Кому-то очень хочется, чтобы со временем в нашем медицинском сообществе появилась узкая специальность "эвтаназиолог"
Материал "Спасение или убийство?" ("МГ" N 33 то 09.05.07), посвященный проблеме эвтаназии и возможного ее законодательного разрешения, вызвал живой отклик наших читателей. Мы уже опубликовали ряд материалов на эту тему ("Эвтаназия: проект инструкции применения" – N 40 от 01.06.07, "Помогать невозможно убивать" – N 42 от 08.06.07, "Медик должен лечить, а не убивать" – N 46 от 27.06.07), а почта приносит все новые и новые послания-размышления, послания-исповеди. Но не только этим продиктована необходимость продолжить разговор. Наши авторы часто высказывают диаметрально противоположные суждения, и каждый при этом убежденно отстаивает свою, "единственно верную", точку зрения. И это еще раз подчеркивает, насколько сложна сама проблема эвтаназии и сколь неоднозначно отношение к ней нашего общества.
Наш читатель В.ОСТРОВСКИЙ, профессор, доктор медицинских наук, заведующий кафедрой общей и оперативной хирургии Ульяновского государственного университета в приложении к своему письму так и написал: "...мое мнение может быть где-то слишком резкое, но я прошу при редактировании статьи не смягчать акцентов, так как проблема действительно очень актуальна". Что ж, не смягчать, так не смягчать. Мы лишь несколько подсократили письмо, так как оно заняло бы всю отведенную под обзор почты площадь, и мы не узнали бы мнения других читателей. Итак, слово Владиславу Казимировичу.
Мы возвращаемся к Средневековью
При подведении итогов дискуссии мнение медицинской аудитории, по-видимому, так же, как и мнение представителей религиозных конфессий и органов юстиции, должно быть принято с особым вниманием, но особенно медицинской, так как медицинским работникам придется выступить в роли исполнителей воли законодателей, если они примут закон об эвтаназии.
Говоря об эвтаназии, сторонники, ратующие за ее введение, могут получить еще один оправдательный аргумент. Из истории человечества известно, что в Средневековье по окончании битвы специальные отряды обходили поле боя, подбирали раненых, которым можно еще помочь, и добивали тех, которых, считалось, уже невозможно спасти. Для этого существовало даже специальное оружие – меч, называвшийся "мизерикордия" – нож милосердия. В Древнем Риме таким же образом поступали с тяжело ранеными гладиаторами. Оценивая эти исторические факты, надо принять во внимание нравы того времени, допускавшие существование гладиаторства как такового, а также уровень развития медицины. В современных условиях большинство раненых, которых раньше добивали на поле боя, можно было бы спасти.
В связи с этим напрашивается вопрос: не отнимает ли введение эвтаназии последний шанс для безнадежного больного? Кроме того, известны случаи исцеления после тяжелых, длительных, казалось бы, фатальных, неизлечимых недугов. Поэтому введение эвтаназии следует считать признаком деградации общества и признаком возвращения к Средневековью.
Во всем мире обсуждается проблема абортов как убийства зарождающейся жизни, и вот наступило время, когда нам приходится обсуждать вопрос, как бы узаконить и оправдать убийство уже зрелой жизни, и опять же, как и с абортами, роль судей и исполнителей приговора должны выполнять медицинские работники.
В вопросе об эвтаназии ее апологеты не учли еще одну "мелочь" – судьбу самого исполнителя, того, который выключит дыхательный аппарат, введет смертельную дозу препарата или не сделает последних усилий, чтобы продлить уходящую жизнь. Что будет с ним, как он будет жить с таким грузом на своей совести и сможет ли он жить спокойно после этого?
Говорят, у каждого хирурга есть свое кладбище. Конечно, это несколько преувеличено, но наверняка каждый хирург всю свою жизнь будет помнить тех больных, которые невольно, прямо или косвенно, стали жертвой его ошибок. Это нелегкий груз, и не всякий способен его вынести.
