К 140-летию схиархиепископа Димитрия (Абашидзе)

Схиархиепископ Димитрий (Абашидзе)

Игум. Дамаскин (Орловский)

(Статья из т. 2 "Православной Энциклопедии", Москва. 2002 г).

Антоний (Абашидзе Давид Ильич, кн.; 12.10.(25.10. – н.ст.) 1867, с. Веджины Сигнахского у. Тифлисской губ. – 1.11.1942, Киевская обл.), схиархиеп. Таврический и Симферопольский. По окончании в 1891 г. Новороссийского университета поступил в Киевскую Духовную Академию, 16 нояб. 1891 г. был пострижен в мантию с именем Димитрий, 21 нояб. того же года рукоположен во иеродиакона, по окончании Киевской Духовной Академии в 1896 г. – во иеромонаха. С 16 авг. 1896 г. преподаватель Свящ. Писания в Тифлисской Духовной Семинарии, с 1897 г. инспектор Кутаисской Духовной Семинарии, с 1898 г. инспектор Тифлисской Духовной Семинарии, с 1900 г. ректор Александровской миссионерской Духовной Семинарии в сане архимандрита.

23 апр. 1902 г. архим. Димитрий был хиротонисан во епископа Алавердского, викария Мцхето-Карталинской (Грузинской) епархии. С 4 нояб. 1903 г. еп. Гурийско-Мингрельский; с 16 июня 1905 г. еп. Балтский, викарий Подольской епархии; с 20 янв. 1906 г. еп. Туркестанский и Ташкентский; с 25 июня 1912 г. еп. Таврический и Симферопольский; с 6 мая 1915 г. архиепископ.

3 июля 1917 г. архиеп. Димитрий был назначен товарищем председателя V Всероссийского миссионерского съезда. На Поместном Соборе РПЦ 7 дек. 1917 г. избран заместителем члена Святейшего Синода. В 1919 г. на церковном Соборе в Ставрополе избран членом Временного высшего церковного управления Юго-Востока России. 14 сент. 1921 г. по прошению был уволен на покой и поселился в Топловском монастыре в Феодосийском у. Таврической губ. В 1923 г. архиеп. Димитрий был арестован ГПУ и выслан из Крыма. С 1923 г. проживал в Китаевской киевской мужской пустыни при Киево-Печерской лавре, в 1928 г. пострижен в великую схиму с именем Антония. Верующие почитали его как духоносного старца, приезжая к нему для совета и духовного окормления из разных городов России. В 1933 г. владыка Антоний был арестован и приговорен к 5 годам заключения условно. В последние годы жизни поселился недалеко от Киево-Печерской лавры (в то время уже закрытой) на частной квартире. Погребен в Киево-Печерской лавре.

Лит.: За Христа пострадавшие. Кн. 1. С. 93, 94; Шкаровский М. В. Иосифлянство: Течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999.

Митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир

Жизнеописание схиархиепископа Антония (Абашидзе)

В XVIII веке "Табелью о рангах", введенной царем Петром I, российское духовенство было превращено в замкнутое, невысокой степени сословие.

Вольнодумные дворяне петровской и екатерининской эпох, а затем и обезбо-женная разночинная интеллигенция насаждали в обществе доходившую до презрения неприязнь к пастырям Христова стада – это тлетворное поветрие начало распространяться даже в народных массах.

Создавалось противоестественное для православного сознания положение, когда высочайшее из земных призваний – вести человеческие души к спасению, служить Богу Вседержителю в священном сане – в глазах общества стало непрестижной, презираемой профессией. В такой обстановке нужно было многоума и сердца, нужно было обладать пламенной верой, чтобы отмести соблазны знатного происхождения и блестящей мирской карьеры ради духовного поприща. Именно так поступил молодой князь Давид Абашидзе, предпочтя пышному титулу "Ваше сиятельство" монастырское послушание, смирение, молитву, пастырский труд.

Будущий архипастырь (в миру Давид Ильич Абашидзе) родился 1 октября 1867 года в принадлежавшем его семье имении под Тифлисом. Он происходил из старинного, славного грузинского вельможного рода. Князь Абашидзе по отцу, по материнской линии он был в родстве с другим знаменитым княжеским семейством – Багратуни, тем самым, из которого вышел герой Отечественной войны 1812 года генерал Багратион.

Семья Абашидзе была богата, пользовалась почетом, имела связи при императорском дворе. Родители готовили сына и наследника, князя Давида, к тому, чтобы он приумножил мирскую славу рода. После окончания Тифлисской гимназии он продолжил обучение на юридическом факультете Императорского Новороссийского университета, который окончил с отличием в 1891 году. Отличался Давид и в других занятиях, свойственных дворянской молодежи: в совершенстве владел искусством верховой езды, превосходно фехтовал и танцевал. Перед талантливым и высокообразованным аристократом открывался путь и к высоким судебным должностям, и к постам в министерстве юстиции, и к придворной карьере. Вместо всего этого князь Давид неожиданно для своей родни уехал в Киев и гам, в стенах Киево-Печерской лавры, яринял иноческий постриг. Монашеское шя он получил в честь великого ревни-геля Православия святителя Димитрия эостовского.

Будущий святитель не оставил письменных воспоминаний об этом периоде своей жизни. Мы можем только догадываться о том, что привело его к решению принять иноческий образ. Подобный уть из высокопоставленной семьи, поле изучения светских наук в монашество прошел светоч Русской Церкви XIX ека святитель Игнатий (Брянчанинов). Вероятно, князь Давид так же, как он, разуверился в возможностях мирских наук занятий, обретя истинный смысл жизни в служении Всевышнему. Своими талантами и образованностью инок Димитрий (Абашидзе) мог принес большую пользу Церкви – это замети ло начальство лавры, направившее его на обучение и Киевскую Духовную академию, по окончании которой в 1896 году он был удостоен звания кандидата богословия и посвящен в сан иеромонаха.

В том же году отец Димитрий был назначен преподавателем Священного Писания в Тифлисскую Духовную семинарию. Среди его воспитанников оказался Иосиф Джугашвили, впоследствии вошедший в историю под псевдонимом Сталин. В 1897 году отец Димитрий был назначен инспектором Кутаисской Духовной семинарии, а через год в этой же должности возвратился в Тифлисскую Духовную семинарию. Уже тогда отец Димитрий начал устно и в печати выступать с пламенными проповедями, обличающими революционное безумие, охватывавшее Россию.

В 1900 году отец Димитрий был возведен в сан архимандрита и назначен ректором Александровской Ардонской Духовной семинарии, а 23 апреля 1902 года состоялась его хиротония во епископа Алавердского, викария Грузинского Экзархата. В речи при наречении в святительский сан он засвидетельствовал свою готовность к жертвенному служению на ниве Христовой в грозные времена надвигавшейся на отечество смуты:

"Все существо мое пришло в трепет и смятение, услышав голос, призывающий меня к епископству... Агнец Завета вечного, закланный за грехи мира, Спаситель Бог, Единый Пастырь душ наших, Единый Учитель и Единый Наставник наш Иисус Христос зовет меня ныне к Себе на Голгофу...

