Бессмертие любой ценой

Кадры казни Саддама Хусейна или обращений заложников в Ираке под дулами автоматов с мольбами о спасении потрясают мировую общественность больше, чем простая статистика, например, смертности в их же собственных странах. Скажем, статистика самоубийств или гибели в результате ДТП. Кстати, в России первая затмевает вторую, а вместе взятые, они затмевают любую статистику жертв военных конфликтов. Причем ежегодно, а войны, слава непонятно кому, идут не каждый день.

Что уж говорить о статистике торговли человеческими органами или нарушений прав национальных меньшинств в Китае или Индии! К тому же органы и их "хозяева" не могут записать свое обращение на видеопленку. Конечно, любая цифра – существо безликое, ее как и куда повернешь, так и ладно будет. Скажите, например: тысячи злоупотреблений и нарушений в сфере органного донорства. И тут же, не переводя дыхания, "озвучьте" это по-другому: десятки тысяч граждан получили высококвалифицированную медицинскую помощь благодаря трансплантологии.

Словом – почувствуйте разницу.

* * *

Большая трансплантология вступила в свои права в 1981 году, когда в отчете президентской комиссии США "Определение смерти" уже содержалось то, что впоследствии стало единым критерием констатации смерти – Uniform Determination of Death Act (UDDA). Сегодня все 50 штатов следуют UDDA как в констатации биологической смерти человека, так и в констатации смерти мозга.

Напомним, пересадка сердца, легких, печени стала возможной благодаря принципиально новому критерию смерти, на основании которого можно было "забирать" органы из тел пациентов, у которых мозг "необратимо" мертв, а деятельность других систем – дыхания и кровообращения – поддерживается искусственными способами.

Самим фактом своего рождения трансплантология буквально рассекла прежний мир ценностей и представлений человека о самом себе, о целостности и автономии своего тела, о правах на свое тело (включая, разумеется, и органы) даже после собственной смерти. "Я – Другой", "Жизнь – Смерть", "Индивид – Общество", "Реальное – Виртуальное", "Видимое – Невидимое", "Тело – Труп", "Сознание – Мозг – Тело". В этих темах не было и нет ничего удивительного – постиндустриальное общество потребления отказалось от тела индустриального сверхчеловека, данного "природой", и приступило буквально к пересотворению биологических основ. Перспективы крионики и генетики 60-х теперь уже воспринимаются как детские сказки, давно ставшие действительностью в эпоху нанотехнологий и генной инженерии, омоложения стволовыми клетками или искусственным не только оплодотворением, но и вынашиванием плода.

Эта глобальная революция в системах культурных ценностей хорошо известна российскому обществу в облике постмодернизма – смерти субъекта и автора, деконструкции и шизоанализа, эквилибристике означающих и означаемых. К слову сказать, биоэтика (а именно так и называется новое междисциплинарное, межкультурное пространство современного мира, где столкновение прежних и новых ценностей в сфере биотехнологий обретает реальные очертания во всех странах, за исключением России) почему-то на дух не переваривает столь любимые нашими интеллектуалами томики Деррида и Бодрийара, Делеза и Гваттари, Фуко и Кристевой, а уж при одном упоминании "бытия-к-смерти" Хайдеггера или "смерти Другого" Левинаса просто зеленеет и тут же заявляет: "Смерть – строго биологическая концепция, которая относится только к человеческому организму, а не к личности".

Россия в долгу не остается и, не моргнув глазом, на всех уровнях интеллектуальной и властной элиты спокойно осведомляется для начала о содержании такого нелепого слова, как "биоэтика", – мол, с чем его едят? А уж такие тексты, как отчеты специальных комиссий по общественному контролю над системой органного донорства, ни за что не променяет даже на абзац любимого Ролана Барта.

Киборги на экране или на страницах доступнее нашей собственной реальности евро-азиатских киборгов. Действительно, какое отношение к культуре постмодернизма российского розлива может иметь отчет специальной комиссии врачей, общественников, юристов, журналистов, которые в 1995 году собрались в городке Белладжио на живописном берегу озера Комо, у подножия Альп, почти на самой границе Италии и Швейцарии?

