История семьи: древние времена и Античность

Одним из решительных рубежей в истории человечества является переход от палеолита к неолиту. Это событие уже традиционно именуется "неолитической революцией". Суть неолитической революции состоит в коренном изменении всего строя жизни человека, и в первую очередь речь идет о переходе от кочевого образа жизни к оседлому. На протяжении тысячелетий, предшествовавших этому, человек имел стоянки, но не постоянные поселения. С переходом к неолиту у человека появляется ДОМ.

Значение этого события невозможно переоценить. Люди начали жить оседло, образуя некие соседские общины-хутора, и только 1,5-2 тысячи лет перешли к земледелию и домашнему скотоводству. То есть первые деревеньки относятся еще к тому времени, когда способ добывания пропитания не изменился – охота и собирательство по-прежнему составляли основное занятие человека.

При этом, совершенно синхронно (в отличие от земледелия) с появлением постоянных домов изменяется практика захоронений умерших сородичей. Многотысячелетняя практика захоронений умерших в позе сна исчезает. Уже в самых древних домах обнаруживаются захоронения прямо в доме, под полом жилища. То есть люди живут прямо на могиле своих предков, притом это становится нормой.

Надо учесть, что чисто технически осуществить такое было очень непросто, ибо жить на могиле, где лежит "свежий" труп весьма небезопасно, да и неприятно по санитарным соображениям. И действительно, как показывают находки, перед захоронением тело подвергалось кремации. По всей видимости, и техническое усложнение погребального ритуала, и вынужденные неудобства (в первые 1,5-2 тысячи лет) с добыванием пищи охотой и собирательством при жизни на одном и том же месте, – все окупалось именно этим: возможностью не расставаться со своими умершими предками. Это означает, что в определенный момент своей истории человек очень остро ощутил живое единство рода, тот факт, что он – одно целое со своими предками, их продолжение на земле. Смерть не может, не должна быть препятствием для сохранения этого единства.

Причины этого изменения сознания весьма трудно объяснить, здесь возможны, опять-таки, только предположения. По крайней мере, надо отметить, что исторический материализм нам здесь помочь не сможет, ибо в трудовой и хозяйственной деятельности человека не изменилось ничего. Мы не считаем возможным пускаться в беспочвенные, а потому бесплодные домыслы относительно причин возникшего у людей острого переживания единства со своими предками, но надо попытаться осмыслить сам этот произошедший факт.

С началом оседлой жизни можно с определенностью говорить и о форме повседневной религиозной жизни людей. Предыдущие эпохи дают только следы имеющихся верований, но ничего не говорят об организации религиозного культа. Теперь же совершенно очевидно центром религиозной жизни делается дом. Причем культ очевидным образом связан с могилами предков. Дома имели круглую форму, поэтому об углах дома в буквальном смысле говорить нельзя, но то, что называется по-русски "красный угол", то есть главное место в доме, святое место, располагалось прямо напротив входа. В этом "красном углу" круглого дома располагались предметы религиозного культа, а под полом хоронились кости предков. Предки, таким образом, как бы присутствовали в доме телесно, участвуя и в религиозных ритуалах, и в семейном совете, и во всех событиях жизни семьи.

Это острое переживание единства рода сформировало ДОМ, как экзистенциальную и онтологическую константу в мире человека – по существу, можно говорить о разных эрах в истории человечества: на смену эре бездомности пришла эра дома, которая продолжается и по сию пору. Это означает, что, в основании мировой цивилизации исторически лежит феномен семьи, как ось кристаллизации социального и индивидуального бытия.

Захоронения в домах и существование дома как центра религиозной жизни продолжается в истории человечества около 5 – 6 тысяч лет, после чего происходит еще один коренной переворот во всем строе жизни. Примерно за 6 тысяч лет до Рождества Христова происходит разделение – и теперь уже навсегда – дома мертвых и дома живых, возникают кладбища. Люди не перестают жить оседло, более того, поселения разрастаются до соседских общин, люди не прерывают духовную связь со своими умершими сородичами, но хоронят теперь всех покойников за границами поселения в специально отведенном месте. Одновременно с этим происходит и разделение дома и храма. Если ранняя неолитическая культура имела в качестве центра религиозной жизни дом: глава дома выступал как главный священнослужитель, а домашние молитвы, жертвоприношения и ритуалы составляли главное содержание культа, то отныне, и опять-таки, раз и навсегда, у всех народов, главный акцент религиозной жизни переносится в сферу публичности.

