Блудо и худо

В России опубликован официальный черный список книг и фильмов, которые признаны экстремистскими. Такие шорт-листы будут появляться дважды в год. Культуролог Кирилл Разлогов уверен, что в эпоху Интернета меры подобного рода лишь подогревают интерес к запретному контенту

БЫЛА ТАКАЯ ФОРМА СОВЕТСКОЙ ПАРАНОЙИ – считать, что все телефонные разговоры прослушиваются. Никого не смущало, что в этом случае прослушивающих людей должно было бы быть раза в два больше, чем обладателей домашних телефонов. В публикации черного экстремистского списка многие увидели предвестие появления сложной запретительной машины в масштабах всей страны. Операция эта трудоемкая и плохо реализуемая, особенно в эпоху Интернета и современных средств распространения, которые вовсе не сводятся к брошюрам. Думаю, брошюры – вообще последний из способов самовыражения, который может прийти в голову человеку, решившему поведать миру о жидомасонском заговоре или победе мирового ваххабизма.

Я убежден, что материалы, попавшие в так называемый черный список, – нормальные продукты общественной жизни. А запретительные меры способны лишь привлечь к ним повышенное внимание, послужить популяризации их идей. Конечно, крайне неприятно наблюдать за продажей с лотка "Майн Кампф", любой другой антихристианской, антисемитской, анти-какойтотам еще литературы. Сумасшедших и психопатов в мире достаточно. Они пишут, их печатают. Но стоит войти в Интернет, и вы наткнетесь на такое, что волосы на голове зашевелятся. Так что же – запрещать? Совсем не уверен. Более того, даже запрет на "Майн Кампф" в Германии кажется мне крайне неразумным. Эта книга сыграла принципиальную для XX века роль, без знакомства с ней невозможно понять логику истории. Для меня как историка ясно, что она должна изучаться: не для поддержки пропагандируемых идей, а для того, чтобы разобраться, откуда они возникли. Но, будем честными, есть куда более безусловные на первый взгляд примеры, скажем, детская порнография. Это явление отвратительное и, что главное, противоестественное. Вот то немногое, что я бы, наверное, действительно, запретил. Но именно детская порнография составляет огромную долю сайтов. И общество ничего с этим поделать не может. А помните, каким громким был недавний процесс, связанный с сексуальными домогательствами в среде католических священников? Слава Богу, православные священники не дают обета безбрачия. Но что бы ни делал католический мир, какие бы меры ни предпринимал, физиология священников все равно найдет выход. Бороться с этим бессмысленно.

А особенно – в наше время, когда никакой масштабной, государственной цензуры существовать просто не может. Это в советское время критерии были понятны. Хотя и трактовались весьма свободно. Главное обвинение было политическое, оттого все, что критиковало социальный строй и происходящее в стране, запрещалось автоматически. И напротив – все, что аналогичным образом критиковало зарубежный строй, автоматически поощрялось. Сегодня в ходу совсем иные понятия – терроризм, экстремизм, радикализм. А это значит, что запрещено может быть любое крайнее высказывание. Тогда как известно, что в культуре, скажем, именно крайние высказывания способствуют развитию. Иначе она будет ограничена одноименным телеканалом, который отсекает как массовую культуру, так и авангард. Аналогичным образом невозможно отсекать крайности в духовной жизни общества, они просто будут находить для себя иные формы выхода.Не в печати, так в Интернете, не по радио, так в магнитофонных записях или эсэмэсках.

Учитывая степень взаимной вражды различных политических сил, можно ожидать, что в суды будут обращаться регулярно. А коль скоро суды у нас находятся под воздействием не только духовных, но и материальных интересов, осуждающих решений окажется куда больше, нежели оправдательных. Говоря по простому, выиграют те, у кого больше денег И вот здесь таится опасность. Потому как в этих условиях запрету может быть подвергнуто все что угодно. Вспомните, как на заре видеопиратства и борьбы с насилием на экранах нападали на "Крестного отца" и другую классику мирового кинематографа. А взять, к примеру, нецензурную лексику. Следуя букве, она незаконна. Вместе с тем огромное количество высококачественной художественной литературы использует ее в открытую. Так что сильно не удивлюсь, если, скажем, кому-нибудь взбредет в голову подать в суд на Алексея Иванова, написавшего роман "Блуда и МУДО". А ведь эта книга – одно из самых крупных произведений современной литературы. Цензура была всегда и везде, существовать без нее общество не в состоянии. В конце концов, если верить Фрейду, вся культура на самом деле и есть цензура, то есть механизм запрета. Мало ли какие животные инстинкты овладели бы человеком, не существуй тонкого слоя культуры. Ведь как только развязывается война или просто наступает период вседозволенности, из человека вылезает черт знает что. Общество пытается защититься от источника опасности, и это естественно. Другое дело, что чем это общество стабильнее, тем оно терпимее. Потому построение подобных экстремальных списков – свидетельство чрезвычайной нестабильности общества и неуверенности в своих силах тех, кто им управляет. В противном случае никакие призывы, даже к убийствам, никого бы не волновали. Вернусь к своему же примеру. Единственный способ, при котором католическая церковь избежит в дальнейшем сексуальных скандалов, – разрешить священникам вести сексуальную жизнь. Но на такой шаг католическая церковь не пойдет. Единственный способ бороться с экстремизмом – проведение социальных реформ, способных сгладить существующее в стране неравенство. В попытках обуздания коррупции, расцветшей уже в открытую. Не запрещать надо – лечить.