане же картина совершенно иная. Здесь можно наблюдать соседство разных этносов, различных цивилизационных субстратов. Пуштуны и белуджи, не замеченные в терпимости друг к другу, принадлежат, тем не менее, к ираноязычным этносам. Восточные пенджабцы и так называемые "мухаджиры" (потомки вынужденных переселенцев из Индии после 1947 года) тяготеют к индо-арийской культуре. А западные пенджабцы и синдхи впитали в себя синкретическую, маргинальную культуру пограничной зоны между средневосточной и южноазиатской цивилизациями. В этом отношении религия ислама как бы цементировала Пакистан как нацию и государство, исламский национализм обуславливал даже главную внешнеполитическую доктрину – противостояние с Индией из-за Кашмира.

Еще при Зия уль-Хаке в начале 1980-х годов военные власти усилили действие мусульманских норм. Был учрежден государственный шариатский суд, введена традиционная исламская форма одежды для государственных чиновников и судей. В соответствии с исламскими требованиями была преобразована система взимания налогов. Наконец, ислам стал оправданием внешнеполитического курса Пакистана в отношении поддержки "войны за веру", которую развернули исламисты в соседнем Афганистане.

После гибели Зия уль-Хака вектор развития Пакистана, казалось бы, ненадолго качнулся в иную сторону. На выборах осени 1988 года победила Пакистанская народная партия, руководимая дочерью казненного военными бывшего президента – Беназир Бхутто. Но уже выборы 1990 года ознаменовались успехом умеренных исламистов – Исламского демократического альянса. Возврат к светскому правлению одновременно вызвал рост внутреннего экстремизма: сотни людей гибли от террористических актов боевиков, представлявших как суннитские, так и шиитские группировки Пакистана. Политические же лидеры, и умеренные социалисты типа Беназир Бхутто, и умеренные исламисты из Пакистанской мусульманской лиги с их лидером Навазом Шарифом, на самом деле лишь способствовали тому, что ислам набирал силу.

Свою лепту в это внесли и Соединенные Штаты. С их прямым участием при помощи Межведомственной разведки Пакистана было искусственно создано движение талибов.

Его активность пытались направить вовне – в афганском направлении. Но сердцевиной движения талибов были как раз студенты мусульманских учебных заведений. Их головы пичкали теми знаниями, которые они могли реализовать отнюдь не только в Афганистане. Ведь в самом Пакистане власти весьма скупо тратились на светское образование: на одного учащегося начальной школы в год приходилось менее 5 долларов! Естественно, что городская, а тем более сельская беднота вынуждена была отдавать своих детей в обучение в религиозные школы и медресе. По всему Пакистану таких медресе насчитывается свыше 40 тысяч. В этих заведениях учили отнюдь не демократическим идеалам, а фундаменталистским.

Нынешние события в этом отношении еще более примечательны. Хотя сейчас в Пакистане правит генерал Первез Мушарраф, получивший бразды правления осенью 1999 года в результате очередного военного переворота, его власть не является классической военной диктатурой. Под давлением Соединенных Штатов Мушарраф пытается внедрить элементы западной демократии в Пакистане. И в отношении своих бывших выкормышей – талибов пакистанские военные стали проводить совсем иную политику. Но метастазы исламизма слишком укоренились в пакистанском обществе.

Ведь вооруженное противостояние военных и исламских студентов из Красной мечети произошло не где-то в глубинке, а в Исламабаде – столице государства. В отличие от Карачи или Лахора, в Исламабаде множество жителей – выходцы из среды государственных чиновников и военных. В двух медресе при Красной мечети учились в основном не дети люмпенов, а представители из семей пакистанского состоятельного класса.

Красная мечеть была основана отцом двух ее нынешних имамов мауланом (религиозным авторитетом) Гази. Его сыновья Абдул Азиз и Абдул Рашид явно выступили зачинщиками нынешнего конфликта.

Все начиналось с протеста учащихся: девочки из медресе Джамиа Хамза потребовали запретить им посещение спортивных залов и изъять из продажи оскорбительные для мусульман книги и видеоматериалы. В Красной мечети практиковались проповеди, в которых пакистанцев призывали соблюдать нормы шариата, бороться с политикой властей, поощряющих отступление от норм ислама.

Весной этого года религиозные студенты медресе временно захватили в заложники несколько полицейских. Военные сначала проявляли терпение, но затем конфликт перешел в открытую фазу. В мечети были накоплены запасы оружия, а имамы призвали ввести в Пакистане исламское правление. Своим примером радикалы хотели вдохновить народ на восстание. Они прямо заявляли о готовности принять мученическую смерть ради идеалов исламской революции.

Многие из них это и получили. В результате штурма мечети жертвы исчисляются десятками человек. Только на первый взгляд военные вышли победителями. На самом деле эти события показали усиление влияния исламистов. Вероятно, их влияние уже проникло не только в столичную богему, но и в военную среду. А поэтому Пакистан имеет шансы развиваться не по вестминстерской, а совсем по иной модели. И этот урок должны усвоить те в ближнем зарубежье, кто сегодня плюют в собственное прошлое.