По всей видимости, разделение дома и кладбища, дома и храма можно рассматривать как переход от непосредственного построения всей жизни вокруг семейно-родовой оси к более интимному переживанию семьи и дома как внутреннего центра бытия человека. Возникает различие общественной и частной жизни.

Изобретение письменности и формирование первых государств весьма расширяет фактическую базу, которой мы можем располагать. Однако и здесь несколько большая ясность достижима лишь в отношении некоторых сфер общественного бытия, куда интересующая нас семейная жизни не входит. "Изучая некоторые исторические религии Древнего Востока – Египта, Ведической Индии, Месопотамии – мы полностью располагаем священными писаниями, в гораздо меньшей мере – информацией об их ритуале и почти не имеем данных о том, как эти религии воплощались в нормах морали, социальных институтах и общественной жизни"[1].

Часто можно встретить утверждение, что фараона в Древнем Египте считали "богом". Такая формулировка вряд ли удачна, ведь каждый знал, что фараон родился от матери и отца (вполне известных), что он умрет когда-нибудь, и для него сразу же после воцарения начинали строить пирамиду, то есть могильник. Это очень трудно совместить с прямым обожествлением. Но то, что фараон является фигурой священной, имеющей, прежде всего, религиозное значение, – это совершенно очевидно. Наиболее точно статус фараона может быть передан наименованием "богочеловек", или "сын Божий" (последнее наименование как раз и было стандартным). Фараон является посредником между миром людей и миром Божественным.

Однако очень многое указывает на то, что эта посредническая функция не является, так сказать, "личным достоянием" фараона как индивидуальной личности. Эта ритуальная роль посредничества между миром земным и миром небесным закреплена за определенным родом, семейством, где сам фараон – глава, но полнота сакральности принадлежит полноте "дома фараона". Древнеегипетская культура имеет в качестве своей архетипической основы миф об Осирисе. Именно этот мифологический сюжет определяет своеобразие основных египетских ритуалов. Сердцевиной жизни в Древнем Египте являются похороны, вся жизнь и вся культура вращаются вокруг погребального ритуала. Священный статус семья фараона приобретает лишь опосредованно, в рамках мифа о смерти и воскрешении Осириса, благодаря тому, что фараон считается происходящим от Осириса и его сына Гора. Отождествляясь с Осирисом, фараон символизирует собой всякого умершего, а отождествление с Гором (имя которого всегда входило в титул любого фараона) символизирует спасительную воскрешающую роль, которую фараон призван исполнить по отношению к своему народу. Таким образом, в древнеегипетской культуре, хотя родовая жизнь и определяет напрямую весь государственный строй, семейные отношения при этом играют лишь вспомогательную, служебную роль.

Однако параллельно с Египтом возникла и существовала еще одна великая древняя цивилизация – Месопотамия. Царская власть в Шумере, как и в Египте, была, по всей видимости, неразрывно связана со жреческой, более того, и там и тут царь являлся фигурой сакральной: не то чтобы верховным жрецом, а именно высшей святыней. Жрецы – это служители культа, а царь Шумера, как и египетский фараон, сам был культовой фигурой, богочеловеком, посредствующим между миром богов и миром людей. Однако, в отличие от Египта, посредничество это базировалось на принципиально ином мифе, и путем спасения от смерти здесь стал не погребальный ритуал, а священный брак. Если Египет весь собран на устройстве похорон. Шумер – на свадебном ритуале.

