"Информационная блокада, которая долгое время существовала вокруг нашего движения, начинает прорываться, так же как прорвалась блокада внутрицерковная"

Что Вам кажется наиболее важным в состоявшемся на конференции обсуждении?

О. Георгий Кочетков: Когда происходят столь большие события, как наша последняя конференция, подводить итоги сразу – довольно сложно. Надо будет посмотреть на плоды, на результаты. На мой взгляд, всё, происходившее в ходе этого обсуждения, было очень ценно. Несмотря на определённую неровность в докладах, – очень понятную, впрочем, – сам дух и смысл конференции как целого очень и очень интересен, прежде всего потому, что она была в большей степени братской, чем академической, хотя это не означало, слава Богу, какого-то существенного снижения уровня обсуждения и постановки вопросов. Уровень оставался очень высоким, и при этом включённость всех в общение очень чувствовалась. Замечательно, что многие наиболее опытные докладчики сразу по приезде, увидев, что эта встреча – не совсем то, что они могли себе представить, но что-то значительно более серьёзное и экзистенциальное, существенно корректировали тексты и даже темы своих выступлений. Впрочем, кто-то читал свои доклады как на обычной академической конференции, и я боюсь, что, несмотря на хороший профессиональный уровень, некоторые из этих текстов не войдут в итоговые материалы, которые мы собираемся публиковать, потому что уж слишком они оказались вдали от главной тематики, главного смыслового стержня всей конференции.

Очень важно, что это не было встречей какого бы то ни было замкнутого сообщества, что многие участники, несколько сотен человек – были не из нашего Содружества. Сама же конференция за все три дня собрала где-то около тысячи человек, а может быть и больше. Это значит, что дух конференции может распространяться и давать свои плоды не только среди узкого круга специалистов или наиболее вовлечённых в церковную, богословскую и социальную тематику людей.

То, что в обсуждение смогли активно включиться инославные и даже неверующие люди, что они не чувствовали себя лишними, – более того, между всеми: и православными, и неправославными, и христианами, и неверующими или нехристианами явно возникала симпатия – это тоже было очень важно. Это основа доверия, которое, как мне уже приходилось говорить на конференции – само является основой солидарности, солидарность же – это один из путей установления соборности. Конечно, бывают и обратные случаи – когда соборность (если она уже где-то есть) приводит сама по себе к более глубокой и полной солидарности между разными людьми, иногда даже не вполне согласными в каких-то важных вещах. Но сейчас, скорее, стоит проблема установления и соборности, и солидарности, и поэтому возникновение доверия как основы солидарности и укрепление веры как основы соборности я считаю самым главным результатом нашей конференции.

– Какие эпизоды показались Вам лично наиболее яркими и запоминающимися?

О. Георгий: Их было много, так что перечислить их, пожалуй, будет непросто. Если брать начало конференции, то мне очень понравилось то, что первым прозвучал доклад о. Павла Адельгейма. Своим смиренным, церковным и в то же время честным, чётким, квалифицированным подходом он задал очень хороший тон всей дальнейшей конференции. К слову говоря, это послужило существенной основой для того, чтобы пригласить его наконец-то в попечительский совет нашего Института. Мне кажется, очень важным было то, что в ходе дискуссии выслушивались самые разные точки зрения. Так, о. Федор, приехавший на конференцию из дальней Пермской епархии, своим вопросом показал, что не очень понял докладчиков; но те не стали его опровергать, они просто намекнули, что говорят с ним на разных языках. Потом, когда он ко мне подсел, было достаточно нескольких минут, чтобы пояснить ему разницу в подходах, и он был вполне удовлетворён. Это как раз тот случай, когда люди, даже не готовые сначала услышать друг друга на рациональном уровне, могли очень быстро скорректировать какие-то свои позиции благодаря общему духовному напряжению и подъёму.

