"И молится, пробуждаясь, Россия!"

Прошло уже несколько месяцев после подписания в храме Христа Спасителя Акта о каноническом общении, восстановившем единство Русской Православной Церкви, что открывает возможность служить вместе и причащаться от единой чаши. Большинством православных эта весть воспринята как Божие благословение и великая к многострадальному русскому народу милость. Наш собеседник – епископ Женевский и Западно-Европейский Михаил (Донсков) входил в делегацию РПЦЗ, которая посетила в те исторические дни Москву. Владыка, в течение 12 лет представлявший в России Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви, участвовал в организации первых совместных с Русской Православной Церковью акций, в частности, по принесению из Иерусалима в страны СНГ святых мощей преподобномучениц великой княгини Елисаветы Феодоровны и инокини Варвары. На Женевскую и Западно-Европейскую кафедру преосвященный Михаил был назначен решением Архиерейского Синода РПЦЗ в мае 2006 года.

– Владыко, 17 мая 2007 года, в праздник Вознесения Господня, произошло историческое событие, которое в СМИ нередко именуют "объединением" Русской Православной Церкви за границей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата. Как же правильно оценивать то, к чему мы так долго и мучительно шли?

– Это – особое чудо, которое всем нам даровал Господь! Оно еще непостижимо до конца нашему уму. Господь все устраивает по мере нашего стремления. Мы долго стремились к разрешению вопроса церковного. И, как часто бывает, когда к чему-то горячо стремишься, не знаешь, как этот вопрос разрешить.

Еще десять лет назад воссоединение все еще казалось нам несбыточной мечтой. И одним из главных препятствий было неверие зарубежных архипастырей и пастырей в действительное возрождение России. В самом ли деле очистилась она покаянием? И свершилось ли оно по всей огромной стране и даже там, где при Советах был только ГУЛАГ? Надо было развеять сомнения и, скажу прямо, рассеять пугающую тень ГУЛАГа.

Молились. Но и в молитве понимали, что это только надежда. Никто из нас не может никогда заранее быть уверен в том, что Господь тебе даст то, о чем ты молишься.

В годы служения в России, когда я приходил молился в храмы, меня повсюду принимали как своего. Никогда никто мне не сказал, что я какой-то другой. И я никого не считал чужим. Было чувство единства внутреннего. Для себя я преграды к единству церковному не видел. И все те, кого я встречал, никаких преград в вопросе о молитвенном общении не видели. Но церковно следует рассматривать вопросы во всем объеме.

В 2004 году я отправился со святыми мощами преподобномучениц великой княгини Елисаветы и инокини Варвары по всей России. Сначала самолетом в Якутск, Анадырь и по этапам до Владивостока, а дальше – вдоль Амура поездом вплоть до Москвы. Вагон, оборудованный под церковь, следовал от самой восточной точки России, останавливался не только в городах и поселках, что расположены по ходу основной магистрали, но заходил и в самые отдаленные "медвежьи углы", где и жилья-то никакого не видно, одна тайга. Но даже и в таких "медвежьих углах" нас ожидали толпы людей, шли крестным ходом...

Мы пробыли в пути больше года. Члены бригады, сопровождающей святые мощи, менялись. Ну, а я был там все время. Мне было интересно и было отрадно видеть Россию. Словом, епископское послушание свое постарался исполнить.

Тогда понял главное: Россия очень изменилась, можно сказать, духовно прозрела. Именно после поездки появилась, точнее, созрела (появилась намного раньше) и укрепилась мысль о возможности воссоединения Православной Церкви за границей и Церковью в России. Сразу же скажу: не надеялся, что это произойдет так быстро.

Поэтому теперь, когда появилась возможность приступить к примирению церковному, испытываю, как и многие, кто живет вдали от России, невероятную радость. Мы снова обретаем нашу Россию. Ту, что жива в сердце каждого русского человека.

Церковь – это организм, тело Христово, а не организация. Человек верит, надеется, движется вперед, любит. И эта любовь все решает. Именно она и положила начало нашему сближению.