Как не смутиться, как не прийти в трепет, как не взывать мне к Промысли-телю Богу – окаяннешпий есмь аз, несмь достоин нарещися апостол (1 Кор. 15,9), так как беден и наг я делами богоугодными, посему не могу о себе похвалиться, токмо о немогцех моих (2 Кор. 12, 5). Но этим сознанием своей немощности, этим воплем к Богу и принужден был я ограничиться, ибо устремился я даже мыслью противостать всесовершенной воле Божией, открывшейся мне, грешному, чрез избрание меня Предстоятелями Церкви Христовой во епископа и через царское утверждение благочестивейшего Верховного вождя России – моего всемилостивейшего повелителя Государя Императора. Сам Господь изрек о мне – могу ли я не принять дара Его с глубочайшей покорностью и со смирением?..

Что не только не искал я чести епископского служения, но имел намерение избегнуть ее, об этом ведает Сердцеведец Господь и избравшие меня Предстоятели Церкви... Страшное и ответственное служение возлагает на меня Господь. Я должен быть живым орудием Духа Божия для созидания Тела Христова, должен быть готов ежечасно предстать пред Ним, нелицеприятным Господом, вечной неизменной Правдой, и дать ответ о душах вверенных мне людей Его. Его же силой должен стяжать я чистоту и святость, дабы с дерзновением говорить братьям своим: подобии мне бывайте, якиже аз Христу, должен быть во всем образцом для православного народа, Тела Христова. Малейшее отступление от нравственного закона силою Господа Иисуса легкого бремени должно вовлечь меня в вечную гибель, ибо страшно есть еже власти в руце Бога Живаго (Евр. 10,31)...

Как нести мне, немощному и грешному, этот святой, освященный Кровью Спасителя крест, не паду ли под Ним при первых стезях своих? I То тайный голос, голос святого Апостола Павла, успокаивает мое сердце, и слышу я: Верен же Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете (1 Кор. 10, 13). Ведь всесильная Божественная благодать будет действовать во мне, грешном, ею же и теперь я есмь, еже есмь. Эта благодать извлекла меня из бездны греха, очистила, освятила, научила истинам веры и благочестия, привела меня ко гробу преподобного Антония, сопричислила к лику проходящих образ покаяния, соделала пресвитером Церкви Божией. Эта же благодать, уповаю на Господа Иисуса – Бога отцов моих, не оставит меня, ибо не своею волею, повторяю, пришел я сюда, а по повелению Творца всяческих.

Готов смутиться и устрашиться дух мой и тем, что наступают времена лютые, умножаются нечестие, лжеверие и неверие, появляются во множестве образ имущие благочестия, силы же его отверг-шиеся, готовые все святое достояние Церкви обратить в средство для достижения своих низменных жалких стремлений, увеличивается число лжеучителей и наставников, не через Церковь входящих, а инуде прелазящих, и все они, бесчинно ходящие, стремятся к одному – разодрать Тело Церковное. Но голос Спасителя, на все времена возгласивший всем Своим ученикам, а в том числе и мне, грешному, и теперь учит: Поминайте слово, еже Аз рех вам: несть раб болий Господа своего: аще Мене изташа, и вас изженут: аще слово Мое соблюдоша, и ваше соблюдут (Ин. 15, 20).

Как ни силился языческий мир поглотить малочисленных исповедников Христа, как пи стремилась мудрость века сего осмеять учение Распятого Бога, как ни теснила и мучила крепость человеческая малосильную Христову Церковь, а все же победил "Галилеянин, обновил мир Иисус, все лучшее в мире преклонило колена пред Богом Христом. То же и ныне – не одолеть вратам ада Церкви Христовой, ибо это обещано Самой Вечной Истиной.

И я о Господе не страшусь умножающегося бесчестия, ныне же и плача, глаголю: враги Креста Христова, имже кончина погибель, имже бог чрево и слава в студе их, иже земная мудрствуют. Господь ради славы святого имени Своего, ради подвигов множеств мучеников, за распространение и утверждение святейшего учения Его оросивших кровью своею всю Иверию, ради трудов и молитвенного пота бесчисленного множества преподобных, ради молитв Пречистой Своей Матери, имени Коей посвятила себя вся Иверия, поможет и ныне Предстоятелям Церкви Его охранить святое достояние и научит отгонять от избранного стада волков хищных. Невозможное человеку – возможно Богу...

Восхождение на кафедру епископскую есть приближение к Голгофе. Но Голгофа не может устрашить христианина, для нее мы рождены, ибо без Гол гофы нет Воскресения, без страданий – нет радостей. Это закон не одних христиан, но и не просвещенных верой.

Только христианин после скорбей и страданий найдет упокоение в Царстве славы Победителя смерти. Воскресшего Христа Бога, а не желающий знать Христа не обрящет покоя своему страдавшему духу. И я, немощный, посему со светлым о Господе лицом приступаю к великому служению, обещаясь служить Единому Господу и Богу Христу Иисусу, похитившему меня из пасти греха, очистившему и освятившему меня своею всемогущею благодатью".

В первые же годы святительского служения Преосвященный Димитрий про-шяет замечательную ревностность, деятельность его обширна и многообразна, н занимается делами духовного образо-ния, председательствует в Грузинском тархиальном училищном совете. Разбирается в очень сложных, неимоверно запутанных в то время вопросах организации церковной жизни в Грузии, возглавит Комитет по изданию грузинского рковного обихода. Находит время для кятий историей: возглавляет Археолоческий музей Грузинского Экзархата и ганизует пополнение его собрания. Одновременно Владыка Димитрий является настоятелем Тифлисского Спасо-Преображенского монастыря и завоевывает такую любовь иноков, что при вести о его уезде "вся братия рыдала в голос".

В 1903 году Преосвященный Димитрий назначен епископом Гурийско-Мингрельским, еще через два года из родной своей Иверии – Грузии перемещен в Россию – епископом Балтским, викарием Подольской епархии. А в 1906 году епископ Димитрий получает назначение на находившуюся тогда в катастрофическом положении Ташкентскую и Туркестанскую кафедру, и известие об этом воспринимает с духовным ликованием, ибо перед ним открывается простор для многих трудов на ниве Господней... Посланная Владыкой Димитрием во время дороги в Туркестан телеграмма гласила: "Радостно о Господе гряду к вверенной мне Христом Спасителем пастве в дерзновенной надежде на бессмертную, великую Небесную помощь Святого Духа в добром и верном строении Церкви Божией в обширном, отныне и для меня родном краю. Твердо уповаю на доброту любовь дорогих сопастырей и пасомых, и всех сынов Руси Святой. Димитрий, епископ Туркестанский".

Между тем у не столь мужественного архиерея подобное назначение могло вызвать отнюдь не радость, а страх. Туркестанская епархия не случайно именовалась "самой дальней и самой бедной в Русской Церкви". Приходы были разбросаны по огромной территории, охватившей нынешние Узбекистан, Киргизию, Туркменистан, Казахстан. Священников не хватало – духовенство крайне неохотно ехало в этот край, где обитали незнакомые народы, откуда доходили тревожные слухи о землетрясениях, об эпидемиях чумы и холеры. Становление церковной жизни, строительство храмов и укрепление приходов в Туркестане совершалось благодаря православной ревностности переселившихся сюда русских промышленников, купцов, крестьян, при помощи из России, где сбором пожертвований на нужды Туркестанской епархии занимались святой праведный Иоанн Кронштадтский, архиепископ Никон (Рождественский) и другие выдающиеся деятели Церкви.

При этом отношение управлявших краем имперских чиновников к деятельности епархии доходило до враждебности. Еще первый архипастырь Туркестана архиепископ Софония (Сокольский) в 1873 году сообщал Святейшему Синоду: "Дух дисциплинарной распорядительности и как бы властвования над церквами и причтами, свойственный воинской команде во время бранное, и в настоящее не бранное время проявляет себя заметно, и чуть ли не с преступкою если не прав, то приличия и вежливости".