Во второй день разговор о том, как соборное действие может сейчас проявиться в жизни, стал живым, происходившим на глазах у всех поиском вещей отнюдь не ординарных, отнюдь не схоластических, имеющих колоссальное практическое значение. И мне кажется, что всё-таки под конец нам удалось найти то, что мы искали. Это был очень живой творческий процесс.

А вечером была встреча по СМИ, и несмотря на то, что не всем приглашённым журналистам удалось на нее выбраться, получился очень интересный разговор о том, как должна работать журналистика и вообще вся сфера общественных и церковных СМИ, какой здесь должна быть степень личной ответственности, честности и открытости. Я очень благодарен за это ведущим, прежде всего о. Димитрию Карпенко, который, будучи официальным представителем Миссионерского отдела МП, не стал сводить обсуждение на "официальный" уровень, так что получился общий диалог – серьёзный, духовный, ответственный, личностно-экзистенциальный.

Вообще многие люди столкнулись с какой-то новой жизнью, новым духовным движением в его реальном действии, и мне показалось, что это очень хорошо способствовало их раскрытию. И это касается не только тех, кто впервые участвовал в нашей конференции, как, например, Вячеслав Леонидович Глазычев или Алексей Георгиевич Левинсон, но и тех, кто был на ней уже не первый раз. Открылись как никогда Юрий Николаевич Афанасьев, отец Василий Михок, Клаудио Кьяруттини и другие участники конференции из Италии. И хотя это в меньшей степени можно сказать об англичанах и гречанке Софии Бекри – но и они, конечно, не просто лишь присутствовали, а внимательно пытались во всём разобраться, для них тоже, видимо, открылись какие-то новые реальности.

– В церкви и в обществе преобладает мнение, что и соборность, и солидарность предполагают "во всём (а не только в главном) единство", даже единомыслие, а то и единообразие. Мне кажется, на конференции этого не было, и для кого-то это оказалось непросто – слишком всё-таки велик соблазн штампа, ожидание чрезмерного или формального единомыслия и единообразия. Что бы Вы по этому поводу могли сказать?

О. Георгий: Дело в том, что единомыслие и единодушие – было. Одномыслия не было, так же как и однодушия, не было стилизации – никто не стилизовался под православие, под готовые штампы, формулы, под мнение того или сего начальства, ни под правых, ни под левых, ни под бело-красно-голубых. Никаких такого рода крайностей не было, и это очень важно, как раз это и есть свидетельство свободы, и в то же время – личной ответственности.

– Мне со своей стороны остаётся только пожалеть, что нет такой площадки, где сейчас это обсуждение могло бы быть продолжено и каким-то образом отрефлектировано на том же уровне свободы и открытости обсуждения.

О. Георгий: То, что мы два раза в год проводим такие большие конференции – одну в Институте, другую в братстве, – это само по себе уже возможность продолжить дискуссию, поэтому я бы не сказал, что для этого нет площадки, просто нам всем нужно больше и лучше включаться в обсуждение. А вот СМИ – да, они, к сожалению, почти отсутствуют, хотя информационная блокада, которая долгое время существовала вокруг нашего движения, начинает прорываться, так же как прорвалась блокада, скажем, внутрицерковная. Раньше официальные церковные учреждения избегали серьезного участия в наших крупных мероприятиях, но на этот раз и заместитель председателя Отдела внешних церковных связей участвовал в нашей конференции в качестве докладчика, и один из самых активных деятелей Миссионерского отдела был, как я уже упоминал, ведущим одного из круглых столов. Несомненно, это очень важно. Не забудем, что тот же самый о. Всеволод Чаплин у нас был в последний раз где-то аж в 1994-м году, – т.е. с тех пор, как начались гонения на наше движение, мы его не видели. Поэтому ему было, конечно, трудно, он не знал, куда он придёт и что ему говорить. Судя по разнице между тем, что прозвучало на конференции, и тем, что опубликовали некоторые информационные агентства, видимо, имевшие только первоначальный текст доклада, о. Всеволод сильно изменил своё выступление, исходя из ситуации. Так часто жизнь оказывается значительно интереснее и сложнее намеченных нами планов.