* * *

Торговля человеческими органами категорически запрещена. А кроме того, международное гуманитарное право запрещает использовать органы и ткани заключенных даже при наличии их согласия. Но 14 человек из разных стран собрались в Рокфеллеровском центре Белладжио в 1995 году и объединили усилия для изучения двух простых вопросов, а именно: превращение органного донорства в развитую во всем мире торгово-закупочную сеть и использование органов заключенных в отдельных странах.

И международная практика органного донорства потребовала не только объединения усилий 14 человек, но и поддержки Колумбийского университета, фонда МакАртуров, Института "Открытое общество" и Международного Красного Креста. Работа группы продолжается по сей день. Полный отчет (а их уже было несколько) – чтение, мягко скажем, любопытное. А отрывки, статьи, опубликованные в специальных журналах, впечатляют сильнее, чем манифесты киборгов или зубодробительные конструкции постструктурализма.

Сообщество трансплантологов – одна из высших каст современной медицины. Не важно, в какой стране живет хирург, где оперирует, – эти люди знают друг друга практически в лицо, поэтому то, что сказано, даже в стороне от людских глаз, одним, легко может быть идентифицировано другими. Ясно, что откровенничать они не любят. Это можно понять, принимая во внимание сложность их профессии, – что обсуждать с дилетантами сложнейшие вопросы техники? С другой стороны, существует развитая социальная система обеспечения большой медицины "свежими органами", и в основании своей пирамиды – всегда на границах добра и зла, права и бесправия, конечно же, в большинстве стран, особенно Южного полушария, зачастую пронизана криминальными элементами.

Так что о жизни и работе этих 14 человек можно только догадываться. Но, к счастью, они не единственные во всем мире. Правда, не все гуманитарии имеют стальные нервы. Например, антрополог и социолог Рене Фокс и Юдит Свэйзи в 1992 году оставили в покое область трансплантологии после почти 30-летнего стажа исследовательской работы, возненавидев разом и саму медицину, и органное донорство, а заодно и граждан, страстно желающих продлить как можно дольше свое присутствие под солнцем. Издержки производства, так сказать...

* * *

Итак, к началу 90-х трансплантология стала обычной практикой в США и в большинстве европейских и азиатских стран, а также в шести странах Южной Америки и четырех африканских. Около 80% операций к тому времени прошло удачно, а значит, можно было уверенно говорить о грандиозном успехе новой отрасли.

Но трансплантология – как двуликий Янус: одним ликом своим обращена к тем, кто нуждается в исцелении, а другим – к тем, кто может отдать часть своего тела. Только в США к тому времени количество "очередников" на получение органов для пересадки приближалось к 40 000, и ежегодно 10% "сердечников" умирали, так и не дождавшись исцеления. Острейший дефицит органов охватывал все страны и все континенты, не особо разбираясь в системах либеральных ценностей или степени торжества рыночных экономик. И одной из главных задач здравоохранения стала задача обеспечения трансплантологии исходным материалом – "свежими" жизненно важными органами человека.

Культура Запада достаточно охотно открыла путь новым технологиям – без особого внимания к социальным проблемам и серьезного интереса к теоретическим спорам биоэтики и медицины. Как остроумно заметил американский антрополог Дональд Джорлемон в 1995-м, вызывающее невнимание, порой снобистское отношение, например, философии, антропологии к проблемам органного донорства только способствовали бесконтрольному развитию последнего. Этот "культурный" снобизм стал поистине идеологическим эквивалентом циклоспорина – препарата, который препятствует отторжению организмом нового органа, то есть препарата, благодаря которому возможна сама трансплантология. Правда, культурные барьеры на пути к "изъятию" органов из трупа/тела пациента со смертью мозга оказались гораздо сильнее, чем можно было предположить вначале. Даже в таких, казалось бы, развитых странах, как США, порядка 53% американцев наотрез отказывались видеть своих ближайших родственников в облике "дарителей органов", то есть органных доноров. И речь шла не о религиозных запретах, а о подсознательных культурных табу: "нет, и все, а почему – и сам не знаю".

Ведущие мировые религии также далеко не сразу сделали шаг навстречу перспективной отрасли медицины. Мусульмане не могли договориться о целостности тела в момент погребения, но, что любопытно, одной рукой признавая и поддерживая трансплантологию, другой они жестко ставили и ставят запреты именно на развитие системы органного донорства.