Командные методы чиновники применяли к Церкви в Туркестане и впоследствии, нередки были случаи их грубого вмешательства в церковные дела, такие, как открытие приходов и назначение на них пастырей. Это насилие болезненно отражалось на церковной жизни. В то время как чиновники-временщики бездумно расшатывали "сверху" основы духовной жизни народа, "снизу" уже накатывалась мутная волна революционных настроений. Тревожная ситуация усугублялась тем, что сюда, как в "жаркую Сибирь", ссылали революционеров, и здесь не оставлявших своих злых дел.

Смута 1905 года, потрясшая Россию, не миновала и Туркестана. В Ташкенте и других городах вспыхивали мятежи, бунтовала учащаяся молодежь, восставали солдаты, террористы убивали правительственных чиновников.

Революция 1905 года была только "генеральной репетицией" темных сил, кануном переворота 1917 года. И в преддверии этой катастрофы Туркестанская епархия казалась совершенно беспомощной, ограбленной и униженной чиновничьим произволом, с растерянным духовенством и горсткой сельских приходов, лишенной не только возможности влиять на народ, но даже и своей внутренней стойкости. Однако перед грозным испытанием Господь укрепил и Туркестанскую ниву Свою, послав на нее достойного делателя.

"Желательно было иметь архипастыря с сердцем чистым, любящим Бога и ближних, любящим Русь Святую и Боговенчанного царя-батюшку. Желательно было иметь архипастыря, пекущегося о Церкви Христовой как крепкой основе и краеугольном камне государства и народного счастья. Желательно было, чтобы архипастырь был для пастырей и пасомых родным отцом и мудрым руководителем, направляющим все к благу и спасению паствы туркестанской, – отцом, болеющим нашим горем и радующимся нашим радостям. Желательно было, чтобы новый наш архипастырь вкропил в сердца всех подчиненных ему пастырей и пасомых Любовь Христову так, чтобы слова Христос посреде нас! – были не формальным только и притворным нашим лозунгом, а действительной основой нашей жизни и отношений...

Получив весть, что архипастырем назначен к нам Преосвященный Димитрий, епископ Балтский, мы возрадовались духом, что Господь услышал вопль наш и увидел слезы наших детей и посылает нам на утешение благородного и высокообразованного архипастыря и отца, полного сил и разума. Внутренний голос подсказывал нам, что вновь назначенный архипастырь непременно полюбит вверенную ему Христом Богом туркестанскую паству, оживит ее теплотою своего сердца и поведет по пути духовно-нравственного развития.

Внутренний голос подсказывал нам, что этот архипастырь найдет чем заняться и утешиться на кафедре Туркестанской. Нам сразу сделалось веселее на сердце, и мы стали смотреть вперед с надеждой на лучшее будущее. Наши надежды и ожидания стали вскоре подтверждаться", – такими словами выражало свои чувства по поводу прибытия нового архипастыря духовенство Туркестана.

Действительно, имя Преосвященного Димитрия (Абашидзе) могло вселять добрые чаяния. По возрасту он был в те времена одним из самых молодых архиереев Русской Церкви – тридцатичетырехлетним воспринял он посвящение в епископский сан, назначение в Туркестан получил в 38 лет. Но слухи о замечательной ревностности, проповедническом даре и личном обаянии этого молодого архипастыря уже широко распространились в церковных кругах.

С первых же шагов своего служения в Туркестанском краю Преосвященный Димитрий начал завоевывать симпатии во всех слоях общества. Духовенство, дотоле униженное и растерянное, было обласкано новым архиереем и воспрянуло. Многообразные познания помогали ему находить общий язык с интеллектуальной элитой. Сердечными чувствами к новому архиерею сразу же проникся знаменитый просветитель Николай Остроумов, а в Верном вокруг него составился кружок православной интеллигенции, вдохновляемый им на дело просвещения народа.

Он радушно приглашал к себе, угощал и часами беседовал с купцами-благотворителями, которым очень приятно было такое внимание архипастыря. Посещая сельские приходы, он умел найти простые и проникновенные слова о родной вере, вызывавшие слезы на глазах у крестьян, сметавшие с их душ пыль революционной и сектантской пропаганды. В его обращении с дворянами, чиновниками, офицерами проявлялась былая "светскость": они знали о его княжеском достоинстве и видели в архиерее "человека своего круга". Ему удалось растопить даже ледяную стену отчуждения, разделявшую имперскую и духовную власть в Туркестане. Генерал-губернатор Н. А. Иванов, прежде, как и его предшественники, враждовавший с архиереями, не устоял перед обаянием нового архипастыря. По словам очевидца, "властный и вспыльчивый генерал при виде Владыки становился кроток как ягненок". Вероятно, Владыка Димитрий и впрямь смотрел на правителя края как на "заблудшую овцу своего стада". Н. А. Иванов впоследствии немало занимался благотворительностью и заслужил прозвание "единственною благочестивого генерал-губернатора в Туркестане".

Очевидно, такую почти всеобщую приязнь к себе Преосвященный Димитрий мог стяжать только искренней христианской любовью, проявляющейся в отношении к каждому человеку, вне зависимости от его звания и положения. Но в то же время Владыка Димитрий непримиримо относился к посягательствам на веру и нравственность народа, на духовные и государственные основы России и темные силы, втайне готовившие революционный взрыв, возгорелись к этому архипастырю лютой ненавистью.

Даже сегодня, когда к нашим услугам самолеты и автомобили, кажутся поразительными размах и стремительность передвижений Владыки Димитрия по епархии. Преодоление центральноазиатских дорог еще в середине XIX века считалось для путешественников подвигом, о "гиблых местах", сквозь которые им приходилось идти, с ужасом вспоминали молодые разъездные священники. Преосвященный Димитрий сумел посетить все углы и закоулки этого необъятного края. Часто его выручала приобретенная в юности кавалерийская выучка. Однажды Владыке пришлось верхом на коне переплыть бурную реку. Выйдя на берег в мокрой одежде, он пошутил: "Теперь-то я понял, что я настоящий туркменский архиерей".

Маршруты поездок архипастыря предварительно публиковались в журнале "Туркестанские Епархиальные ведомости" (им же основанном), при этом помечалось, что сроки прибытия в тот или иной населенный пункт могут быть передвинуты из-за возникших на пути "церковных надобностей". Такие "надобности" чаще всего появлялись в селениях, где еще не было храма. Тут Владыка Димитрий времени не жалел: пламенно проповедовал, воодушевлял, стыдил за недостаток усердия к святой вере, так что крестьяне позажиточнее тут же развязывали кошельки и все село, засучив рукава, приступало к строительству. Вскоре новый храм появлялся, а у архиерея прибавлялось забот, ибо к нему поступала очередная "слезница" с просьбой прислать священника.

При таком образе действий архипастыря за те шесть лет, когда он окормлял епархию, число храмов в Туркестане увеличилось более чем вдвое (с 78 до 161). "Туркестанские Епархиальные ведомости" ежемесячно сообщали то об освящении новых храмов, то о начале строительства. Перечислять их все – значит переписать половину названий сел и поселков с карты Туркестанского края 1912 года.

