"Атлантида" древней Руси

РУСЬ: ПОЛЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ МИКРОКУЛЬТУР

Современная российская цивилизация – результат тысячелетней интеграции составляющих ее культур. Сегодня эту интеграцию часто рассматривают под углом сопряжения разных этнических и религиозных укладов, забывая о том, что сам русский этнос и русская культура не являются неким железобетонным монолитом. Культура русских, взятая в своем многовековом развитии, скорее напоминает деревянную северную церковь. Она производит впечатление удивительной гармонии, но практически каждый из ее элементов – крыльцо, трапеза, клиросы, паперть, рундук – может изменить свой собственный вид и поменять место, вплоть до трансформации всего здания.

Чтобы обеспечить успех цивилизационному строительству на новом этапе, необходимо четко осознавать культурные компоненты, из которых состоит стволовая русская культура. Общую тенденцию здесь можно обозначить как взаимодополнительность во имя внешней целостности и внутреннего воспроизводства уже интегрированного архетипа. Важнейшим периодом складывания общерусского архетипа оказываются века децентрализации Киевского Великого княжения (XI-XIII вв.) и, наоборот, процесс выявления среди городов Северо-Восточной Руси нового столичного центра (XIV-1-я пол. XV вв.).

Если раньше историков в основном интересовала собственно линия возвышения Москвы, то с 1960-х годов А.А. Зимин, А.Л. Хорошкевич, И.Б. Греков и многие другие начинают внимательно прослеживать тенденции развития ее конкурентов. Все менее приемлемым становится термин "феодальная раздробленность", насаждавшийся в общеобразовательных курсах. Даже официальный авторитет академик Борис Рыбаков вынужден был отметить: "Необходимо отказаться от понимания всей эпохи феодальной раздробленности как времени регресса, движения вспять... Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально, результатом не столько дифференциации, сколько исторической интеграции".

Наиболее близкую к исторической реальности модель рассмотрения этого периода предложил американский славист Хенрик Бирнбаум. Он рассматривает периоды Древней Руси как поле взаимодействия нескольких микрокультур. Так период децентрализации Киева являлся по Бирнбауму системой, состоящей из четырех микрокультур: южной (Среднее Поднепровье с центром в Киеве), юго-западной (Галицко-Волынское княжество), северо-западной (Новгородская республика, Псков), северо-восточной (Владимиро-Суздальское, затем Московское великое княжество).

В "чистом" виде (без материальной, точнее, вещественной составляющей) культура является взаимосвязанной совокупностью значимостей – религиозных, интеллектуальных, художественных. Это творческая продукция, транслируемая сквозь поколения. Под этим углом зрения микрокультуры Руси могут рассматриваться как набор потенциальностей, который реализуется по ходу развития российской цивилизации.

КРЕЩЕНИЕ КАК ПРОЦЕСС

При всей гибкости, "микрокультурный" метод анализа вряд ли может претендовать на совершенство. Главная причина та, что с его помощью не удается обозначить структурообразующий для истории Древней Руси процесс. В то же время для медиевистов вполне очевидно, что так называемая "борьба за централизацию" (или сопротивление оной) не объясняет ни логики поведения ведущих исторических деятелей того времени, ни основных тенденций развития русских земель и городов.

Видение целостного исторического процесса на этапе формирования стволовой культуры Руси представляет серьезную проблему и для современной политологии. От определения структурообразующего процесса русской истории зависит не только наше отношение к прошлому, но и прогнозирование стратегий для будущего.

Откуда вести отсчет России? Если опираться исключительно на экономическую теорию, то несложно прийти к наивной браваде Анатолия Чубайса, который, не смущаясь, провозглашает, что подлинная история страны стартовала с 1996 года, синхронно с осуществлявшимся им пакетом реформ. Более толерантны к минувшему отечества неоевразийцы, предлагающие считать датой его рождения 1480-й – год окончательного освобождения от Орды.

Тот, кто считает православие первостепенным признаком идентичности, кто видит в нем активную политическую силу, никогда не согласится с популистским перетолковыванием отечественной истории. Обращаясь к историческому самосознанию русского общества, выраженному в летописях и эпике, мы не встретим ни пафоса централизации, ни зацикленности на экономической жизни. Единственным сознательным процессом, направлявшим движение русской истории и объединявшим политически автономные княжества, была христианизация страны.