Акт о каноническом общении – акт хирургический, врачующий глубокую рану, которая после вынужденного разделения кровоточила почти девяносто лет. Теперь она будет заживать. И с Божией помощью постепенно наступит полное выздоровление. Я желаю, чтобы и шрам исчез.

Слово "объединение" относится больше к гражданскому обществу. У нас – вопрос духовный. Не может объединяться то, что одинаково. Мы просто восстанавливаем единство того, что было разорено, разрознено, но по природе одинаково.

Однако принятие Акта обеими сторонами не означает упразднения Русской Церкви за границей, которая сохранит свою самостоятельность.

То, что нередко называют "объединением", – единство и общение Русской Церкви, которое идет через примирение и евхаристическое общение.

Именно с примирением и евхаристическим общением начинается выздоровление церковного организма, которое для нас, конечно, очень важно. Важно для каждого из нас, каждого русского человека и за границей, и в России. Могу добавить, что это еще важнее для самой России, где общество живет, меняется и развивается.

– И все мы выздоравливаем?

– Совершенно здоровым никто никогда быть не может. Это, скорее, оздоровление.

У нас в епархии, например, в целом все спокойно. Большинство верующих встретили известие о восстановлении церковного единства с одобрением.

Но есть и те, кто сомневается. По их мнению, есть вещи, которые они никак принять не могут. Это – духовное препятствие. Иногда оно бывает упорным.

– Какова дальнейшая судьба верующих, не принявших единства с Церковью в Отечестве, в частности, сестер Леснинской обители во Франции, присоединившихся к неканонической "Русской истинно-православной церкви"?

– В Леснинской обители не отрицают, что единство нужно, но считают состоявшееся в мае 2007 года подписание Акта о каноническом общении с Московским Патриархатом преждевременным. Не верю, что их решение уйти – окончательное.

Думаю, они осознают, что пребывание в единстве – наша цель и что раз пришел момент, появилась такая возможность, надо восстанавливать единство, разрушенное в лихолетье. Надеюсь, что сестры Леснинской обители осознают необходимость церковного единства и вернутся в лоно РПЦЗ. Где же они будут иначе? Если не в Русской Православной Церкви ­ – то нигде.

Есть каноническая Русская Православная Церковь. Хотите быть с ней – к этому есть пути. Хотите быть вне ее – выбирайте. Вы выбираете, но вы и отвечаете, и несете ответственность за те души, которые вы смущаете, соблазняете и вводите в заблуждение.

Представители "Русской истинно-православной церкви" не добросовестны. Я ничего не могу ничего сказать в их пользу. Считаю, что "Русская истинно-православная церковь" находится вне церковного организма.

– Владыко, сколько у вас приходов в епархии и какие территории она включает в себя? Много у вас православных или мало?

– Территория нашей епархии (у нас двадцать пять приходов во Франции, Швейцарии, Италии, странах Бенилюкс) – это вся Западная Европа, кроме Германии.

Хочу обратить ваше внимание на то, что Русская Зарубежная Церковь никогда ни от кого ничего не получала. Приход существовал потому, что прихожане могли его содержать. И это само за себя говорит: раз приходы существуют, значит, есть достаточно людей, чтобы их содержать.

Верующие по-разному посещают храмы в будни и в праздники, но постоянство у нас есть. В воскресный день мы причащаем довольно-таки много детей. Православных считать не берусь, но на праздники у нас переполнены все храмы.

– Кто ваши прихожане? Это потомки русских эмигрантов?

– Да, в большинстве своем.

– Хранят ли сегодня потомки русских эмигрантов традиции, культуру, язык?

– Те, кто остался в Церкви, да! Если родители воспитывали их церковно, если дети посещали храмы. И сейчас они тоже создали семьи и продолжают те же традиции. Есть семьи, которые из поколенья в поколенье посещают храмы, даже помогают прислуживать. Это – костяк всех приходов.