Не совсем еще изучена сущность синдромов участников боевых действий – "вьетнамский", "афганский", "чеченский" и другие, но с большой вероятностью можно сказать, что многие из них заболели психическими болезнями, страдали алкоголизмом или покончили жизнь самоубийством по причинам, связанным с переживаниями не столько за свою собственную жизнь, сколько за страдания людей (боевых товарищей, местного населения и других неповинных), которые им пришлось наблюдать во время войны. Узаконив эвтаназию, мы рискуем получить еще один профессиональный синдром – синдром исполнителя эвтаназии.
Относительно эвтаназии как таковой. Всех ее потенциальных жертв можно разделить на две группы. Первая – это больные, которые по современным воззрениям страдают неизлечимой, потенциально смертельной болезнью и по своему состоянию являются обузой обществу, то есть родственникам, социальной и медицинской службам. Вторая группа – это больные, которые, осознавая безнадежность своего состояния и ощущая тяжелые моральные и физические страдания, сами хотят уйти из жизни.
Касаясь первой группы, следует сказать, что в уходе из жизни некоторых таких больных могут быть заинтересованы их родственники или опекуны, которые путем подкупа нечистоплотных медицинских работников могут склонить их к тому, чтобы они подвели под статью пациентов, подлежащих эвтаназии, тех больных, которые еще могут быть излечены. По-видимому, не является большим секретом тот факт, что, стремясь уменьшить пресловутый показатель госпитальной летальности, безнадежных и умирающих больных часто выписывают из стационара под присмотр и уход родственников. С одной стороны, это пример пассивной эвтаназии, а с другой – это можно назвать и гуманным актом, так как человек должен умереть в кругу и в присутствии родственников и семьи и после причастия.
Заботу о безнадежных больных должны взять на себя общество и государство, если этого не могут сделать родственники. Для этого уже сейчас созданы хосписы. Для больных, нуждающихся в поддержании жизненно важных функций организма в течение неопределенно длительного времени, должны быть созданы специальные отделения с необходимой аппаратурой и персоналом. Такие отделения должны быть межобластного или федерального значения, ибо таких больных немного и они должны быть сконцентрированы в одном месте.
С пациентами, которые просят или настаивают на добровольном уходе из жизни, должна проводиться психологическая работа с участием психологов и священнослужителей. При отсутствии успеха могут применяться успокаивающие, обезболивающие, нейролептические и транквилизирующие медицинские препараты, тем более что современная медицина располагает довольно широким их арсеналом.
В целом же, законопроект об эвтаназии не должен даже рассматриваться как не только антигуманный, но и чреватый возникновением возможных злоупотреблений. Если законопроект об эвтаназии будет все-таки когда-либо принят, то медицинские работники должны снять свое белое одеяние и одеть красный балахон палача. Перефразируя название статьи Р.Давыдова можно сказать, что эвтаназия не спасение, а убийство.
Обстоятельно и доказательно высказал свое мнение о проблеме доктор медицинских наук, профессор Р.АРТАМОНОВ. Самим названием статьи он расставил точки над "i".
Врачи должны лечить, а не убивать
Вспоминаются слова, приписываемые известному персонажу недавней истории нашей страны: "Нет человека, нет проблемы". Не применимо ли сие изречение к проблеме эвтаназии? Какие "человеки" создают проблему? Неизлечимо больные. Невыносимо страдающие. Измученные болью. Неспособные себя обслуживать. Длительно находящиеся в коме. Для кого они создают проблему? По большей части для своих близких. Для общества, обязанного брать на себя расходы по их содержанию. Есть проблема и для медиков. Но она иного плана.
Что делают медики? Медики стараются решать эту проблему. На памяти ныне живущих людей целый ряд болезней из разряда неизлечимых стали вполне излечимыми. Некоторые разновидности рака, лейкемия (у детей – до 85%), врожденные пороки внутренних органов, в частности сердца.
Для невыносимо страдающих, измученных болью врачи разрабатывают стандарты аналгезирующей терапии, создают клиники боли. Неспособных себя обслуживать помещают в хосписы, где разработаны приемы оказания паллиативной помощи и имеется обученный персонал.