Весь период с 987-988 годов вплоть до безальтернативного доминирования Москвы, можно рассматривать как растянувшееся на полтысячелетия Крещение Руси. Оно предполагало не только просвещение язычников, но и внутреннее формирование русского христианского мира.

Возвышение Москвы неразрывно связано с отправкой туда святынь из остальных городов. Святые мощи, чтимые иконы и реликвии были средоточием жизни православного русского этноса, поэтому их концентрация в столице, являлась высшим оправданием ее главенствующей роли. Другим способом сакральной легитимации центральной власти стало регулярное паломничество ее представителей к святыням, хранившимся на прежних местах. Реликвии аккумулировали жизненную силу русских земель, были по-разному психологически окрашены. Паломнические маршруты великого князя и митрополита образовали единую сеть сакральной географии, проявляя взаимную необходимость удаленных друг от друга частей Руси-России.

НИКОЛА ЗАРАЗСКИЙ: КОНТУРЫ ХРИСТИАНИЗАЦИИ

Генеральные векторы христианизации Руси отражены в цикле сказаний о Николе Заразском. Этот образ, наиболее почитаемого в православии чудотворца проделал глубоко символичное путешествие по русским землям, в итоге став главной святыней Рязанского края. Характерная особенность Николы Заразского – широко разведенные в стороны руки: правая – благословляющая, в левой – Евангелие. Это символ реальной христианизации народной культуры, происходившей через образ священного протектора (Николы), наделенного даром помогать другим, благодаря исполнению заветов Христа (Евангелие).

Выдающееся значение "Повестей о Николе Заразском" для древнерусской литературы отмечал академик Дмитрий Лихачев. Однако в силу специфики советской науки объяснить, в чем оно действительно состояло, было до определенного момента нельзя, иначе памятник получил бы клеймо клерикального и дальнейшая его популяризация оказалась бы под угрозой.

Повести открываются рассказом о греческом священнике Евстафии Раке, настоятеле храма Св. Апостола Иакова в Корсуни (Херсонесе). Регулярно являясь ему, святитель Николай побуждает пресвитера отправиться вместе с его иконой и семьей в неведомую для Евстафия Рязанскую землю. При этом – что знаменательно – путь туда должен пролегать через Великий Новгород и Киев. Повторив в 1224-1225 годах апостольский маршрут св. Андрея, Евстафий совершил крестный ход через все русские земли, сделав заход в Латгалию (в Цесис, по другой версии – в Ригу). Следует учесть, что будучи священником, согласно церковному уставу, он везде совершал литургии и литийные службы, в которых участвовали представители местного христианского населения. Путешествие Евстафия – растянутая по градам и весям Святой Руси станциональная литургия (the stational liturgy), закреплявшая общенациональное почитание Чудотворца.

В пределах Рязанского княжества корсунский образ был встречен сыном Юрия Ингоревича, князем Феодором, и собором духовенства. Ставка Федора Юрьевича, Заразск, служила местом постоянного пребывания этой святыни в Рязанской земле. Принесение иконы Николы Корсунского в Заразск во многом аналогично переносу в Боголюбово Владимирской иконы Божией Матери великим князем Андреем Юрьевичем в 1155 году. Станциональная литургия, совершавшаяся с участием Николы Корсунского, началась в храме, где крестился великий князь Владимир, и, пройдя через южную (Киев) и северную (Новгород) столицы до крайних пределов распространения православия (Латгалия), завершился в Рязанских владениях, которые стали форпостом христианизации Степи.

НИКОЛА ЗАРАЗСКИЙ: НЕПРЕРЫВНОСТЬ СЛУЖЕНИЯ

Служение перед образом Николы Заразского (Корсунского) оставалось чуть ли не 400 лет прерогативой иерейского рода потомков Евстафия Раки. Чин служителя передавался по наследству, о чем свидетельствует "Род служителей чудотворца Николы Заразского", входящий в цикл Повестей. В 1610 году, продолжатель этой линии, заразский протопоп Димитрий действовал против интервентов вместе с князем Пожарским.