Таким образом, начиная, как минимум, с неолитической эпохи (а возможно, и с более ранних этапов человеческой истории, о которых у нас нет достаточных данных) и вплоть до расцвета первых государств семья является осуществлением причастности человека к целокупной жизни рода и более того – к универсальным ритмам мироздания. Являясь наиболее интимным, глубинным содержанием жизни человека, семья, тем не менее, не воспринимается в эту эпоху как частное дело. Это вот обожествление рода, восприятие семьи в перспективе космических ритмов, в контексте языческо-мифологических представлений о мире можно считать первым в истории человечества социокультурным архетипом семейной жизни. Этот архетип затем уступит место новым, иным фундаментальным установкам более поздних эпох, но он никогда уже не покинет совсем культурно-историческое пространство.

Юго-Восточная Азия и Дальний Восток – Индия, Китай, Япония и примыкающие к ним культуры и народы в определенном смысле консервируют эти родовые архетипы семейного бытия, и история семьи здесь разворачивается в рамках родовой патриархальности. Этим обусловлен и традиционно высокий статус семьи в этих культурах, сознательно и последовательное приписывание ей фундаментального значения в системе общественных отношений, но вместе с тем и давняя традиция отвержения семьи на самом глубинном уровне ради целей духовного совершенствования.

Европейская же история с самого начала пошла по другому пути, по тому пути утверждения самобытной личности, который был намечен во "второй неолитической революции" разделением дома и кладбища, дома и храма, разделением жизни на частную и публичную. На этом пути семья претерпевает более динамичные изменения, на этом пути возможно говорить о формировании новых социокультурных архетипов семейной жизни. Основу такого развития образует античный мир.

Древняя Греция и Древний Рим дают нам новые богатые материалы по истории семьи. Прежде всего, античность коренным образом отличается от того "варварства", которое окружало ее и ей предшествовало, впрочем, как и от Древнего Египта, который, по признанию самих греков, стал для них источником всех их знаний и мудрости. Однако это заимствование носило, по всей видимости, достаточно поверхностный характер и касалось второстепенных вещей. Так, например, из Египта попадает в древнегреческую культуру изобретенное индусами учение о переселении душ и внешние атрибуты погребального ритуала, но вот существовавшей в Египте веры в единого Бога, Творца мира греки не позаимствовали.

Точно также не унаследовали они и египетского типа общественной организации, вдохновленной тотальной идеей родового единства. Непосредственное отождествление семьи с самоосуществлением жизни рода уступает место индивидуализации семейных отношений. В античном мире семья не является уже покрывающей все возможные проявления человека репрезентацией рода, она отныне – союз свободных людей. Это понимание семьи явственно звучит уже в древнегреческой культуре, Рим же доводит его до степени чеканных юридических формулировок. Сложность ситуации заключается в том, что хотя семья продолжает рассматриваться как способ продолжения рода, хотя она и по существу остается формой жизни рода, но теперь она обретает отдельное от общеродовых структур существование, переходит на индивидуально интимный уровень.

В Древней Греции, и тем более, в Древнем Риме, мы находим уже достаточно развитую систему семейного права. Понятие о семье исходит из идеи естественного союза и совершенно определенно предполагает моногамию, как, например, пишет Аристотель в "Никомаховой этике". Слова Аристотеля о недопустимости посторонних связей являются не только частным мнением мыслителя. "В Афинах существовали законы против прелюбодеяния (они приведены в судебных речах): любовника жены, застигнутого на месте, муж мог убить; что касается жены, уличенной в измене, то муж должен был с ней развестись, а сама она не имела права участвовать в общественных празднествах и жертвоприношениях. Государство, таким образом, пыталось регулировать личную жизнь граждан"[2]. Действительность, конечно, отличалась от идеала. "Громкие" бракоразводные процессы были скорее исключением, и это как раз значимый признак перемен. Это знак того, что сфера семейной жизни воспринимается уже как личное достояние. В предшествующую эпоху правилом было скорее публичное решение семейных проблем, поскольку родовая жизнь, осуществляющаяся в семье, естественно должна направляться, руководиться и исправляться всею целостностью рода.