– Владыко, в нынешнем, памятном для всех нас году вы не только, как и прежде, часто ездите по России, но и впервые служите в храмах Московского Патриархата. Так, 23 мая 2007 года, в праздник апостола Симона Зилота, в Вознесенском кафедральном соборе Новочеркасска вы вместе с архиепископом Ростовским Пантелеимоном совершили Божественную литургию. Она стала первым совместным богослужением на Донской земле после долгих лет разделения...

– Приезд на Донскую землю для меня не случаен. В качестве обычного туриста около десяти лет назад я уже был в этом соборе, к строительству которого приложили руки и мои предки – казаки станицы Зотовской Хоперского округа. Тогда я и мечтать не мог, что буду служить здесь. Это для меня огромная честь.

Мой отец Василий Семенович Донсков (1898-1986) всю гражданскую войну был в Донской армии. Вместе с частями под командованием генерала Врангеля эвакуировался в Константинополь, где в те годы, как известно, было больше русских, чем турок, и таким образом стал эмигрантом. Потом он прошел ад скитаний на безлюдном острове Лемнос, где защитники Отечества гибли от голода, стужи и болезней. Как рассказывал отец, с Лемноса небольшая группа казаков вернулась в Турцию. Там, а затем в Греции мой отец жил в условиях очень примитивных. Кроме одежды, которая была на нем, в которой он воевал, не было абсолютно ничего. Жили кое-как. Но сохранялись своим сознанием.

Наконец, уже в 1922 или в 1923 году, отец приехал в Прагу, где получил образование в агрономическом институте и где познакомился с Анной, моей матерью. Она родом из тех самых мест на юге Моравии, где равноапостольные братья Кирилл и Мефодий основали первые в славянском государстве церкви с богослужением на славянском языке.

В 1929 году отец переехал в Париж – центр русской эмиграции. Здесь я и родился во время второй мировой войны – 29 марта 1943 года.

– Владыко, как же было возможно сохраниться русским и православным в чужеродной среде?

– Русская миссия состояла в том, чтобы сохраниться русскими и православными. Это уже величайшая задача. Сохраниться в этом мире, чтобы свет Православия мог таким образом там привиться.

Это было не очень легко: ведь русскими мы были только в своей семье. Я только теперь понимаю: несмотря на то, что родился на чужбине, где русские составляли "Зарубежную Россию", мое детство было, благодаря этому, благополучным и счастливым.

Отец, который преодолел многие скорби в жизни, но не отрекся от Родины и веры, всегда говорил нам, что только с Богом можно жить. Он помогал нам сохранять образ Христа в наших душах. Наставлял молиться о России, которая для нас всегда была Христоносицей.

Даже за ее оградой мы постоянно ощущали тесную связь с ней. Страдали оттого, что лишены России, как могли, пытались воссоздать ее образ, сохранить память о ней.

Я был промыслительно крещен епископом Матфеем, бежавшим из Польши и тогда проезжавшим через Францию (двадцать лет назад он скончался в Лондоне). Я родился во время бомбардировок, и бомба попала прямо в наш храм. Так что меня негде было крестить. И когда отец ответил епископу Матфею на его вопрос о крещении, что меня окрестят, когда храм будет восстановлен, владыка Матфей возразил, что двадцать лет ждать нельзя, и крестил меня дома.

Малышом меня готовили к церковной жизни. Каждое воскресенье мы чинно, семьей, отправлялись в храм, стараясь не пропускать служб. В моей памяти сохранились детские воспоминания о том, как мы, приходя в храм, брали свечи и просфоры. На мне была самая хорошая одежда, которую только мать могла найти в те послевоенные годы.