Неотменяемость богослужений перед образом Николы Заразского стали для рязанцев своеобразным заветом с высшими силами, залогом самого существования княжества. В среднем, священники из рода Евстафия сменяли друг друга в чине служителя через 33,5 года, что отсылает нас к евангельскому возрасту Спасителя. Образ недаром "пришел" перед самыми тяжелыми испытаниями, которые когда-либо выпадали на долю рязанского населения. Даже в эпоху разорения службы перед Николой Заразским не прекращались, соединяя между собой поколения общим культом.

Другим значимым для края образом сделалась икона Божией Матери Муромской, называемой еще "Моление святого Василия". Согласно житию святителя Василия Рязанского (+1295), он чудесно переместился по воде из Мурома в Старую Рязань, держа ее на руках. Приход Муромской Богоматери в 1291 году был воспринят жителями как санкция свыше на перенос столицы с пепелища к новому месту, бывшему Переяславлю Рязанскому.

Можно лишь догадываться, какие усилия прикладывал свт. Василий, чтобы перемещение столицы на новое место прошло максимально безболезненно. Он должен был построить в сознании рязанцев мост между памятью героев Старой Рязани и надеждой на благополучие нового города. Религиозно-культурный трансфер оказался успешным: в новом, XIV столетии Рязань превращается в одно из сильнейших русских княжеств, несравнимо более влиятельное, чем в доордынский период.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ. КОЛЕСО ВОЗМЕЗДИЯ

Цикл сказаний о Николе Заразском это шифр исторической миссии Рязанского края. Вот почему "Повесть о разорении Рязани Батыем", являясь реквиемом по Старой Рязани, подводит черту под первой половиной истории княжества. Потомкам демонстрируется, какие же именно значимости были выработаны микрокультурой предков, почему рязанские князья достойны особой "Похвалы". Исторически Рязанское княжество тяготело к соседнему, несравненно более могущественному – Черниговскому, сопернику Киева. Однако существовал особый, воплощенный именно в Старой Рязани ряд этических императивов, на которые ориентировались потомки рязанцев XIII века, возрождавшие столицу на новом месте.

Наиболее впечатляющим звеном сопротивления Орде, является подвиг воеводы Евпатия Коловрата, мстителя за поругание родной земли. Вряд ли можно говорить о Евпатии со стопроцентной уверенностью в историчности его имени. Но это совсем ни умаляет его подвига, ни отменяет существования реального прототипа Евпатия. Что в действительности стоит за фигурой Коловрата?

Древнейшая редакция "Повести о разорении", где фигурирует Евпатий, датируется 1526-1530 гг. При этом совершенно ясно, что его подвиг, так же как подвиги Меркурия Смоленского, причисленного Русской Церковью к лику святых, Демьяна Куденьевича, Сухмана и других героев эпоса времен нашествия, первоначально не имел свидетелей. Нужно учесть, что в воинской традиции христианства отсутствовало понятие "неизвестного солдата", ибо не бывает христианина без имени. Имя есть коммуникативная связь с идеальной проекцией судьбы человека или, выражаясь словами религиозного лексикона, личным ангелом-хранителем. Имея в распоряжении информацию о доблестном рязанском воеводе, авторы повести подобрали ему имя, отвечающее характеру деяний героя, как они их понимали.

Прозвище "Коловрат" буквально переводится как "вращающееся колесо", и это точно отражает историю Евпатия. Не успев поучаствовать в главных битвах за край (кто знает – быть может, его удаль послужила бы там переломным моментом?), он, догоняя солнечный круг (коло), "отматывает" время назад. Коловрат настигает полчища Батыя на рубеже опустошенной земли. Воины Евпатия становятся колесами возмездия завоевателям, пожиная максимальное число их жизней. Неотвратимость мщения вызывала в первую очередь ассоциацию с херувимами, которые изображались в виде окрыленных колес, недаром в уста ордынцев вложены слова: "Это люди крылатые, не знают они смерти".

Рассуждая уже в XX веке о природе подвига, писатель и воин, Эрнст Юнгер писал: "Любое другое достижение, даже самое высокое, может быть теоретически перекрыто более совершенным результатом, за исключением этого одного, когда личность выполняет задание и за него умирает". "Заданием" Евпатия стало утверждение воинского архетипа Руси как ангельского. Вот почему герб Рязани, где изображен воин, обнаживший для правосудия саблю, коррелирует с гербом Архангельска, где с обнаженным мечом представлен Архистратиг высших сил.