То же самое происходило и в Израиле: одни представители иудейской религии протестовали и протестуют против факта изъятия органов (нарушения целостности тела), другие возмущались и до сих пор возмущаются самим критерием смерти мозга, наотрез отказываясь принимать его наравне с традиционным критерием, но и те, и другие поддерживают трансплантологию как перспективное направление.

Впрочем, религия всегда успевает вовремя отойти в сторону. Любопытно, что, когда в 1957 году Международный конгресс анестезиологов, озабоченный тем, что "развитие технологий искусственного поддержания жизни делает проблематичным медицинское определение момента смерти, обратился к тогдашнему главе католической церкви папе Пию ХП с просьбой разъяснить, чем им следует руководствоваться, проводя границу между жизнью и смертью человека, тот ответил, что уточнять определение смерти – дело не церкви, а врачей".

* **

Поначалу многим казалось, что культурные, религиозные, этические барьеры удержат "в рамках" стремительное развитие системы органного донорства, но скоро стало понятно, что надежда на культуру и "цивилизованный" диалог сродни надежде ряда советских граждан получить отдельную квартиру к 2000 году. Словом, предпосылки для немедленного развития, во-первых, системы торговли органами, а во-вторых, криминализации всего процесса и грубейших нарушений прав человека были налицо. И, разумеется, факты злоупотреблений во всем мире не заставили себя долго ждать. Словом, рынок органов возник как само собой разумеющееся дополнение, точнее – универсальный стимулятор развития трансплантологии. И, конечно же, стал катализатором многочисленных криминальных и полулегальных сетей сбыта по всем странам и континентам.

В целом трафик органов следовал проторенными тропами капитала в современном мире глобализации – с Юга на Север, из Третьего мира в Первый, от темнокожих к белым, от женщин к мужчинам.

Самым "скандальным" центром торговли человеческими органами (особенно почками) стала Индия, в которой, по "странному" стечению обстоятельств, вообще не существовало никакого контроля и законов, поэтому отправиться из далекой деревушки в город и вернуться без почки, зато с деньгами на свадьбу своей дочери было самым обычным делом. Бэрри Якобс, американский врач, основал еще в 1983 году международную биржу почки и до 1990-го успешно организовывал порядка 2000 продаж в год. Впрочем, посредники не ленились отправляться в индийскую глубинку и там уже полуграмотным крестьянам рассказывать любые сказки. Конечно, брокеры от трансплантологии нагрели руки на дремучести подопечных Джавахарлала Неру и Индиры Ганди так, что просто изумляешься, то есть зачастую оставляли несчастных "доноров" без желанных 2-3 тысяч долларов, к тому же умудрялись работать сразу с целыми деревнями, то есть оптом, – проще уговаривать, да и дешевле.

Представители Кувейта, Саудовской Аравии, ОАЭ, Бахрейна, Оман отправлялись за почками в Индию так же, как столичные граждане отправляются на Тишинский рынок в Москве. После разоблачительных телевизионных репортажей Би-би-си Индию так и называли во всем мире – "органный базар". К тому же зачем платить от 40 до 70 тысяч долларов в европейских странах, если можно было за 15-20 тысяч получить, на первый взгляд, то же самое, но в Индии? Для здравоохранения Индии такие деньги всего за одну почку – неплохое подспорье, а сами "доноры" могут обойтись и меньшим. И только к 1995 году в Индии был принят закон, запрещающий прямую торговлю органами, но не во всех штатах, да и, по мнению экспертов, в самом законе осталось много прорех, словом – достаточно возможностей для того, чтобы торговля до сих пор процветала. Индия все еще остается единственным местом в мире, где можно приобрести почку от живого донора, а не трупа в любое время суток, как в супермаркете. И, несмотря на то, что по результатам исследований процент смертности после операции с индийскими органами высок, количество желающих купить орган именно в Индии не уменьшается.

Мало кто в России обращает внимание на многочисленные объявления, размещенные на различных интернет-форумах: "продам себя частями оптом и в розницу", но в 70-е такие объявления вовсю публиковались в бразильских газетах. И не только в бразильских, а и в чилийских, и в аргентинских. В той же Бразилии, несмотря на принятый в 1997 году специальный закон, до сих пор продолжаются судебные дела по фактам кражи детей и кражи органов, а слухи и мифы о "голубых такси-фургонах" превратились в современные городские легенды.