Когда мне было пять лет, я уже понимал, что я был русский православный мальчик. Помню свою первую исповедь. В семь лет я пришел исповедоваться к святителю Иоанну Шанхайскому. Боялся немножко. Мы стояли с мальчиками, ожидая исповеди у одного старого батюшки, а на другой стороне храма владыка Иоанн исповедовал взрослых, и нам казалось, что там стоят очень долго. Поэтому мы хотели к батюшке. Неожиданно владыка стал меня звать, подманивая меня пальцем. Я не сразу сообразил, но другие мальчики мне говорят: "Это он тебя зовет". А когда я в конце концов подошел к нему, владыка меня спрашивает: "Ты что пришел?" – "Я пришел исповедоваться". – "А ты знаешь, что это такое – исповедоваться?" – "Знаю". – "Ну, говори... " – " Это сказать свои грехи". – "Так, а ты знаешь, что такое грех?" – "Знаю". – "Ну..."

Владыка взял меня под омофор и долго объяснял, что такое грех и как человек отходит от любви Христа, когда грешит. Под омофором было светло, там было так хорошо взволнованному мальчику. А когда владыка снял омофор, я заметил, что уже все мальчики, которые исповедовались у батюшки, а их было много, ушли, и вокруг совершенно темно. Все лампадки были потушены, и наступила ночь.

Но основы христианства были усвоены еще до того, как я стал исповедоваться. В родителях был образ Христа, как я теперь понимаю, и православное сознание я получил дома, очень часто без всяких слов, понимая сердцем и живя повседневной жизнью православной семьи.

Дома нам также, например, в голову не приходило говорить на другом языке, кроме русского. В этом и заключается живое предание. Оно "не в книгах найдется". В книгах можно укрепить свое сознание. Тому, что очень важно человеку, учат тебя мать и отец; в семье ты защищен от зла.

В школе мальчики-французы спрашивали у меня: "Почему ты русский? России нет, и больше не будет".

Я не мог ответить на этот вопрос: почему я русский? Они как-то чувствовали, что я русский. Мы все живем преданием. Внутренняя жизнь человека, который живет преданием, развивается по мере того, как он сохраняет свои корни. А корни – это Церковь, культура, мировоззрение, язык и сознание.

Мы дома отмечали Рождество Христово, и как-то мне в школе сказали: "Ты уже второй год 7 января в школу не ходишь". Ребята все замечали. А директор школы знал, что я русский и сквозь пальцы смотрел на пропуски. Ему передавали письмо, что у нас семейный праздник...

В 1950-х годах, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, однажды в день, когда занятий в школе не было, батюшка позвал меня в храм помогать ему на отпевании. Я пел, подавал кадило... Когда служба закончилась, ко мне подошел уважаемый человек, известный общественный деятель русской эмиграции, председатель Императорского общества российских адвокатов господин М. Он меня взял за плечи и сказал: "На отпевании с батюшкой был только мальчик, это был ты. Вот видишь, уже все кончено, и эмиграция кончилась, больше ничего не будет".

Вернулся я домой ошеломленный, я был очень удивлен, что слова о близком конце русской эмиграции мне сказал человек столь почтенный.

За обедом отец поинтересовался, как прошло отпевание. Я ему рассказал и то, что мне сказал господин М. Отец молчал до конца обеда, а потом сказал: "Если кто-то тебе еще так скажет – не верь".

Отец всегда поступал по совести. Всегда в храме был или старостой, или членом приходского совета. Он очень дорожил этим и старался научить чувству долга и нас, трех своих сыновей. Мои братья – слава Богу, все мы еще здравствуем! – старше меня.

В 1965-1966 годах я проходил военную службу, находился в санитарных частях. На Пасху Христову подал прошение на отпуск, хотя нас предупреждали о серьезном взыскании, если причины для отпуска будут не существенные: "Имейте в виду, отпуск возможен, только если у вас родит жена или умрет мать".

Я пришел в штаб, там сидел сержант. Подхожу к нему и говорю: "Дайте мне бланк прошения". И услышал в ответ: "Наверное, солнце вам стукнуло в голову во время похода...". Я говорю, что сам буду отвечать за все, а не вы. У нас вышел спор. Вдруг послышался голос полковника: "Что там за шум? Сержант, ко мне!"