Попечением Владыки Димитрия в епархии созидались не только скромные храмы, но и величественные дома Божий, достойные славы зодчества Святой Руси. Было завершено, наконец, тянувшееся десятилетиями строительство Софийского кафедрального собора в Верном, который по красоте сравнивали с Покровским собором (храмом Василия Блаженного) на Красной площади в Москве, а его создателя, местного архитектора Андрея Зенкова, современники называли "гигантом и сказочником". В книге "Хранитель древностей" Ю. Домбровский пишет об этом храме: "Высочайший, многоглавый, узорчатый, разноцветный, с хитрыми карнизами, с гофрированным железом крыш... Внутри собор огромен. Его здание распахнуто, как шатер: под ним масса южного солнца, света и тепла". Верненский собор имеет высоту более 44-х метров и поныне является вторым по величине деревянным зданием во всем мире. В те же годы дивной красоты храмы были воздвигнуты в Самарканде, Ко-канде, Асхабаде (Ашхабаде), Байрам-Али, Иссык-Кульском Свято-Троицком мужском монастыре.

Преосвященный Димитрий заботился об укреплении уже имевшихся в епархии святых иноческих обителей и о создании новых. При его помощи в Верном был основан Иверско-Серафимовский женский монастырь, которому он передал землю и постройки пригородной архиерейской дачи, дотоле предназначавшейся для его отдыха. По его благословению женская монашеская обитель возникла в Ашхабаде.

Среди начинаний, которые прежние архиереи считали невозможными, было желание духовенства иметь в Туркестане свой печатный орган. Преосвященный Димитрий преодолел эту "невозможность" со стремительностью, свойственной ему в делании всякого доброго дела. Первый редактор основанного им журнала "Туркестанские Епархиальные ведомости" протоиерей Михаил Андреев писал об истории этого издания: "Явился на кафедру молодой энергичный Владыка – и не стало никаких препятствий: явились люди, нашлись средства, и журнал начал входить в жизнь и служить пока единственной связью между разбросанным на тысячеверстные расстояния духовенством... Дело издания было самым дорогим делом Владыки. Как он мучился от недостатков издания, а больше всего от своего бессилия предотвратить эти недостатки... Выход номера для Владыки был постоянно праздником, и какою радостью дышало его лицо, если в номере была оригинальная статья".

"Туркестанские Епархиальные ведомости" за несколько лет сделались авторитетным изданием, имевшим значительное влияние на состояние умов в Туркестане. В отличие от многих подобных епархиальных изданий этот журнал не ограничивался публикацией церковных объявлений и перепечаткой санкт-петербургских материалов: в нем публиковались живые очерки приходской жизни, статьи богословского, исторического, философского, краеведческого характера, отклики на российские и зарубежные общественные события, а также (самое главное!) на страницах журнала велись горячие обсуждения духовно-нравственного состояния России, обличались явные и скрытые враги Святого Православия.

Епархиальный журнал с момента своего открытия стал "единственной связью между разбросанными на тысячеверстные расстояния духовенством". Однако того, чтобы такая благая связь оставалась "единственной", Преосвященный Димитрий допустить не мог. Одним печатным словом не должно было заменять живого, сердечного общения пастырей Туркестана: им нужна была возможность встречаться лицом к лицу, делиться пастырским опытом, да и просто своими радостями, болями и заботами. Проведение общеепархиального съезда духовенства Туркестана прежде казалось слишком дорогостоящим и вообще немыслимым – Владыка Димитрий начал созыв таких собраний, на которых служители алтаря со всех концов необъятного края почувствовали свое единство в делании священного дела Христова, многие из них при этом увидели друг друга впервые.

В 1908 году на съезд в Верный явились священнослужители из всех городов, городков, селений, разбросанных по степям, затерянных в горных ущельях, отовсюду, где был православный люд (дорога из некоторых приходов в Верный занимала более месяца). К участникам первого съезда духовенства епархии Владыка Димитрий обратился с вдохновенной речью, рассказав об апостольском происхождении веры Христовой в этом краю и назвав смиренных туркестанских пастырей "законными преемниками непосредственных учеников Господних, святых Апостолов". Архипастырь помянул заслуги первых священнослужителей Туркестана и сказал о великой роли духовенства среди здешней православной паствы:

"Что нам делать на первом нашем соборе, о чем иметь рассуждение?.. Предстоит нам, братие, рассуждать о том, как внимать нам себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил нас блюстителями ласти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе Кровию Своею (Деян. 20, 28), как возвещать тайну Христову (Кол. 4,3). как отверзать сердца человеческие для утверждения в них Царства Божия, как бодрствовать и охранять стадо от лютых врагов...

Господь послал нам добрых пастырей, смиреннейших городских и сельских приходских священников. Они своею скромнейшею, незаметною для плотских глаз, а иногда и злою целью умаляемую людьми неверующими или маловерующими деятельностью укореняли в новом краю своих пришлых из разных уголков России прихожан, устанавливали братские отношения между своими пасомыми и нашими новыми иноверными соотечественниками, старались о просвещении своих пасомых, много содействовали открытию школ, постройке и украшению храмов. Многие из них не раз, а часто в продолжение десятка лет совершали посещения своих дальних прихожан, а некоторые из них сподобились положить и жизнь свою за братьев своих. Так, один из них, священник укрепления Вахты отец Димитрий Сперанский, в ночь под новый год ездивший напутствовать больного за 30 верст и спешивший обратно для совершения Божественной литургии, замерз в дороге. Вечная память этому доброму пастырю и всем свято исполнившим долг свой!..

Пастыри Туркестанской епархии оказывались без всякого исключения глубоко любящими и беззаветно преданными сынами православного своего царя и русского народа. В годы, когда многие даже из сильных преткнулись о камни соблазнов и искушений, пастыри Туркестанской Церкви явили достохвальную преданность отечеству и высоко, с честью держали святую русскую хоругвь Православия, народности и самодержавия.

Если горсточка русских людей прочно оседала и прививалась в новом краю среди неродственных ни по крови, ни но языку, ни по вере племен, если русские новоселы не терялись, а крепли и улучшали свое благосостояние, то во всем этом бесспорно главное значение должно быть отведено туркестанским русским пастырям. И в Туркестане русское духовенство осталось верным себе, оно делало то же, что и во все времена русской истории, – тихо, незаметно, но плодотворно подвизалось в великом деле закрепления и устроения нового края. То обстоятельство, что об отмеченной нами деятельности туркестанских пастырей многие как будто мало знают и почти ничего не сообщают, не может и не должно заставлять нас молчать, ибо об участии в государственном строительстве святых Киевских и Московских митрополитов, преподобных Сергия Радонежского, Антония и Феодосия Печерских и других подвижников благочестия разве много говорят и пишут так называемые светские писатели? Однако из-за этого мы не изменяем взгляда своего на деятельность вышеуказанных Божиих людей. Пусть что угодно думают нецерковные люди, а мы не должны молчать о тех делах православного духовенства, в которых осязательно для всех проявилось руководительство Перста Божия".