Находящиеся в длительной коме? У кого поднимется рука оборвать жизнь бывшего израильского премьера Ариэля Шарона, уже многие месяцы находящегося в коматозном состоянии? Значит, есть люди, для которых эвтаназия неприемлема, а для кого-то она не только допустима, но и желательна? Недавно прошло сообщение о том, что в Польше некто Ян Гжебски в течение 19 лет находился в коме. Его жена преданно ухаживала за ним. И выходила. Он пришел в себя и, что главное, сохранил память и интеллект.
Оказывается, даже синдром Дауна поддается коррекции. Недавно в СМИ сообщалось, что самоотверженная мать, проводя своему "дауненку" массу реабилитационных мероприятий, значительно повысила его когнитивные функции и даже улучшила внешний вид. В самом деле, фенотип разнообразнее генотипа, поэтому, возможно, поддается корректировке при генных болезнях.
Ранее, если у больного констатировали остановку сердца, то считали, что он мертв. Теперь остановившееся сердце можно "запустить".
Итак, предлагая для вышеперечисленных категорий больных смерть, общество и его отдельные члены избавляют себя от тягот по их содержанию, от благородного чувства сострадания и самопожертвования. Медиков же лишают возможности продолжать исследования и находить пути решения этих проблем.
В истории человечества были примеры, когда врачи определяли, кому из людей жить, а кому нет, на основании состояния их здоровья. В нацистской Германии государство считало возможным избавляться от "непригодных" для режима людей. Дожившая до сегодняшних дней в прошлом врач Роземари Альбрехт, которой были предъявлены обвинения в убийстве 159 женщин и 11 детей в 1940 г. во время ее работы в психиатрической больнице в Тюрингии, показала на суде, что все они считались "неизлечимо больными". Эта нацистская программа эвтаназии впервые была предана гласности на Нюрнбергском процессе. Убийство детей и взрослых, имеющих тяжелые умственные и физические недостатки, осуществлялось "в интересах благополучия нации".
Мне кажется, что с успехами в медицине, в частности в перинатологии, нечто подобное эвтаназии совершается и сейчас. Современные методы диагностики (УЗИ, кордо – и амниоцентез и др.) позволяют выявлять патологические состояния у плода еще в утробе матери. Если с позиций современного состояния возможностей медицины считается, что новорожденный будет нежизнеспособным или тяжело больным, то принимается решение о прерывании беременности, то есть уничтожении будущего человека. Нет человека – нет проблем. А эти проблемы у таких новорожденных, возможно, в будущем будут решаемы. Если не все, то многие из них. Генетика, молекулярная биология, нанотехнологии тому залогом.
Это все медицинские, научные аспекты. Есть и человеческий аспект. Больно смотреть на страдания близкого человека. Он сам, безмерно страдающий, просит о смерти. Эвтаназия (с латинского – ей – хороший, thanatos смерть, а в английском – mercy killing – милосердная смерть) – это избавление себя или страдающего от этой тяжкой ситуации? Возможен и первый вариант. Так, в протестантских странах, где предпочитают прагматический подход ко всем жизненным коллизиям, эвтаназия узаконена. В других христианских конфессиях – католицизм, православие – такой подход считается аморальным.
А сам страждущий? По данным датских врачей, – а у них богатый опыт по части эвтаназии, поскольку она уже несколько лет разрешена в стране законом, – больные, желавшие "милосердной смерти" при поступлении в отделения паллиативной помощи, пребывая там некоторое время, от своего замысла отказывались. Стало быть, многое зависит от окружения "безнадежно" больного. Закавычиваю "безнадежно", потому что как врач знаю: казалось бы, обреченный больной каким-то образом выздоравливает. Пути ли Господни неисповедимы или возможности человеческого организма и духа безграничны, кто знает?
Что касается окружения, то оно бывает разным. В ряде случаев из-за корыстных побуждений оно может подталкивать больного к принятию "добровольного" решения об уходе из жизни. И ни один юрист не сможет доказать, что такое подталкивание было – собственноручная подпись уходящего в иной мир имеется. А если парализован, то "глаза молят о смерти". Может быть еще аргумент: "выносить его (ее) страдания больше не могу". Или не хочу?