Сержант убегает, слышу – старается что-то объяснить. Потом вызывают меня. Полковник говорит: "Какой вопрос?" – "Я прошу отпуск". – "По какой причине?" – "Я хочу на Пасху быть дома". – "А, это ваша Пак рюсс?" (что по-французски значит "русская Пасха"). – "Да, господин полковник".

Полковник распорядился: "Сержант, ко мне! Принесите бланк и не забудьте штампы". Сержант с недоумением принес бланки и штампы. Полковник же сказал, подняв указательный палец к небу: "И у меня есть начальство, но над моим начальством есть еще Высший Начальник". Потом добавил: "По совести, я не имею права вам отказать быть в церкви на Пасху, да и конституция республики мне запрещает не отпустить вас по такой причине". Таким образом, я не пропустил в жизни ни одной Пасхи.

Наряду с научно-исследовательской работой в институте и госпиталях, я всегда участвовал в церковно-приходской жизни. С семи лет прислуживал в алтаре и пел на клиросе. С 1951 года пел в церковных хорах, в том числе и в юношеских лагерях "Витязей" (Национальная организация витязей). В 1979 году был поставлен архиепископом Антонием (Бартошевичем; † 1993) во чтецы, в 1980-м – в иподиаконы. В 1981 году рукоположен архиепископом Антонием во диакона, в 1991-м – во иерея. С 1991 года – духовник Парижского округа НОВ. В Светлый пяток 1996 года пострижен митрополитом Виталием (Устиновым) в монашество, в Фомино воскресенье – возведен в сан игумена. В праздник апостолов Петра и Павла того же года – хиротонисан во епископа Торонтского, викария Монреальской и Канадской епархии. На Архиерейском Соборе 2006 года определено быть епископом Женевским и Западно-Европейским.

Вопрос о примирении внутри Русской Церкви стоял для нас всегда. Эмигранты всегда смотрели на Россию и следили за всеми происходящими там событиями. Но после Второй мировой войны в 1945 году, например, мой отец понял, что он в Россию уже не вернется, тогда как до войны все еще надеялся вернуться на Родину.

СССР был враждебный для нас организм, который таил опасность и поглощал лучших своих чад. Мы молились и плакали о той России, которую потеряли.

Я могу вас удивить, но мы знали о России гораздо больше, чем вы знали о нас. Когда в 1967 году я студентом приехал в Россию, я понял, что мы знали о ней всё. Одного только не понимали – как люди там живут?! И потому перспективы возвращения для нас не было.

– Владыко, были ли в вашей семье те, кто принял мученическую кончину или подвергся репрессиям?

– Да, мой дед Семен Платонович Донсков. Он скончался в 1918 году, когда в станицу вошли красные. Одни говорят, что он умер от тифа. Другие – что он простудился... Но существуют данные, что он был расстрелян в одном из хуторов Зотовской станицы Хоперского округа. Это современная Волгоградская область.

– Поэтому, владыко, участие во встрече в Москве крестного хода "Соловки-Бутово", посвященного 70-летию начала массовых репрессий 1937-1938 годов, а также участие в службах в Новоспасском монастыре и в храме новомучеников и исповедников Российских в Бутово, имело для вас особый смысл?

– Много радости я испытал при этом великом событии. Долгие годы мы не переставали верить, что когда-нибудь в честь невинно убиенных на Бутовском полигоне и в иных местах будет поднят и поставлен поклонный крест – знак того примирения, в котором должен пребывать человек. Примирение – это не только прощение, это не только соединение с Богом, но и милосердие, молитва, покаяние. Примирение – это самое высокое чувство, к которому человек призван в своем спасении.

По попущению Господню в годы гонений одни русские люди проливали свою кровь за Христа в России, другие оказались вытолкнуты и жили на чужбине.

На берегах водных путей, по которым шел крестный ход, осталась живая память о тех, кто рыл эти каналы. Среди них было очень много донских казаков, и, наверное, среди них мои родственники. Их мученический подвиг не только остался угодным Богу, но освящает теперь всю Россию.