– Меня поразило то, что после пленарного заседания, когда я брала у него интервью, он сказал, что ему очень понравилась дискуссия, что он хотел бы, чтобы и на продолжении конференции, несмотря на его отъезд, были сотрудники ОВЦС. Я, правда, не знаю, действительно ли он кого-нибудь уговорил прийти, как собирался это сделать. Это было мне тем более любопытно, что в ходе дискуссии звучали иногда очень резкие слова по разным поводам. Возможно, сам тон, открытость, доброжелательность обсуждения разных позиций, что сейчас не везде и не всегда можно встретить, как раз и привели к тому, что он именно таким образом отозвался о дискуссии. Хотя, нужно сказать, я ожидала просто взрыва, когда были сказаны слова о неообновленчестве позднесоветской иерархии. И для меня было некоторым шоком, что на это никто не отреагировал – ни в зале заседаний, ни в прессе.

О. Георгий: Люди просто не готовы эти вещи услышать. Они настолько привыкли, что сам термин сейчас существует чаще в совсем других контекстах, что они, видимо, не поняли, о чём идёт речь.

– Да, я думаю, мало кому приходит в голову, что у нас после 43-го года что-то было не в порядке с церковной жизнью – не только с точки зрения отношений с государством, но относительно самого внутреннего устроения церковной жизни. Даже хрущёвские гонения вспоминаются слабо, а о том, что были какие-то внутрицерковные проблемы, вряд ли кто-нибудь знает, кроме узких специалистов по истории церкви этого периода.

О. Георгий: Вот это и удивительно. Ведь мы живём именно в эпоху второго возрождения патриаршества, которая началась с конца 1943-го года, и типичные для нее опасности проявляют себя всегда, хотя и очень по-разному. Да, обвинение в неообновленчестве по отношению к церковному руководству прозвучало еще в начале 30-х годов в адрес митрополита Сергия. Но то, что сейчас, даже когда говорят об этом, стараются употреблять другие термины – это совершенно не случайно. Я думаю, что есть люди, которые очень не хотели бы, чтобы это было открыто сказано и понято честно и прямо, хотя это самая серьёзная правда о тех недостатках, которые были и есть в нашей церковной жизни в этот последний период – во второй половине XX-го и в начале XXI века.

– Как Вы думаете, были ли какие-то другие моменты, которые в ходе конференции таким же образом пока что не были восприняты и отрефлектированы? Было ли то, что, может быть, только потом приведет к какому-то осознанию проблем, а уж тем паче к каким-то плодам?

О. Георгий: Да, я думаю, что таких вещей – как бы завязей и ростков нового – было так много, что люди действительно просто не успевали это впитывать, не успевали их осознавать. Я думаю, что это было во всех серьёзных, крупных докладах. Вообще сама конференция в каком-то смысле была пророческой, и это удивительно. Она в большой степени была обращена к таким глубоким смыслам и духам нашей церковной и околоцерковной, общественной жизни, что иначе как пророческой я бы её не назвал – не потому, что там выступали пророки, может быть, их и не было, но потому что сама конференция и ее дух были подлинно пророческими.

– Я слышала даже от людей, которые привыкли к напряжённой интеллектуальной работе – например, от О.А. Седаковой, – что интенсивность обсуждения в иные моменты была просто невыносима. Поэтому, думаю, многие вещи остались "за кадром" и, может быть, потом они как-то подспудно будут продолжать свою работу.

О. Георгий: Несомненно. Поэтому важно и далее публиковать размышления по различным докладам и ставить на обсуждение в интернете и др. СМИ отдельные темы и вопросы. Продолжать разговор по всей этой тематике чрезвычайно важно для нашей Церкви, для нашей страны и всего нашего народа.