Среди многих тяжких трудов по управлению епархией Преосвященный Димитрий все же находил время для поездок в Россию и на Украину, паломничеств к древнерусским святыням. Эти поездки были для архипастыря отнюдь не отдыхом – они как бы включались в число его деяний на благо туркестанской паствы. Благодаря им Владыка Димитрий сумел решить еще одну "неразрешимую" задачу: послать священников во все храмы епархии, хотя число приходов в ней за то время увеличилось вдвое. Он лично объезжал российские Духовные семинарии, пламенными речами "о жаждущей делателей туркестанской ниве Божией" буждал ревностность в их воспитанниках и увозил их собой в Туркестан, чтобы рукоположить в священный сан и послать на служение на сиротствующие без священства приходы. Хотя Духовного училища ни в Ташкенте, ни в Верном открыть не удалось, Владыка Димитрий нашел способ и на месте пополнять ряды свяшенства: сославшись на отдаленность собое положение епархии, он выхлопотал в Святейшем Синоде право рукопологать благочестивых мирян из числа учителей или грамотных казаков. К концу пребывания епископа Димитрия в Туркестане священники были во всех храмах, к этому имелся еще штат "разъездных" пастырей, появилась возможность укреплять большие приходы – удовлетворять, например, такие прошения, как "направить второго священника огромный Беловодский приход из тысячи дворов".

Быстрота и красота храмоздания в Туркестане при этом архипастыре становились возможными еще и потому, что из их поездок он неизменно привозил иные пожертвования российских благотворителей на нужды "самой дальней и самой бедной епархии". Еще одним даром Владыки Димитрия пастве края были привозимые им из паломничеств святыни: частицы мощей великих угодников Божиих, святые иконы. Так укреплялись небесной помощью духовные устои епархии, вдохновлялась молитва верных. Владыка Димитрий озаботился и тем, чтобы насущно важным делом просвещения народа занялось не одно духовенство и образованные православные мирянe. В 1906 году, то есть вскоре после прибытия в епархию, архипастырь реорганизовал и расширил сферу деятельности существовавшего с 1869 года Туркестанского Епархиального братства, с присвоением ему наименования Казанско-городицкого Туркестанского Епархиального просветительного братства, в честь Казанской иконы Божией Матери. В том же году в Ташкенте было учреждено Туркестанское общество религиозно-нравственного просвещения – но благословению, под почетным председательством и под контролем Преосвященного Димитрия. В Ашхабаде на таких же условиях было образовано Закаспийское братство Святого Креста.

Как явствует уже из названий новообразованных обществ, главной их задачей становилось просвещать народ светом святой православной веры, давать людям противоядие против губительных идей, внушаемых тлетворным духом века сего. Высокая образованность, доброта и личное обаяние позволили Владыке Димитрию привлечь к себе сердца верующей части интеллигенции и направить ее усилия как на просвещение простых людей, так и на противодействие пагубным веяниям в самих интеллигентских кругах.

Владыка Димитрий пытался достичь "единения руководителей прогресса с учителями святого учения Христа" – и до известной степени ему это удавалось. Лекции Н. Остроумова в Ташкенте и И. Бразгалова в Верном собирали многотысячные аудитории, причем отмечалось, что "более половины слушателей – из культурного общества". Среди лекторов Казанско-Богородицкого братства и Общества религиозно-нравственного просвещения были ученые, адвокаты, врачи, педагоги. Участвовавшее в этой же деятельности духовенство, кроме излюбленных народом чтений о крестном пути Иисуса Христа и житий святых, обращалось также и к болезненным вопросам современности. Таковы, например, темы выступлений протоиерея Михаила Колобова: "О плодах безбожия", "О порнографии", "По поводу кликов: земли и воли".

Для укрепления веры в народе Владыка Димитрий стремился использовать возвышающую красоту православных обрядов. При нем начали организовываться торжественные дальние крестные ходы – из селения в селение, из города в город. Храмовые праздники, прибытие в епархию частиц святых мощей и святых икон и все другие радостные события церковной жизни обставлялись с особой торжественностью. В 1909 году в Верном по благословению архипастыря было создано Православное общество хоругвеносцев.

Брожение и шатание умов давали пищу для сектантства. Тогда еще не было такого множества "конфессий и деноминаций", основной ударной силой сектантства являлись баптисты (которых называли еще "штундой" за их западное происхождение). Штундистские "пресвитеры" направлялись в Туркестан из Одессы, где действовал один из баптистских центров, и поначалу имели определенный успех в Ташкенте, Ашхабаде, Красноводске и ряде селений. В отличие от других живших в Туркестане инославных армян-григориан и лютеран – "штунда" вела себя в отношении к православным вызывающе: доходило до оскорблений и угроз в адрес православных священников, даже до кощунств. Баптисты привлекали к себе людей с помощью обычной сектантской "техники": показным знанием Священного Писания, обильным его цитированием – при замалчивании тех мест Божественного Откровения, которые оказывались несовместимыми с учением секты. На малопросвещенных людей такая "техника" может оказать сильное воздействие, а у православного духовенства епархии еще не было опыта борьбы с сектантской пропагандой, да и по уровню образования не все пастыри были готовы к такой борьбе. Опасность совращения простодушных людей в ересь принимала серьезные размеры, и Преосвященный Димитрий занялся организацией противодействия этой угрозе.

В 1910 году по приглашению Владыки Димитрия в епархию прибыл "для знакомства с бытом поселенцев" его личный друг и духовный брат протоиерей Иоанн Восторгов – знаменитый проповедник, знаток и ревнитель Святого Православия, впоследствии вызвавший особую к себе ненависть большевиков-богоборцев и доблестно принявший мученический венец. Во время пребывания и Туркестане отец Иоанн в течение полутора месяцев читал для духовенства лекции о борьбе с сектами. Затем в Верном, Ташкенте, Ашхабаде для священнослужителей и ревностных мирян были организованы противосектантские миссионерские курсы. Вскоре православные предстали во всеоружии для борьбы с ересью: в некоторых селах даже грамотные крестьяне научились разоблачать домыслы "ученых пресвитеров", и активность "штунды" стала затухать.

Однако сектантская пропаганда была лишь одной, причем далеко не самой грозной составляющей страшного нашествия, которое обрушилось на Россию в начале XX века и привело к гибели православной державы. Авангардом темных сил была вероотступническая часть дворянства и интеллигенции, подрывавшая в народе преданность Матери-Церкви и уважение к законной власти, призывавшая к насилию и бунту.

Как бы в противовес деятельности Казанско-Богородицкого братства в Верном "псевдо-европейцы" под руководством Э. Баума организовали "Общество ревнителей просвещения", которое вернее было бы назвать "обществом помрачения". Эти "ревнители" занимались распространением нелегальной литературы – эсеровской, воспевавшей убийц-террористов, и марксистской, воспевавшей классовую ненависть; они заводили подпольные рабочие кружки, где среди прочих "уроков просвещения" давалось, между прочим, руководство по устройству баррикад.

Владыка Димитрий превосходно понимал суть этих хищных волков и пытался защитить от них туркестанскую паству. В каждом архипастырском слове, обращенном к верующим, он не уставал предостерегать от тайных врагов православной России. Так, в 1907 году при освящении Верненского Софийского кафедрального собора он говорил: "Наши добрые друзья – мусульмане Туркестана – своею искренней любовью к народу русскому оказались настоящими братьями нашими, гораздо более близкими к нам, чем некоторые изменники, будто исповедующие православную веру, но исподтишка заколебавшие устои русской жизни. Вот уже четыре года, как обнаглевшие враги не дают покоя народу русскому и сеют смуту, пользуясь недальновидностью русской молодежи, поддающейся лукавой их проповеди. Опасность, ужасная опасность, горе, горе и горе грозит земле нашей от пакостников плоти нашей, безбожников, социалистов-изменников и их прямых руководителей – тайных врагов наших".