Имеется и юридический аспект. Британская медицинская ассоциация: "Очень трудно создать закон, определяющий право на смерть, который бы не нарушал права особо уязвимых, безнадежно больных, которые, однако, не заявляют о своем желании умереть". Всемирная медицинская ассоциация: "...добровольная эвтаназия противоречит базовым этическим принципам медицинской деятельности и должна быть осуждена медицинским сообществом". Более того, совет ассоциации призвал всех врачей и медицинские ассоциации не участвовать в эвтаназии, даже если национальные законы ее разрешают.
Наконец, профессиональный аспект. Нюрнбергский суд осудил эвтаназию по мотивам, во многом сходным с перечисленными. Хотя должен подчеркнуть, что нацистские врачи, выполняя волю преступных властей, только определяли "непригодных" для гитлеровского государства людей. Уничтожали их другие. Но врачи все равно понесли заслуженную кару. Хорошо говорят английские доктора: "Doctors are healers, not killers" (врачи – целители, а не губители).
И уместно будет вспомнить Клятву Гиппократа. "Я не дам никому просимого смертельного средства и не укажу пути к такой цели... Чисто и свято я буду проводить свою жизнь и свое искусство". О времена, о нравы! Как они изменились...
Неужели медицинское сообщество когда-нибудь доживет до такого дня, когда появится узкая специальность "эвтаназиолог" – доктор Смерть?!
Врач О.ФУРАШОВ из Перми рассматривает проблему эвтаназии в неожиданном ракурсе, который он сам определил как "этическую попытку развязать сложный узел человеческой жизни". Свой небесспорный взгляд, как подчеркивает сам Олег Владимирович, он изложил в виде рассказа "Для кого светят звезды". Своей искренней интонацией и узнаваемостью жизненных ситуаций рассказ трогает меня за душу, однако публиковать его в деловом медицинском издании неуместно. Пересказать же фабулу рассказа вполне возможно, он как лыко в строку ложится в канву исследования проблемы эвтаназии.
Для кого светят звезды
Маленький мальчик страдает какой-то неизлечимой болезнью и буквально тает на глазах. Вот уже отнялись ноги и боли с каждым днем все сильнее и сильнее. Ответственная комиссия, в которую, естественно, входят и врачи, дают семье согласие на эвтаназию и даже назначают дату. Дед мальчика, который дни и ночи проводит около любимого внука, старается снять его страхи перед страшной неизвестностью. И он придумывает рассказ о том, что души христиан превращаются в звезды.
"Прежде, когда Господь еще создал только Адама и Еву, небо было темным, потому что на нем было мало светил. С течением времени людей нарождалось все больше и больше. И когда Господь призывал к себе доброго человека, то загоралась новая звезда...
– Мы туда пойдем вдвоем, деда? – спросил мальчик.
– Вдвоем, – дал святой зарок перед ним дед".
И несмотря на уговоры, угрозы, насмешки и просьбы родных крепкий еще здоровьем старик упросил и убедил членов комиссии разрешить ему добровольно уйти из жизни вместе с внуком. Вот как он объясняет свое решение: " Да поди в моем поступке, в моем обещании внуку и заключается весь смысл моего никчемного существования. И оправдание бытия. Бесспорно важно, как мы встречаемся и делим общую судьбу, но стократ важнее – как мы расстаемся, как мы уходим... С какими чувствами к любимым... Вот, долдонят, что, дескать, нет ничего выше жизни. Есть! Моей жизни стократ выше жизнь моего любимого внука, а пуще того, как он уйдет в мир иной... Мир Богом создан таким, что человек рождается в нем не по своей воле, но по большой любви. И удалиться в инобытие он должен точно так же".
Фантазия, вымысел, они не могут быть аргументом в споре, скажете вы, и наверное, будете правы. Опустимся на грешную землю, где "гвоздь у меня в башмаке кошмарнее, чем фантазия у Гете", – как писал В.Маяковский. И мы увидим, что реальные проблемы живых людей куда "круче" вымыслов и фантазий. И без фантазии, в смысле творческой работы мысли, их не решить.
Крик души
В постскриптуме своего письма в редакцию В.ПОТЕМКИНА, откликнувшаяся на статью "Спасение или убийство?", тоже попросила ее текст не редактировать: "Это мой крик души".
"Здравствуйте!