В Южной Африке, родине первой в мире пересадки "темнокожего" сердца (1968 год) в "белую" грудную клетку, шокирующие слухи и факты о злоупотреблениях в полицейских моргах и торговле людьми, особенно женщинами, именно для нужд трансплантологии заставили специальную правительственную комиссию начать расследование и принимать отчаянные меры – наследие апартеида, понимаешь. Тем временем израильские граждане доставали живых доноров со здоровыми почками и печенью для своих прекрасно оборудованных центров трансплантологии из Восточной Европы.

К 90-м годам на рынке органного донорства появилась Турция, где встречаются и доноры, и те, кто нуждается в куске чужого тела, но, увы, в поле зрения международных правозащитных организаций эта страна попадает именно как активный центр незаконной трансплантологии.

Особое место на рынке органного донорства занимают страны, где тела всех без исключения граждан признаются государственной собственностью, а уж заключенных – тем более. До осуждения Всемирной медицинской ассоциацией практики торговли органами в 1984 году пациенты из многих азиатских стран отправлялись в Тайвань за криминальными органами в прямом и переносном смысле. Действительно, к чему просто затрачивать средства на казнь, если можно возместить убытки? Прикрыли рынок в капиталистическом Тайване, как тут же распахнулись двери социалистического Китая.

Китай до сих пор привлекает внимание всей международной общественности и правозащитных организаций. Статистика социалистической идеологии держится под сукном, но еще в октябре 1984 года правительством Китая была спущена директива великому народу, рекомендующая и, разумеется, обязывающая использовать трупы или органы казненных заключенных, – почки, роговицу, печень, сердце и сердечные клапаны. Конечно, эту практику следует хранить в строжайшем секрете, указывала директива, дабы избежать ненужных негативных последствий. Органы и ткани распределялись китайским товарищам, прежде всего – ответственным работникам и членам их семей, а избыток продавали и продают представителям Гонконга, Тайваня, Сингапура – в основном азиатским странам, которые платят порядка 30 тысяч долларов за орган.

До сих пор правительство Китая и руководство коммунистической партии с негодованием отрицают международные обвинения, но документов, свидетельских показаний (за пределами Китая) от непосредственных участников подобной практики более чем достаточно. В 1996 году более шести тысяч смертных приговоров было вынесено и, по меньшей мере, более четырех тысяч человек были казнены – неплохой бизнес. Антрополог Дэвид Ротман посетил в 1997 году Китай и был допущен (!) к беседам с трансплантологами и другими медицинскими работниками. Он обсудил все тонкости трансплантации и услышал все об успехах китайской медицины, но ни единого слова об источнике органов не проронили китайские товарищи.

* * *

Совет Европы, Всемирная организация здравоохранения, Международная ассоциация трансплантологии начиная с 80-х (!) последовательно проводили следующую политику: торговля человеческими сердцем, легкими, печенью противоречит всем цивилизованным нормам, равно как и использование для пересадки органов сомнительного источника происхождения.

Несмотря на единодушное осуждение практики торговли органами, уважаемые организации и организаторы медицины и здравоохранения забыли некоторые простые вещи. Осудив одной строкой подобную практику, они практически ни одним словом не пояснили свою позицию – а, собственно говоря, почему? Кроме того, оставалось совершенно неясным, как же, какими методами бороться с "дефицитом", как стимулировать национальные системы здравоохранения на развитие органного донорства "цивилизованными" средствами?

История развития органного "донорства" в Индии была известна всему цивилизованному миру уже в 1985 году. Да и другие страны не отставали. Находясь под впечатлением от этой практики, Всемирная медицинская ассоциация сочла невозможным поддержать идею преобразования системы органного донорства, опасаясь еще большего развития злоупотреблений и нелегальных торговых и медицинских операций, к тому же сомнительного качества.

"Но как тогда квалифицировать денежное вознаграждение донору за неоценимую услугу? – спрашивали сторонники рыночных отношений в медицине. – Или, может, вообще отменить любые формы материальных и, конечно же, финансовых поощрений?" "А существует ли разница между благодарностью "неродственному" донору и ближайшему родственнику, который решил помочь своему близкому?" – беспокоились правозащитники. По мнению многих, этот вопрос – формы финансовых стимулов, бонусов – оказался совершенно не затронут в официальных документах и решениях той поры. "Не окажутся ли "низшие" социальные группы в бедных или развивающихся странах в более неблагоприятных условиях во всех отношениях, чем состоятельный европейский средний класс?" – возражали противники торговли.