Не ограничиваясь устным обличением носителей революционной заразы, не брезгующих в своих целях и разжиганием межнациональной розни, Преосвященный Димитрий в 1907 году разослал по всем приходам окружное послание, предупреждавшее пастырей и паству: "Оказались среди нас изменники, по имени считавшиеся сынами России, а на деле явившиеся лютейшими врагами отечества. Они решили, что сейчас самое удобное время всколыхнуть Россию, помутить ее истинных сынов, создать среди них рознь, вызвать вражду между братьями, словом, взяться за дело диаволь-ское. Вспомним, возлюбленные, как эти бесстыжие изменники, явившись в наш отдаленный край, где людей русских немного, вкрадчивыми речами натравляли нас на наших многочисленных соседей, а этих последних возбуждали против нас, уговаривая совершить над нами насилие. Но мирные, богобоязненные сыны степей, мусульмане не поддались соблазну, они оказались мудрее и дальновиднее наших образованных изменников, не вняли наветам их и просили законную власть изгнать их из среды своей".

Сподвижник Владыки Димитрия в противостоянии соблазнителям народа протоиерей Михаил Колобов ("Остиарий") писал о своем архипастыре: "Достаточно вслушаться в содержание его высокопатриотических речей, беспощадно обличавших всю современную "освободительную" ложь, чтобы убедиться: таких горячих проповедников дотоле не было в Туркестане.

Много было у него слушателей, но много и врагов, которые не оставляли его в покое, осыпая пасквильными письмами, карикатурами, называя черносотенцем. Потом пошли анонимные письма с угрозами и клеветами, явно порочившие его честное имя. Но Владыка не только не ослабевал в своем "черносотенном" рвении, но все более укреплялся в открытой борьбе с "красной сотней"..."

Разумеется, кровавой "красной сотне" очень не нравился такой архиерей, как Преосвященный Димитрий, – открыто обличавший ее происки, действенно препятствовавший агитаторам, готовившимся затопить Россию кровью. Одними кде-ветами и анонимными угрозами в адрес епископа дело не ограничилось. К нему на дом присылали издевательские "посылки" с нечистотами. Дважды в карету Преосвященного Димитрия подкладыва-ли бомбы – по милости Божией оба раза так и не взорвавшиеся. Но архипастырь оставался неустрашим.

Несмотря на все тревожные явления, невзирая на всю активность разрушительных сил, в Туркестане начала десятых годов прошлого, XX века они явно уступали силам, хранившим в русском народе веру православную и верность законной власти. В этом – неоценимая заслуга Владыки Димитрия (Абашидзе). Его попечением была восстановлена и укреплена полуразрушенная епархия, приходам даны храмы, прихожанам – пастыри, народу – живая и горячая проповедь Христова учения.

Единый Господь знает, сколько тысяч человеческих душ было спасено от соучастия в преступлениях революции, соблюло святую веру среди страшных испытаний благодаря трудам Преосвященного Димитрия, сшюченного им духовенства и ревностных православных мирян.

В "Туркестанских Епархиальных ведомостях" отмечалось: "На огромной площади Туркестана в 1906 году было только 80 приходов. Покидая епархию, Владыка оставил удвоенное число православных приходов, обеспеченных земельным довольствием.

Владыка Димитрий объехал решительно все приходы своей епархии, а многие и по несколько раз, и везде приносил мир не на словах только, но и на деле.

Туркестанская паства всегда помнила и несомненно будет помнить Владыку Димитрия, своими апостольскими ногами исходившего все даже самые захолустные уголки необъятного Туркестана".

К этому необходимо добавить, что к 1912 году в епархии служили 18 протоиереев, 176 иереев, 48 диаконов, 65 псаломщиков: попечением епископа Димитрия все причтовые вакансии в Туркестане были заполнены.

Весной 1912 года весть о том, что императорским указом Преосвященный Димитрий переводится на Таврическую кафедру, скорбью отозвалась в сердцах православных туркестаицев. Утрата казалась великой, невосполнимой.

Прощальный адрес духовенства Владыке Димитрию звучит не официальными нотами, а горьким рыданием: "Грустно расставаться с Вами, Владыка, отец-миротворец. Ведь Вы воистину заменяли нам родных мать и отца. Вас, Владыка, можно сказать, отняли у нас..." И сам Преосвященный Димитрий воспринял указ о переводе его в Крым как внезапно обрушившееся несчастье. Перед отъездом архипастырь пишет "Прощальный привет Туркестану" – послание, исполненное печали от разлуки и горячей любви к туркестанской пастве:

"Для меня настало тяжелое, скорбное время прощания моего с Туркестаном. Поистине в этот час прискорбна есть душа моя до смерти (Мф. 26, 38). Терзает меня мысль, что я в последний раз в земной своей жизни обращаюсь к вам: бра-тие моя возлюбленная, радосте и венче мой (Флп. 4, 1). О, как дорог для меня зрак вашего лица! Как сладостны воспоминания о наших совместных молитвенных собраниях!

Да будут благословенны день и час, когда Господь благоволил направить стопы мои к вам... Веселило мой дух сознание, что мне выпала великая честь служения в обширной стране, новой окраине православного царства...

Радовало мою душу убеждение, что епископствовать указано мне промьтсли-тельной десницей Божией в стране, где в наши дни перед лицом всего света сыны русского народа доказали истинность и чистоту православной веры своей бескорыстной любовью к новым своим соотечественникам, иноплеменникам туркестанским, ибо, исполняя веление Господне о высшей любви, положении души своей за други своя (Ин. 15, 13), русские принесли с собой не смерть и разрушение, а жизнь и процветание.

Преисполнено было мое сердце светлой надеждой, что русские люди, поселившись по воле Божией в новой части христианской державы, как светлые звезды на небе, покрытом в темную ночь грозовыми тучами, особенно должны блистать своим благочестием, своими постоянными воздыханиями к чистым светлым небесам, своими неуклонными стремлениями взыскания спасения своего во Христе Иисусе Господе нашем...

Сбылись надежды наши. Принятый вами с любовью, я в мире епископствовал у вас шесть с половиной лет. За это некраткое время я всем существом своим привязался к Туркестану: все здесь было близко и дорого моему сердцу, и не менял я своего желания найти вечное упокоение в недрах Верненской земли. Я непрестанно повторял слова псалмопевца, не раз уже слышанные вами из моих уст: что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми (Пс. 115,5). И действительно, сколько милостей ниспослал Господь Церкви Своей в Туркестане во дни предстояния моего в ней! Призываю во свидетели Господа, что ничего решительно не приписываю себе и своей деятельности...

Но согрешил бы я пред Богом и пред вами, если бы не облобызал в последний раз главной милости Господней, не поведал бы о вашей любви, о вашей во Христе привязанности ко мне, недостойному. С каким дорогим для меня доверием вы обращались ко мне за советом и наставлением во все скорбях и радостях, вас постигавших. Как трогательны бывали для меня робкие посещения некоторых из вас когда вы, желая поделиться со своим епископом первыми плодами ваших садов и пасек, являлись ко мне и приносили в платочках и узелках свои дары. О, да будут благословенны эти святые мгновения! Как освежала душу мне эта простота, как согрсвата мне сердце и сродняла с вами, сколько бодрости, сил придавала мне, немощному, подобная близость к вам.