Сейчас уже ни для кого не секрет, что в 1920-1930-е годы в России были страшные гонения на Православную Церковь и священство. Это сейчас убиенных и замученных батюшек признали жертвами режима, священномучениками. А тогда они считались "врагами народа и государства" и подлежали уничтожению или перевоспитанию. По отбытии срока им нужно было говорить, что Церковь в стране Советов не преследуется и что есть полная свобода вероисповедания...

Именно в те годы по благословению Святейшего Патриарха Тихона уехавшие из России епископы и священники смогли за границей сохранить (а не расколоть!) прежнюю святую Русскую Церковь. И, по мнению теперешнего российского духовенства, это удалось: уехавшее священство сохранило прежние церковные устои и традиции.

Российские новомученики и исповедники посредством речного крестного хода Соловки-Бутово объединили русских людей, которые сейчас разбросаны по всему земному шару. И он стал крестным ходом всего русского народа.

Оттого, на мой взгляд, так важны крестные ходы международной духовно-просветительской программы "Под звездой Богородицы" по восьми маршрутам, символизирующим лучи звезды Богородицы. Они проводятся по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия с мая 2007 по июнь 2008 года Русским Афонским обществом и фондом "Андреевский флаг" и посвящены восстановлению единства Русской Православной Церкви.

Молитвенно-покаянные шествия такого масштаба – явление нашего времени. Это духовное прохождение по России трогает русскую душу. И молится, пробуждаясь, Россия! Люди и свой подвиг совершают, и за других молятся. Они отмаливают у Господа наши грехи.

Промыслительно, что 18 мая, на следующий день после торжественного подписания Акта о каноническом общении, мне довелось возглавить молебен о благополучном начале программы "Под звездой Богородицы" и ее первого крестного хода Владивосток-Москва. Молебен проходил перед величайшей святыней Православия – Владимирской иконой Божией Матери в храме святителя Николая в Толмачах.

– По приглашению одного из правящих архиереев и фонда "Андреевский флаг" вы также приняли участие в торжественной встрече крестного хода Владивосток-Москва на его долгом пути в Москву, не так ли?

– Да, 20 июля 2007 года в Благовещенск прибыла наша паломническая группа из Западно-Европейской епархии Русской Православной Церкви за рубежом, чтобы принять участие в торжествах, связанных со встречей крестного хода Владивосток-Москва. Вместе со мной приехали две прихожанки нашей епархии: Елизавета Остелецкая и Жоэль Мнишек – потомки русских эмигрантов. Елизавета Николаевна – родственница графини Анастасии Гендриковой, фрейлины императрицы Александры Федоровны, которая вместе с царской свитой приняла мученическую кончину в Екатеринбурге.

В аэропорту Благовещенска нас встречали архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил, наместник Гавриило-Архангельского мужского монастыря игумен Серафим.

Я рад, что после подписания Акта о каноническом общении снова встретил владыку Гавриила, и мы смогли разделить с собратом радость евхаристического общения. Я был в Благовещенске три года назад со святыми мощами преподобномучениц великой княгини Елисаветы и инокини Варвары, и у меня в душе осталась большая радость от пребывания там.

Очень торжественно прошло 22 июля воскресное богослужение в кафедральном соборе Благовещения Пресвятой Богородицы в областном центре Приамурья. С архиепископом Гавриилом мы возглавили Божественную литургию. В храме было многолюдно. Вместе с постоянными прихожанами молились о благополучии России, укреплении православной веры в Отечестве и за рубежом участники крестного хода Владивосток-Москва и мои спутницы. Очень многие причастились святых Христовых таин.

"Сегодня для нас большой и радостный праздник, – сказал тогда владыка Гавриил. – Впервые после долгого, почти в девяносто лет, разделения мы с вами причастились из одной чаши и исповедовали одного Христа, как и подобает русским людям. Пришло время, когда Господь благословил и наши Церкви, и народ объединиться и единым сердцем и едиными устами исповедовать нашего Спасителя".