Теперь же от родовой жизни, протекающей в семье, обособляется сфера публичности, как новая форма коллективного сознания и бытия. Помимо имеющихся налицо законов, которые складываются естественным образом из обычаев и традиций общности, вскоре появляются и попытки подвести под взаимоотношения семьи и государства теоретическую базу. Немалое внимание вопросам урегулирования семейных отношений уделяет, например, Платон в своих "Законах". Точно так же, как и Аристотель, выражая свойственное в принципе всей древнегреческой культуре понятие о браке, Платон основывает брак на естественном стремлении к соединению в любви: "Причина этому та, что такова была изначальная наша природа, и мы составляли нечто целостное. Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Прежде, повторяю, мы были чем-то единым, а теперь, из-за нашей несправедливости, мы поселены богом порознь"[3]. А Плутарх, давая советы по правильному устройству семейной жизни, так говорит о проистекающем из природы различии способностей, обязанностей и прав мужчины и женщины, о необходимой иерархии в семье.

Надо отметить, что, хотя любви Платон придает исключительно высокое значение, семья в его концепции имеет, скорее, статус некой житейской кооперации, в которой высший смысл практически не просматривается. Семья относится к низшему уровню бытия, поэтому Платон, в полном согласии с общественной идеологией и практикой всей древнегреческой культуры полагает не только возможным, но и необходимым в некоторых случаях осуществление легитимного правильного развода.

Греческая цивилизация имеет два культурных и политических центра – Афины и Спарту. Притом эти города-государства существенно различались и по способу управления, и по правам и обязанностям граждан, и – выделим мы – отношению к браку и брачному законодательству. То, что было сказано выше, относится к афинской модели семьи, которая была сравнительно строгой. Брак же в Спарте был "открытым" даже по современным западным понятиям.

Спартанские мужчины и женщины принимали участие в брачном ритуале, который начинался инсценированным похищением невесты в ее новый дом. Жених, однако, до достижения тридцатилетнего возраста продолжал жить в солдатском бараке, лишь по ночам ускользая из казармы к жене. Но и после 30 жизнь менялась незначительно: еще до шестидесяти лет он должен был питаться вместе со всеми солдатами. Этот обычай мотивировался тем, что слишком частая интимная близость, по убеждению спартанцев, препятствовала сохранению воинской силы – доминирующей ценности спартанского общества. Как следствие, супруга, не имеющая детей от своего мужа, могла принять другого мужчину, чтобы родить ребенка. Если женатый мужчина не хотел интимной близости с женой, но желал иметь детей от другой женщины, то он мог получить соответствующее разрешение, также гарантированное законом.

Как пишет современный отечественный исследователь, "спартанские женщины могли вступать во внебрачные связи, отнюдь не спрашивая согласия своих мужей и встречая при этом полное понимание и поддержку со стороны окружающих. Дети, рожденные от таких связей, по-видимому, расценивались гражданами Спарты как вполне удовлетворительное оправдание факта супружеской измены, даже если их родители отказывались или почему-либо не могли признать их своим законным потомством"[4]. И причины такого аномального развития семьи в Спарте заключаются именно в особом спартанском образе жизни мужчин.

"Размышляя о причинах, обусловивших обрисованные выше аномалии в образе жизни, поведении и психологии спартанских женщин, лучше будет сразу же отказаться от невольно напрашивающихся параллелей с современностью, т.е. попыток объяснения этих аномалий как результата целенаправленного женского движения или же эмансипации, осуществленной сверху, самим правительством Спарты. Гораздо больше доверия внушают те авторы, которые в своих рассуждениях об этом феномене исходят из той конкретной исторической ситуации, которая сложилась в Спарте после установления в ней так называемого "ликургова космоса", к какому бы времени не относить это событие... явно ненормальное положение спартанской женщины было прямым следствием того ненормального образа жизни, который вели мужчины-спартиаты в своих сисситиях – этих на аристократический лад замкнутых от всего внешнего мира корпорациях сотрапезников. Уже в младенческом возрасте вырванный из лона семьи, обреченный расти и развиваться под гнетом жестокой военной муштры, в обстановке, близко напоминающей современную казарму, спартиат, по-видимому, совершенно терял вкус к семейной жизни. Его обязанности в этой отнюдь не самой главной сфере его существования как человека и гражданина, в сущности, сводились к одной единственной функции – детопроизводству. Судя по всему, он был практически отстранен от воспитания детей, почти не занимался хозяйством. Относительная свобода, которой пользовалась в своей повседневной жизни спартанская женщина, была, по мнению Тойнби, своего рода побочным результатом этой возведенной в ранг государственного принципа сегрегации полов"[5].