Сильно страдая от юности своей так называемой застенчивостью, я всегда пленялся простотой и скромностью, давно уже, к сожалению, отлетевшей от жителей больших городов и почти исключительно витающей среди отдаленных от главных центров людского общежития маленьких городов и сел, ближе стоящих к природе, к этой чудесной летописи дел Божиих, и потому лучше сохраняющих эти вожделенные качества. После этого понятно, как легко должен был чувствовать себя я среди вас, пока милостью Божией не расставшихся еще с этими свойствами, каковые должны быть присущи душе христианской...

А разве возможно для меня удержаться и не помянуть в этот час о тех незабвенных священнейших чувствах, какие приходилось переживать мне при посещении городов и сел Туркестана! Ведь вы принимали меня, как Ангела Божия (Гал. 4, 14), и прилагали всякое тщание наи-торжественно встретить и проводить своего епископа. Высылая за село, иногда за десятки верст, своих представителей, вы все остальные с пением святых молитв коленопреклоненно встречали меня то около своих родных храмов, то при въезде в село и благоговейно принимали Божие благословение, призываемое на вас мною, недостойным. Невольно текли из глаз слезы умиления при воодушевленно воспеваемых вами песнях церковных. Не могли не трогать меня до глубины души везде и всюду замечаемые мною ваши искренние воздыхания ко Христу Богу и Его Пречистой Матери, ваши стремления к Отцу Небесному, ваши непрестанные желания освящения и исправления благодатью Святого Духа в святых Таинствах церковных.

Ваши справедливые сетования и слезные жалобы, которые мне приходилось выслушивать в поселках новоселов о неимении дома молитвы, храма Божия, невозможности быть за Божественными службами, о лишении великого утешения видеть пастыря духовного, совершителя Тайн Божиих, сладостно терзали мне сердце и ободряли к деланию, принятию всех доступных мне мер для ускорения исполнения этих ваших святых желаний...

Видя в старых селах Туркестана обширные храмы Божий, благолепно украшенные, я был преисполнен твердой надежды, что благочестие никогда не оскудеет среди нас, что Господь Всемилостивый, слыша ваши слезные просьбы, призрит на вас...

Бесконечно радовали меня посещения станиц семиреченских казаков, этих благородных рыцарей Креста Господня, беззаветно преданных священному своему долгу, во всякое время готовых полагать живот свой за веру, царя и отечество. Большие, богато обставленные станичные их храмы, благоговейное почтение, всегда и везде оказываемое своему епископу, полное послушание, любовь и внимание, которыми стараются они окружать своих духовных отцов, – все это не могло не быть для меня несомненным свидетельством, что дорогие семиреки не напрасно носят наименование христолюбивых воинов. Особенно радовали меня дети-казаки, в каждой станице на конях встречавшие и провожавшие меня...

Желал я увидеть во множестве возникшие здесь православные новые села, возрадоваться расширению здесь Церкви Божией и вместе с тем подумать о построении храмов, о назначении пресвитеров. Но иное судил мне Промыслитель...

Навсегда расставаясь с вами, подобно умирающему, обращаюсь к вам с последними просьбами: "Братие возлюбленные, бодрствуйте, стойте в вере" (1 Кор. 16, 13). Помните всегда, что Господь привел вас в страну эту для утверждения и сохранения славы вашего православного отечества, поэтому каждый из вас в руке своей должен держать знамя, на котором всякий мог бы прочитать блистающую святостью надпись: за веру, царя, отечество.

Если мощна и славна Россия, то всем этим она обязана исключительно вере православной, в чистоте ею хранимой, и своим самодержавным царям, поэтому спасение отечества и спасение каждого из вас зависит от любви и беззаветной преданности Христовой Православной Церкви и Помазаннику Божию – царю православному. Только при этом условии и возможны благо – и долгоденствие людей русских на земле.

Вы знаете хорошо, что за последние десять лет в Туркестан стали проникать разные лжесловесники, сожженные в совести своей, хищные волки в одежде овечьей, желающие внести пагубное разделение среди туркестанцев, возмутить сердца многих против Матери Христовой Церкви и против властей земных. А вы, возлюбленные, будучи предварены о сем, берегитесь, чтобы вам не увлечься заблуждениям беззаконников и не отпасть от своего утверждения, но возрастайте в благодати и познании Господа нашего Иисуса Христа.

Братие, да позволено мне будет в последний раз на этом святом месте со скорбью воскликнуть: прости, мой дорогой, родной Туркестан, моя радость, моя похвала и слава!"

По словам очевидцев, при совершении Преосвященным Димитрием последней Литургии в Верном "все население объединилось желанием достойно почтить отъезжающего святителя. Гордость и краса Верного, величественный кафедральный собор, это любимое детище Владыки Димитрия, был так переполнен, как это бывает разве на Пасху. Владыка Димитрий, видимо, волновался: это сказывалось и в дрожи голоса, и в слезах, неоднократно увлажнявших глаза архипастыря, волнение передавалось и сослужащим и молящимся... Не было в храме, вероятно, никого, чьи глаза не увлажнились бы искренней слезой скорби". При расставании с духовными детьми Преосвященный Димитрий сказал: "Никогда и нигде мне не найти такого счастья, какое я знал здесь, и воскликнул: Прилъпе язык мой гортани моему, аще забуду тебе, Туркестане!"

В годы Первой мировой войны Владыка Димитрий совершил поступок, заставивший заговорить о нем всю верноподданническую Россию. Движимый патриотическим порывом, он три года в качестве простого судового священника плавал на одном из военных кораблей Черноморского флота, участвовавшем в сражениях. За проявленное при этом мужество он получил редкую награду – панагию на Георгиевской ленте.

В 1915 году Владыка Димитрий был возведен в сан архиепископа. На Поместном Соборе 1917-1918 годов он сыграл видную роль, выступая против домыслов околоцерковной интеллигенции и чиновников, пытавшихся воспрепятствовать спасительному для русского Православия восстановлению Патриаршества. Имя самого архиепископа Димитрия (Абашидзе) фигурировало в первом, так называемом большом списке кандидатов на Патриарший престол. В охваченной революционным безумием Москве именно Владыка Димитрий взял на себя переговоры с большевиками и с изумительным бесстрашием сумел добиться от них прекращения обстрела Кремля, что позволило продолжить работу Поместного Собора.

В конце 1918 года архиепископ Димитрий возвратился в свою Таврическую епархию. В Крыму уже бушевала гражданская война, полуостров переходил из рук в руки. В воспоминаниях митрополита Вениамина (Федченкова) упомянуто о том, как Высокопреосвященный Димитрий помогал офицерам царской армии укрыться от "революционной" расправы. В 1919 году протоиерей П. И. Сербинов рассказывал о мужественном поведении Владыки Димитрия в захваченном большевиками Крыму:

"В ночь с субботы на воскресенье отыскивали и расстреливали офицеров. Вместе с тем революционерами был пущен слух: на соборе пулемет, и что следует арестовать духовенство. В воскресенье в соборе вследствие страха было мало народа. Но архиепископ Димитрий пришел в собор и совершил Литургию. После Литургии он обратился к пароду с речью: "Говорят, что на колокольне пулемет: кто желает, посмотрите, правда ли это?"