Либеральные ценности – хитрые гражданки. Можно, например, продавать кровь, сперму, яйцеклетки. Можно и отдельные части тела для клинических и лабораторных исследований. Можно продавать отдельные ткани. Такая практика существует. И далеко ходить не надо – в той же Европе подбор донора костного мозга и самого материала стоит официально 15 тысяч евро.

Тогда почему нельзя продавать органы для трансплантологии? Госпитали, медицинские центры, трансплантологи продают свои услуги на мировом рынке. А госпитали, например, Австрии или Бельгии не только не "продают" органы за границу, но и обязывают всех желающих ложиться на операцию именно в Бельгию и Австрию, тем самым повышая доходы и прибыли национальных центров. Действительно, почему же нельзя продавать органы?

В целом предложения и проекты по превращению органного донорства в хорошо отлаженный рынок постоянно повторяются на глазах и Всемирной организации здравоохранения, и Международной медицинской ассоциации, и, что самое любопытное, врачи особо и не протестуют. Понятно, живой родственник почти наверняка (хотя и не факт!) поможет почкой или еще какой-нибудь частью своего тела, но на всех пациентов родственников не напасешься. Хочешь жить – плати. В США давно законом разрешают выплату "белых" вознаграждений, пособий, льгот и позволяют частным лицам компенсировать семьям доноров расходы на похороны. Штат Пенсильвания учредил уже в середине 90-х "премию" в 1000 долларов семье каждого донора на подобные расходы. Почему же не сделать открытый рынок?

Все дело только в том, как все организовать: фиксировать ли цены – скажем, 5000 долларов за орган, или подойти дифференцированно? Орган органу рознь. Но, может быть, мировой рынок сам разберется с ценами?

* * *

А что же постсоветское пространство? Идет в ногу со временем, своей евро-азиатской тропой.

Молдавия занимает одно из первых мест на страницах западных газет по этой теме в последнее время – по утверждениям западных экспертов, нелегальный бизнес органов принял угрожающие размеры. Без комментариев.

Дела харьковских и львовских врачей запросто могут соперничать не только со знаменитым делом 20-й больницы в Москве, но и с подобными делами врачей Калифорнии и Нью-Йорка, Германии и Франции, Испании и Бельгии. Без комментариев.

Не так давно в украинской прессе появилась информация о задержании представителями израильских спецслужб в Киеве членов международной банды, которая специализировалась именно на контрабанде органами. Харьков и Запорожье – известные международной общественности "заготконторы" живого золота. То же и Казахстан. Без комментариев.

Корреспонденты одной из центральных газет побеседовали с глазу на глаз с высокопоставленным украинским чиновником – оказалось, что основным поставщиком органов из СССР в конце 80-х были детские дома. Якобы под видом лечебных туров в страны Европы, например в Германию. Многие возвращались не только без почки, но и без части костного мозга. В 1994 году ряд чиновников на Украине были осуждены за подобную "туристическую деятельность". Без комментариев.

Впрочем, лучшие комментарии дает Генеральная прокуратура и патологоанатомы, особенно когда при инвентаризации областных или районных больниц им на глаза попадаются контейнеры с органами, предназначенными для отправки в Европу. Где это случилось? В Новосибирске? В Екатеринбурге? В 1992 году была "пресечена" деятельность одной посреднической фирмы в крупном сибирском городе, в число учредителей которой входили врачи городской больницы. Они выслеживали и отбирали детей алкоголиков, бродяжек, 8-10 лет, ставили им ложные диагнозы и отправляли на операции. А дальше... На операционном столе всякое может случиться.

А сами родители, те, которые почти бомжуют или совсем опустились, – лакомый кусок для брокеров и посредников. Главное, все заверить нотариально – дескать, родители не против, если их ребенок пожертвует почкой для спасения неизвестно кого. Ни наши чиновники, ни наши силовики не отрицают наличия криминального рынка органов в России. Специальная следственная бригада и следователи в Генеральной прокуратуре РФ, в МВД давно существуют. И дела существуют, и международные скандалы, и обвинения России в контрабанде органами.