В то время, пока спартанские женщины "гармонично развивали свою личность" (и действительно, можно предположить, что в духовном отношении они даже превосходили своих казарменных мужей), мужчины развивали свою внутреннюю субкультуру, неотъемлемой частью которой в Древней Греции, как и вообще в дохристианском мире, была педерастия. Общеизвестно то восхваление и подлинное обожествление мужской однополой любви на фоне уничижения семейных отношений, которое было предпринято Платоном в диалоге "Пир". Да и Сократ, как известно по платоновским диалогам и иным источникам, никогда не осуждал педерастию, никогда не призывал обратиться к женщинам – он лишь призывал любить не только тела мальчиков, но и их души, и душевную близость ставить выше телесной. В целом античность пошла очень странным путем. Казалось бы, та культура, которая провозглашает своим идеалом мужество и естественность, умеренность и гармонию, могла бы миновать именно этот риф. А она именно на нем очень прочно засела. На протяжении всей античности сексуальные услуги юноши рассматривались как нормальная форма оплаты услуг учителя, обучающего подростка какой-либо профессии.

Теперь о Риме. Первые законы Римского права о браке приписываются Ромулу, легендарному основателю Рима. В соответствии с этими законами женщина, соединенная с мужчиной священными узами брака, должна была стать частью его имущества. На нее распространялись все права мужа. На протяжении почти всей римской истории мужья обладали абсолютной полнотой власти над женами, сменяя в этом отцов, полностью распоряжавшихся своими дочерьми до замужества. Законы Рима гласили, что брак существует исключительно ради деторождения, а также ради того, чтобы неделимой оставалась семейная собственность. Как и в Афинах, муж в Древнем Риме имел право убить жену, не выполнявшую своих супружеских обязанностей или нарушившую строгие правила поведения. Римское право разрешало карать женщину смертью, если она изменила мужу, выпила специальное средство, чтобы прервать беременность, или подделала ключи от винного погреба мужа. Пить вино римским женщинам строго-настрого запрещалось, так как считалось, что каждая женщина, неумеренно пьющая вино, закрывает сердце для добродетелей и открывает его порокам.

"На заре республиканской эры это была большая патриархальная, точнее говоря, отцовская семья, входившая в род (gens), не потерявший еще в то время характера общины. Именно через посредство рода получали главы составлявших его фамилий землю"[6]. Причем "спецификой ранней римской фамилии была нерасторжимость брака за исключением чрезвычайных случаев: описанного выше грехопадения женщин, когда, по гентильному суду их можно было убить или прогнать. И действительно, первый развод был осуществлен только в 231 г. до н.э. Спурием Карвилием Ругой из-за бесплодности его жены Рацилии. Это так поразило римское общество что, несмотря на уважительность причины, попало в анналистику"[7].

Римская культура, таким образом, по крайней мере, в свой ранний период демонстрирует нам достаточно строгий образец патриархальной моногамной семьи. Причем строгость касалась здесь главным образом внутрисемейных отношений и не приводила, как в Афинах, к затворничеству женщин. "Из всего, что нам известно о положении женщины в семье, явствует, что дома она была полновластной хозяйкой, далекой от заточения в гинекей, как это было у греков. Об этом же красноречиво говорит и устройство римского жилья: там не было специальной женской половины, дом выглядел общим семейным обиталищем. И вполне органичными следует считать общие трапезы в доме, общие обеды, на которые в столовую собиралась вся фамилия, и отец и мать семейства и их дети. Эта традиция сохранилась и в последующую эпоху, от которой дошли до нас сведения о совместном выходе супругов в гости и о приемах гостей"[8].

