– Патриарх РПЦ впервые приезжает в Совет Европы в Страсбург и в Париж. С какой целью?
– Франция стала второй родиной для сотен тысяч русских, вынужденных покинуть свою страну после великой трагедии ХХ века. Близость наших культур не нуждается в доказательствах. Я хотел бы напомнить властям Западной Европы, что без обновленной приверженности своим духовным и нравственным ценностям у Европы не будет будущего. Европейскому обществу свойственна агрессивная секуляристская идеология, культ потребления, поклонение разуму. Если свобода не идет рука об руку с чувством ответственности и смирением, происходит саморазрушение личности и общества.
Европейская и русская культуры основаны на христианских ценностях. Мы не можем отказаться от этого наследия, мы с горечью констатируем, что христианские корни Европы даже не упомянуты в преамбуле к европейскому конституционному соглашению.
– Можно ли считать ваш визит по приглашению Католической церкви Франции первым шагом к встрече с Бенедиктом XVI? Или вы все еще отказываетесь от этой встречи? Похоже, экуменизм теперь превратился в "нравственный фронт" борьбы с европейской вседозволенностью...
– Я никогда не исключал возможность такой встречи. Но я против того, чтобы она состоялась только ради протокола! Ей должны предшествовать глубинные изменения в наших отношениях, в настоящий момент еще слишком много препятствий.
В 1990-е руководство Католической церкви объявило постмарксистскую Россию духовной пустыней и своей миссионерской территорией. Мы не можем с этим согласиться. Свет христианства был принесен в Россию более тысячи лет назад Православной церковью. В результате атеистической борьбы, террора против Церкви в ХХ веке, в России были десятки тысяч православных мучеников. Сегодня, когда стало возможно духовное возрождение, неприлично осуществлять на нашей территории параллельную деятельность по обращению в католицизм. Десятки тысяч католиков занимаются миссионерской работой с нашим народом, который считает это прозелитизмом.
Второе препятствие – распространение "униатства" на Западной Украине. Греко-католическая Церковь (подчиняющаяся Риму Церковь восточного обряда) была запрещена при Сталине, но на протяжении пятидесяти лет она получала духовную поддержку от наших семинарий. Может быть, надо нас отблагодарить? Однако вместо этого имели место столкновения из-за притязаний на возвращение собственности и церквей. Такое отношение можно было представить в Средние века, но не сегодня. На Западной Украине мы не можем получить даже разрешение на покупку земли. В общем, мы разделены с Римской церковью почти тысячу лет, и потребуется много усилий, чтобы преодолеть наше разделение.
– В оппозиционных кругах критики говорят о слишком большой роли, которую Церковь играет в российской общественной жизни. Ваша близость с президентом Путиным не вынуждает вас одобрять его политику, вплоть до беззаконий, творимых в Чечне?
– Запад не понимает, что выстрадали священники, епископы и верующие в 1920-е и 1930-е годы. Запад удивлен тем, что столько церквей вновь открывает свои двери. Но этот процесс не был навязан гражданской или церковной властью. Спрос исходит снизу, от православного народа, который после десятилетий репрессий вновь обращается к вере отцов и движется в нравственном и духовном направлении. Россия – это новая страна, но в ней еще живы стереотипы, внушенные в советскую эпоху. Это не так. Россия открыта для всех форм сотрудничества.
"Одобрять" политику президента Путина? Со всей ответственностью заявляю вам, что государство не вмешивается во внутреннюю жизнь Церкви. И Церковь не вмешивается в политическую жизнь государства. Принцип разделения соблюдается, но есть области, где мы можем сотрудничать, такие, как образование, социальная сфера, поддержание мира между религиями и народами. Мы знаем, что государство делает для блага нашего народа, однако когда принимаемые решения ослабляют, например, самые незащищенные слои населения, мы об этом говорим.
Что касается Чечни, напомню вам, что десятки священников были убиты националистами и что спустя шестьдесят лет после мировой войны терроризм, увы, вновь показывает свое самое жестокое лицо.
– Вы родились в Прибалтике (в 1929 году в Эстонии) в эмигрантской среде, разделявшей ценности реформы православия, провозглашенной на Соборе 1917 года, который был прерван большевистской революцией. Однако сегодня создается впечатление, что консерватизм взял верх над реформистским духом...
– Православная Церковь – это не Церковь реформы, а Церковь традиции. Однако для нас традиция – это не мертвое наследство прошлого, а наследие живое благодаря богатству, унаследованному от наших отцов. Именно в этом духе меня воспитывали в православных кругах Эстонии.
Собор 1917-1918 годов продолжает оставаться крупнейшим событием нашей истории. Мы возвращались к нему при подготовке Основ социальной доктрины, укорененных в традиции и дающих ответы на актуальные вопросы – биоэтики, экологии, культуры, науки, политики – и вопросы отношений с государством.
Сегодня русская Церковь возрождается. Необходима великая мудрость, чтобы не повредить молодые побеги. При взгляде извне эта осторожность может показаться чрезмерным консерватизмом. Но изнутри мы видим, что наша Церковь живет активной жизнью, а ее структуры и мысль динамично развиваются.
02.10.07
Источник: Le Monde