РОЖДЕНИЕ НАРОДНОЙ ВОЙНЫ

Величие нации измеряется не только количеством побед, но и достоинством в поражении. Стоицизм Русской земли выковывался в битве на реке Воронеж и при обороне Старой Рязани.

Вульгарная беллетристика советской поры рисовала князей этакими сорви-головами, заботящимися исключительно о собственном имидже, плюющими на интересы "трудового народа". Но если обратиться к фактам, то окажется, что в действиях рязанских князей в отношении армии Батыя нет ни грана авантюризма. Сосед Юрия Ингоревича, Георгий Всеволодович отказался прислать ему помощь, рассчитывая, что тот сдастся на милость Орды, а лавры победы над ней достанутся Владимирскому княжеству.

Не желая даже минимальных людских потерь, князь Юрий отправляет к монголам посольство во главе с сыном Феодором. Однако дары никак не подействовали на захватчиков, заранее планировавших разграбление богатого княжества. Оскорбив князя Феодора, предложением "изведать красоту" его жены Евпраксии, а затем расправившись с послами, Батый сделал неизбежным военное столкновение, каковое и произошло на реке Воронеж.

Несмотря на явное численное превосходство врага, ни один из князей не покинул поле битвы, "но все вместе полегли мертвые". Когда же Батый приступил к Старой Рязани, то ее защищала уже не только дружина, но все население от мала до велика, без отдыха противостоя сменяющим друг друга штурмующим пять дней.

Здесь витает совершенно иной дух, чем тот, который руководил славянами, призывавшими на княжение Рюрика. И даже не совсем тот, что сообщал своим воинам Святослав, произнося: "Мертвые сраму не имут". Сопротивление Рязанской земли ордынским захватчикам это первый пример в русской истории не только "профессиональной", но поистине народной войны. Идея народа-воина с этого момента закладывается в фундамент русской ментальности, чтобы привести к высокому мужеству Куликова Поля, Бородина, Севастополя, Курской дуги и Сталинграда.

ПОТЕНЦИАЛ ЖИЗНЕННОЙ СИЛЫ

Если историческим заданием Евпатия Коловрата было отождествление воинского и ангельского в ментальности Руси, то заданием Рязанской земли в целом было сохранение чести даже при условии поражения. Побежденная, но не сломленная Старая Рязань есть эссенция витализма молодой русской нации, которую невозможно лишить воли к жизни, даже отняв саму жизнь. Принцип такого витализма: лучше быть свободным и мертвым, чем живым и рабом.

Символом этого служит поступок вдовы князя Феодора Евпраксии, которая бросается вместе с наследником Иваном с высокого терема на землю. То, что с индивидуальной точки зрения является гибелью, с точки зрения коллективных ценностей возвращает невоплощенное в жизни благо обратно в вечность и, тем самым, способствует его осуществлению в грядущем. Княгиня Евпраксия в данном случае не просто человек, а средоточие жизнетворной потенции, которая хочет исполнить данное Творцом предназначение, веря в его благость и не желая быть оскверненной злом. Вот почему православные авторы цикла о Николе Заразском не высказывают ни малейшего слова осуждения по адресу Евпраксии.

СМЕРТНАЯ ЧАША: ВЫСШАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВЛАСТИ

Осуществление народной войны невозможно без авторефлексии народа как хозяина на собственной земле. Поэтому стоит обратить особое внимание на отсутствие антагонизма между "властью" и "народом", которое было характерно для Рязанской земли явно в большей степени, чем для остальных частей Руси.

Трудно подобрать что-то более уводящее от настоящих взаимоотношений правителей Древней Руси с подданными, чем "княжеские" эпизоды кинофильма "Андрей Рублев". Показывая князей жестокими, алчными, беспринципными, сценарист фильма расписался в полнейшем непонимании природы христианского правления. Главной заповедью, которая лежала в его основе, было евангельское изречение: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин, 15:13).