Крепкая римская семья вступает в фазу кризиса непосредственно перед Рождеством Христовым и началом нашей эры. "Для Рима того времени большое значение имело усложнение жизни, связанное с огромным накоплением богатств, с непрерывным расширением его державы и социальными потрясениями эпохи больших завоеваний. Они вызвали к жизни непомерную потребность к комфорту и роскоши, привели к распаду семьи, который начался еще во II в. до н. э. Множество мужчин оставались холостыми, в то время как молодые женщины не желали иметь детей, и поэтому катастрофически упала рождаемость. Необычайно выросло количество супружеских измен и разводов. Сенека Старший отмечал, что упадок нравов в Риме дошел до таких размеров, что "никого не сочтут слишком легковерным, если он заподозрит женщину в неверности".

Эта моральная деградация, которая поразила римское общество, вызывала у многих, и особенно у римской аристократии, попытку реставрации искони присущих римлянину старого закала, строгих нравственных ориентиров, таких как fides ("верность"), pietas ("благочестие"), virtus ("мужество"). О необходимости возвращения к старому в это время говорили юристы, взывали поэты, рассуждали философы. Наряду с критикой развратной действительности в документах того времени немалое внимание уделяется упорному насаждению традиционного патриархального идеала. И надо сказать, что эти идеологические усилия не пропадали даром...

Античный мир, таким образом, выводит существование семьи на качественно новый уровень, связанный с размежеванием частной и публичной жизни, с углублением индивидуально-личностных, интимных аспектов семейных отношений. Будучи еще в социальном плане целиком завязана на традиционный родовой быт, на древние патриархальные образцы жизни, античная семья образует уже в некотором, экзистенциальном, может быть, смысле отдельный от родовых, общественных, государственных структур частный мир человека. По существу речь идет о том, что в обществе было институционально закреплено право человека на личную жизнь, право на сохранение в сокровенной тайне некоторых сторон своей жизни, право на некое место, где бы ты был сам собой в своем собственном микрокосмосе и микросоциуме. Именно эти процессы и заложили фундаментальные основания европейского способа бытия человека и общества. Однако, естественно, что здесь же следует искать и принципиальные основания специфики тех кризисов, которые присущи западному миру.

Возможности для формирования европейской цивилизации открывает индивидуализация жизни, базой которой является выделение сокровенной интимности семьи в особую частную сферу бытия. Но эта же индивидуализация делает европейскую семью более мобильной и, следовательно, податливой перед лицом деструктивных тенденций. До тех пор пока семья существовала как непосредственная форма реализации жизни целостного рода, хотя бы эта массивная инертность родовой жизни придавала семье естественную устойчивость. Теперь же для устойчивого существования семьи требуется качественно иное основание. Единственным таким основанием может быть нравственность, ибо семья теперь переходит на уровень личной жизни, а единственной нормативной системой, действенной для личности, именно в качестве личности, является нравственный закон.

Античный тип семьи, видимо, не приходится рассматривать как законченный социокультурный архетип. Прежде всего, античность есть переход от родового архетипа семьи к личностному, это уже не тотальное господство рода, но еще и не тайна личностного бытия. Этот промежуточный архетип определяет семью как частную жизнь.

В следующей статье С. Анисиной речь пойдет о ветхозаветном учении о браке и семье и древнееврейская практике семейно-брачных отношений.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Малиновский Б. Магия, наука и религия. Пер. с англ. – М.: Рефл-бук, 1998. – с. 280.

[2] Человек в кругу семьи: Очерк по истории частной жизни в "Европе до начала нового времени/ под ред. Ю.Л. Бессмертного. – М.: РГГУ. 30 л. – С.82.

[3] Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т. 2. – М.: Мысль, 1993. – с. 101.

[4] Андреев Ю.В. Спартанская гинекократия// Женщина в античном мире: Сб. статей. – М.: Наука, 1995.-с. 57.

[5] Там же, с. 59 – 60.

[6] Маяк И.Л. Женщина в раннем Риме (V – IV вв. до н. э.)// Женщина в античном мире: Сб. статей. – М.: Наука, 1995.-с. 91.

[7] Там же, с. 95.

[8] Там же, с. 97.