Каждый раз, когда я слышу или читаю об эвтаназии, не перестаю удивляться, как много у нас людей, желающих публично сыграть роль доброго человека. Играют, но ужасно, так как сыграть ее хорошо можно только поставив себя в предлагаемые обстоятельства. Но никто из "добреньких" не страдал по 24 часа в сутки вместе со своими самыми дорогими людьми, не имея возможности облегчить им страдания. И тем более никто из них не может представить себя одиноким, заброшенным, в прямом смысле гниющим в постели и кричащим от боли. Поэтому, по их мнению, об эвтаназии не может быть речи.
В.Миллионщикова (главный врач московского хосписа N 1. – Д.Н.) общается только с теми страдальцами, которые находятся в ее хосписе. Я была в одном из таких хосписов. Там действительно прекрасные условия для умирающих, и было бы глупо говорить об эвтаназии для пациентов В. Миллионщиковой. А посему она ее отвергает. "Своих" она лечит до конца, облегчает им страдания. Ну а тысячи других больных, которым никогда не попасть в хоспис, как им умирать? Ведь им, особенно одиноким, никто не помогает ни в больницах, ни дома. (Я слышала в провинциальной больнице, как подолгу кричал раковый больной, но никто к нему не подходил).
Церковь, которая в нашем светском государстве с каждым днем становится все важнее и сильнее и перед которой стало модно и почти обязательно ползать на коленях, конечно, против эвтаназии. Церковники обожают мучеников: чем больше страдает человек, тем он "святее"! Мол, если Христос умирал в муках, то его реальные "рабы" тем более должны страдать. Должны, и точка!
Противники эвтаназии считают наше общество незрелым, способным при наличии упоминаемого закона убивать и тех, кто мог бы еще пожить, пусть даже растительной жизнью. А разве сейчас не убивают неизлечимо больных самыми жестокими способами? Сколько же надо зреть нашему обществу, чтобы стать спелым? Ведь мы с каждым днем, назло природе, становимся все зеленее и злее!
Моя мать умерла от рака, отец – от инсульта. Я была около них до последней минуты их жизни. Сейчас я – одинокая, нищая пенсионерка. В каких условиях я буду болеть и умирать? Был бы закон об эвтаназии, я бы имела шанс умереть прилично, не травясь таблетками, не выбрасываясь из окна. Выступая по радио по этой теме, один врач, хирург-онколог, сказал, что когда у его коллег обнаруживается рак, то они достают себе ампулу с "вечным снотворным"; еще добавил: "Мы-то достанем, а вот простые смертные – вряд ли". То есть закон об эвтаназии уже действует, но для избранных. Я не смогу купить такую ампулу. Я – за закон об эвтаназии для всех.
Мое письмо может показаться злым. Я не злая, мне просто страшно".
И что ответить нашей читательнице и тысячам таких же одиноких, старых и, естественно, не очень крепких здоровьем людей? Надо строить больше хосписов? Создавать специальные отделения межобластного или федерального значения? Надо, конечно, кто бы стал спорить. Но когда это будет? И будет ли? А что им делать сегодня, сейчас? На что надеяться, на кого опереться?
Ни тогда, когда я, впервые столкнувшись с проблемой эвтаназии, писал статью "Спасение или убийство?", заслонившись от сомнений своим журналистским псевдонимом "Роман Давыдов", ни сейчас, когда я глубже вник в эту проблему и "оглянувшись вокруг, душа моя человеческим страданиями уязвлена стала" еще больше, я не могу с уверенностью утверждать: эвтаназия – спасение? убийство? Но одно я понял основательно. Этим людям надо помочь. Сегодня. Сейчас. И это можно сделать, в разы увеличив производство или закупки эффективных медикаментозных средств избавления от боли. Они хорошо известны и широко применяются в медицинской практике развитых стран. В России из-за застарелой нашей болезни, которая называется "дефицит", их используют довольно ограниченно. И столь же старая песня о "нехватке средств" здесь уже неуместна. Нашли же 30 млн долл. на пиар-кампанию "Сочи – столица зимних Олимпийских игр"? А разве возможность облегчить страдания людей не стоит хотя бы части этих денег?
Источник: Медицинская газета