Конечной мерой ответственности князя за вверенную ему Богом землю была смертная чаша. В "Повести о разорении" рязанские князья неоднократно напоминают о ней друг другу: "Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыя божия церкви, и за веру христьянскую, и за отчину отца нашего великаго князя Ингоря"; "О братие моя милая! Князь Давид, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем!". В условиях общей угрозы для населения князь обязан был защищать его вплоть до самопожертвования по примеру Христа, не исключавшего собственной смерти ради спасения учеников ("да минует Меня чаша сия" – Мф, 26:39).

Рязанские князья многократно подтверждали эту готовность, и народ платил им за это искренней любовью. Особенно видно это на примере Олега Ивановича, чье правление было самым продолжительным: с 1350 по 1371 и с 1372 по 1402 годы. Драматизм его жизни заключался в выборе стратегического союзника между Москвой, Литвой и Ордой. Олег постоянно колебался, поскольку, в отличие от превосходящих его по силе партнеров, заботился, скорее, не об экспансии, а о сбережении народа.

Только явление святителя Николы на Угреше Дмитрию Донскому (по дороге на Куликово поле) убедило Олега оказать московской рати посильную помощь, беспрепятственно пропустив ее через свои земли. В явлении Николы Угрешского Олег Иванович усмотрел знак, поданный традиционным патроном Рязанской земли. Почитание великого князя Олега рязанцами привело в итоге к его канонизации, несмотря на все "вины" перед Москвой, где уже находился митрополичий престол.

ПРОСТРАНСТВО-СИМВОЛ

После гибели старой столицы лик Рязанской земли навсегда изменился. Если раньше она была крайнправ и мирей южной частью легендарной Гардарики, "страны городов" (как называли Русь скандинавы по обилию оных), то теперь число градов резко сократилось. Местонахождение многих из них, существовавших до нашествия (к примеру, Ижеславца или Осетра), до сих пор установлено лишь предположительно.

Если от других столиц Руси – Киева, Новгорода, Чернигова, Полоцка, Галича – остались архитектурные памятники, целые ансамбли, то Старая Рязань словно растворилась в истории, сохранив лишь твердую привязку на местности, и, благодаря ежегодным археологическим экспедициям, пополняя список артефактов материальной культуры. Хотя значение прежней столицы далеко не в этом.

Подвиг Старой Рязани, осознанно прошедшей через горнило смерти, перевел ее в разряд чистой идеи, сделав исторически-реальной предшественницей Града-Китежа. Только если за идеей Китежа стоит фигура мечтательной грезы, то паттерн Старой Рязани оттиснут кровью и дыханием реальных людей, умерших во имя свободы и чистоты родной земли: "В героическую эпоху, которая находится в плодотворном отношении к смерти, противопоставляя ей творческое, созидательное начало, смерть оказывается не столько погребением, сколько достижением. За предельной чертой достижение становится абсолютным и безусловным, превосходя любое сравнение внутри нашего мира".

Территория Старой Рязани являет собой "пространство-символ". Оно имеет для России то же значение, что и Косово Поле для сербов, где воинство царя-мученика Лазаря бросило последний вызов османским полчищам. Битвы, в которых сражаются и погибают славянские витязи, превращаются для потомков в героическое завещание, несущее императив сопротивления, а значит – грядущего возвращения в "большую историю". Этот императив становится особенно актуальным сейчас, когда на повестку дня вновь встает вопрос о судьбе государства, нации, религиозного наследия.

Рядом с валами и всхолмиями Старой Рязани нужен мемориал, напоминающий нам о героическом послании ее последних защитников, и, говоря шире, о колоссальном пласте древнерусской истории, который остался за рамками как советских, так и современных российских учебников. Пусть это будет мемориально-исторический парк, подобный тому, что существует сейчас в Москве на Поклонной горе, с музеем древнерусского оружия, реконструкциями жилищ той эпохи, с памятниками князьям, воеводам и ратникам, сражавшимся с деспотизмом и варварством, жертвовавших своим настоящим во имя будущего.

Сюда, на холмы Старой Рязани, тогда придут не только археологи, но все, кто хочет прочувствовать глубину исторической драмы России, продолжающейся и по сей день. Вдохнув атмосферу "последних дней" Древней Руси, мы, возможно, станем иначе понимать смысл таких ценностей, как "мир", "безопасность", "независимость", "свобода". Быть может, что мы сами тогда внутренне изменимся, ощутив себя наследниками Старой Рязани, ее боли и ее победы над временем.