Обращаясь к прихожанам, я подчеркнул, что когда был в Благовещенске с мощами преподобномучениц, мы еще не общались евхаристически, но у нас уже было единодушие и с духовенством, и с прихожанами. Отметил также, что за рубежом мы всегда молились о России. И где бы ни находились русские люди – во Франции, Америке, Австралии или других странах – они всегда жили духом в России, пока были в общении с Русской Православной Церковью.

Я передал владыке Гавриилу низкий поклон от первоиерарха РПЦЗ митрополита Лавра, а от себя на память о совместном богослужении – икону святителя Иоанна Шанхайского и елей, освященный у раки с его мощами. При этом я сказал, что святитель Иоанн сохранял в нас дух и веру. Благодаря его молитвам и чудесам мы получаем духовное укрепление.

– А перед Благовещенском, владыко, вы прибыли со своими спутниками в Екатеринбургскую епархию на "Царские дни", приняли здесь участие в богослужениях. В чем, по-вашему, заключается подвиг святых царственных страстотерпцев и почему Церковь (а Русская Православная Церковь за границей это сделала на несколько десятилетий раньше) канонизировала царскую семью? В чем их святость?

– Святость царской семьи никогда не вызывала сомнений у первых эмигрантов. Под иконами у нас всегда был образ царской семьи – фотография или портреты. Они считались святынями. И люди при этом не считали себя монархистами. Быть монархистом – это быть поборником какого-то строя. А тут было принятие помазанника Божия как своего государя, которому мы являемся верноподданными. Понятие верноподданности тоже исчезло сейчас из обихода жизни. А верноподданный – тот, кто понимает, что настоящий православный правитель в симфонии (согласии) с церковным организмом воплощает на земле образ Христа, будучи помазанником Божиим.

Подвиг царя был в том, что когда вокруг него государство уничтожали, он сохранил свое лицо как государь и поступил по совести, смиренно принимая испытания по попущению Божию. Не упразднил монархию, но подписал то, что назвали манифестом, где юридически обосновал свою невозможность править державой и передавал бразды правления тем, кто их фактически уже захватил. Это был шаг ответственный – государя просто лишили всякой возможности управлять. "Тогда передаю власть вам – тем, кто должен по совести править".

Своим мученическим подвигом он доказал, что способен стоять до конца. Когда его увозили, государь сказал: "Мы обречены, но принимаю это от Бога смиренно". Это и есть святость. Пролитая кровь освящает мир, который его отверг. Это христианский образ, образ Христа на кресте.

Стоит только прочитать письма, которые писали в заточении члены царской семьи... Там все видно: как они готовились к подвигу, к мученической кончине. И святость в том, что помазанник, государь для своего народа это совершил. И в этом – его сила. Думаю, что в России этот подвиг еще принесет свои плоды.

– Владыко, насколько ощутим за границей интерес потомков русских эмигрантов к своей исторической родине?

– Есть, увы, преграды, которые все еще тормозят общение русских людей, живущих в Отечестве и в рассеянии. Было бы полезно, если бы как можно больше русских из-за рубежа могли бы посещать Россию.

Однако русскому человеку, который живет в Европе, гораздо легче приехать в любую европейскую страну, чем в Россию. В России он, к сожалению, формально находится в таких же условиях, что и иностранцы, тогда как на самом деле у него к стране предков совсем другое отношение. Дети и внуки эмигрантов, которым сейчас по двадцать-двадцать пять лет, не уверены, что Россия ими интересуется. И все же для них самое главное – сохранить ту Россию, которую они получили от своих родителей. Несмотря на всевозможные препоны, все больше русских православных людей посещают историческую Родину и получают огромную пользу, укрепляясь духовно.

Очень важно, чтобы русские люди из-за рубежа чаще и с меньшими трудностями, чем теперь, могли прикасаться к святыням России – к мощам святых, в земле Российской просиявших, к святым чудотворным иконам, молиться о предках и благополучии Отечества в ее древних храмах и монастырях.