* * *

Малые войны эпохи биотехнологий постепенно становятся главной ареной борьбы нового века с "предрассудками" и "суевериями" прошлого тысячелетия. Разумеется, ситуация на рынке органного донорства – лишь малая часть того, что происходит в мире глобализации, и стремительное "старение общества", особенно развитых стран, только подтверждает максиму нашего времени: долгожительство/бессмертие любой ценой. То, что еще недавно представляло собой узкую сферу медицины и, казалось, касалось только здравоохранения, на деле становится главным вектором развития и формирования новой системы взаимоотношений людей, культур, наций. И если в России шаги прогресса очевидны только для жителей столицы и крупных городов, то это совсем не означает, что можно спокойно забыть, отстраниться от новой реальности, точка отсчета которой – радикальное переустройство основ самого человека как особого вида живых существ.

Культура поздно спохватилась и, похоже, не успевает идти в ногу с веком, в котором кризис среднего возраста подбирается к отметке 60, а добровольная кастрация становится одним из прекрасных способов сохранения "вечной юности". Не до звездного неба и категорических императивов. И без деконструкции каждому ясно: привычные формы конфликтов, войн, традиционные поводы и стимулы для размышления о смыслах жизни и бессмертия перебираются на тихие гуманитарные кафедры, еще немного – и все это станет обычной историей философии и культуры прошлого тысячелетия.

В России эйфория немедленных политических преобразований постепенно сходит на нет. Но к осмыслению, к анализу нового порядка мира, который складывается на наших глазах, мы оказываемся совершенно не готовы. Можно, конечно, перевести, пересказать или переписать слева направо любые схемы и концепции, приготовленные "там", но в конце концов приходит время, когда надо поставить точку и прекратить заниматься извозом любых иных (не чужих, а иных) ценностей на родную землю. Но и бросаться в объятия уходящему веку и обливаться слезами на прогнивших папертях не стоит: ностальгия – плохой советчик для истории.

Конечно, публицистика не лучший способ выстраивать систему российского здравоохранения, и не ее это дело – указывать Институту трансплантологии, где и как оперировать. Но вот общественное внимание к существующей системе органного донорства, даже если отечественная биоэтика существует в противозачаточном состоянии, возможно, начинается публицистикой. Внимание для начала к тому, что не только "великие" центры "великих" ценностей и смыслов старого века давно рассыпались, и не только в России.

Конечно, Москва может продолжать оставаться главным центром трансплантологии России, она испокон веков снимает урожаи любых органов со всех регионов: урожаи рабочих рук, талантов, мозгов, голосов; но, может быть, наша страна, наше общество наконец-то перестанет существовать вечным "расстрельным" заключенным столичного мегаполиса, которого Садовое кольцо может потрошить в любую минуту, не задумываясь о последствиях? И, находясь в самой столице, может, не стоит уповать на посредников от культуры, которые доставят нашим интеллектуалам свежие мысли, идеи, концепции? Может быть, тогда и не понадобится приглашать французских специалистов для проведения одной-единственной пересадки легких в Москве за весь прошлый год? Может быть, тогда наши гуманитарии перестанут охотиться за мозговой тканью и серым веществом в Европе и плакаться в жилетку Франции, когда всего-то и надо, что оглядеться вокруг да вспомнить наконец, кто мы такие, откуда идем и куда...

Знаете ли вы, где стажировался Кристиан Бернард, хирург, который провел первую в мире успешную пересадку сердца в 1968 году? Конечно, в Москве. Конечно, у Демихова. Кто такой Владимир Демихов? В 50-е годы весь мир облетела фотография собаки, у которой на шее красовалась головка маленькой собачки, – так оперировал "величайший экспериментатор" Демихов. Рассказывают, что, когда американские врачи прилетели в Москву консультировать Ельцина, одним из первых вопросов был: "Можем ли мы увидеть советского академика Демихова?" Увы, в окружении первого президента никто не знал, о ком идет речь. А уж о том, что Владимир Демихов и академиком-то не был, не знала вся Старая площадь.

А знаете ли вы, кому мировая медицина на своих конгрессах встает и с поклоном говорит "спасибо" до сих пор? Ныне уже покойному советскому академику Неговскому, отцу-основателю реаниматологии, первого института реаниматологии в мире, человеку, без которого и "смерть мозга", и "клиническая смерть" просто не появились бы на свет...

Так-то вот, интеллектуалы-общественники, – знаки без означаемых в дискурсе заплеванных березок...