Некоторые из находившихся в храме отправились туда и сообщили, что никакого пулемета там нет. Тем не менее началась бомбардировка собора (обстрел из пушек) и была повреждена колокольня. Отца протоиерея Назаровского арестовали, хотели расстрелять, но он все-таки остался в живых. Все духовные лица спрятались, ключ от собора остался у архиепископа Димитрия. Архиепископ Димитрий смело отправился в революционный штаб и потребовал расследования. Там наглость дошла до того, что председатель сказал: "Я сам видел пулемет". Архиепископу удалось, однако, настоять на том, чтобы назначена была комиссия. Во вторник архиепископ сам служил Литургию по чину священнического служения, я и некоторые члены причта пели и читали. У архиепископа Димитрия не раз производили обыск, все взламывали и вспарывали. В архиерейскую церковь вошли с папиросами и в шапках, штыком прокололи жертвенник и престол. Я должен еще раз отметить неустрашимость архиепископа Димитрия. В Севастополе он отпевал священника Чепранова, который убит был матросами за то, что напутствовал Святыми Тайнами приговоренного к смерти".

Гражданская война сделала невозможным единое управление Русской Церковью. Когда в Крым вошли войска барона Врангеля, Владыка Димитрий был избран председателем Временного Высшего Церковного Управления Юго-Востока России, окормлявшего паству на территориях, еще контролировавшихся Белым движением. Он пытался выступить миротворцем между противоборствующими станами: летом 1920 года по его почину в Крыму объявляются "дни покаяния", к участию в которых Владыка Димитрий надеялся привлечь и красноармейцев. Его подпись стоит первой под Посланием Временного Церковного Управления на Юго-Востоке России православному русскому народу, в котором сказано:

"Многими тяжкими грехами осквернился народ наш в недобрые годины мятежного лихолетия и смуты: бунт и измена, пролитие крови и братоубийство, безбожие и осатанение, богохульство и кощунство, разбой и лихоимство, зависть и хищение, блуд и растление, празднолюбие и празднословие. Осмердела земля наша, зачумлен воздух, омрачается свет солнечный гноем ран души нашей. Не по слабости только, но и по гибельному обольщению согрешил пред Богом народ наш, ибо открыл уши свои ложным и тлетворным учениям сынов тьмы, отвернулся от Бога и поклонился идолам. Обольстители научили его поклоняться себе самому в своих страстях и похотях, они внушили ему, что нет правды выше воли народной, и повели его от преступления к преступлению, от падения к падению. Свои изменчивые прихоти народ наш приучился считать за истину, свои корыстные вожделения признавать за высшую награду жизни и уподобился Навуходоносору, поклонившемуся себе, как божеству, но пораженному безумием за безумие. И орудием гнева Божия над русским народом явились те самые лжеучителя, которые лестию обманули его, чтобы затем поработить...

Народ обманут учением безбожным, что одним хлебом живет человек, одной себялюбивой корыстью может направляться жизнь его. И стал он перекраивать жизнь свою по сатанинскому учению: завидовать, расхищать чужое, пере-равнивать, переделять. Развилась жажда легкого обогащения, но ослабели навыки добросовестного труда по заповеди Господней. И оскудела земля наша, облеклась в рубище. Завистники достигли равенства лишь во всеобщей нищете. Отъял Господь благословение Свое от дел нечестивцев...

Люди русские, православные! Явите силу покаяния, возвеличьте Святую Русь делом, словом и мыслью, отвергните соблазны антихристовы, и возвеличит Господь избранников Своих, исцелит их и умирит".

Это послание разбрасывали с аэропланов над позициями красных. Но увы! Грех Русской земли был уже столь велик, что соблазненный народ оставался глух не только к призывам южнорусских архипастырей, но и к голосу святого Патриарха Тихона, неустанно взывавшего о прекращении братоубийственной бойни.

После поражения Врангеля большинство находившегося в Крыму духовенства вместе с его войсками ушло в эмиграцию. Однако Владыка Димитрий, несмотря на уговоры своих собратьев, наотрез отказался покинуть отечество. Митрополит Антоний (Храповицкий) назвал такое его решение "самоубийством". Казалось совершенно очевидным, что Владыке Димитрию – пламенному обличителю революции, архипастырю Белого стана – не приходится ждать пощады от большевиков-богоборцев. И он готовился принять венец мученичества за Христа Господа. Бог, однако, судил иное.

Владыка Димитрии не пытался укрыться. В архиерейском доме в Симферополе его арестовали, затем вынесли приговор: "Расстрелять за контрреволюционную деятельность, за участие в вооруженной борьбе против республики". Но приговор направили на утверждение Сталину, и тот заменил казнь тюремным заключением. В тюрьме архипастырь томился около двух лет. Там он потерял зрение, и ослепшего архиерея выпустили на свободу.

Добрые люди помогли Владыке Димитрию добраться до истока его иночества, Киево-Печерской лавры. После многодневной слезной его молитвы у гробниц преподобных отцов Печерских свершилось чудо: Господь частично вернул ему зрение. В 1926 году он принял схиму с именем Антоний, в честь основателя русского монашества, и начал подвизаться в затворе в Лаврской Китаевской пустыни, в жестоком посте и молитве. Его духовным сыном стал живший в соседней келье архимандрит Ермоген (Голубев), впоследствии настоятель Киево-Печерской лавры, неколебимый исповедник имени Христова, многие годы страдавший в каторжных лагерях, а после войны в святительском сане окормляв-ший Среднеазиатскую епархию, отстаивавший Святое Православие во времена возобновления гонений на Церковь.

Служение схиархиепископа Антония (Абашидзе) не ограничилось одной мо-литвой. Подобно своему Небесному покровителю, преподобному Антонию Печорскому, он не оставлял без наставлений православный народ, и слово нового Киево-Печерского старца, схиархиепископа Антония, далеко разносилось по несчастной, терзаемой богоборцами Русской земле. Полуслепой архипастырь оказался духовно зорче многих своих "глядевших в оба" собратий: в своих посланиях он выступал с обличениями обновленчества и "григорианского" раскола. Очень многих вразумило его разоблачение антицерковной деятельности епископа Григория (Янковского), которого Владыка Димитрий очень хорошо знал лично: тот некогда был его соучеником в Киевской Духовной академии. Владыка Антоний не забывал и родной его сердцу Туркестан, слал слова ободрения своим духовным детям в Центральную Азию, где православные тоже вели тяжкую борьбу с обновленцами и "гри-горианами". Строгим внушением он сумел образумить своего бывшего келейника священника Матфея Долиндо, сделавшегося было одним из лидеров "гри-гориан": вернувшись в лоно Матери-Церкви, отец Матфей принял мученическую кончину за Христа.

Мирное житие схиархиепископа Антония в затворе было прервано вторжением богоборцев, в 1931 году закрывших Киево-Печерскую лавру и разогнавших иноческую братию. Святитель-схимник был вынужден вернуться в мир: он жил в Киеве, скитаясь по домам верующих, питая их словом духовного наставления. Господь наделил его даром прозорливости и чудотворений: по его молитвам совершались исцеления, духовные его чада избавлялись от опасностей и бед.

Во время немецкой оккупации Киева схиархиепископ Антоний вместе с группой иноков поселился в пещерах Киево-Печерской лавры, возобновив молитвенную жизнь великой русской обители. Незадолго до кончины он с радостью узнал, что Господь смягчил наконец сердце его давнего знакомца Иосифа Джугашвили: со встречи Сталина с православными архиереями началось восстановление Русской Церкви.

Старец-схиархиепископ Антоний (Абашидзе) мирно отошел ко Господу в конце 1943 года и был погребен близ места своих подвигов, у входа в ближние пещеры Киево-Печерской лавры. Для паствы нынешних Среднеазиатской и Казахстанской епархий незабываемы его высокие святительские деяния на ниве Божией в Туркестане. В годину революционной смуты он явил себя доблестным исповедником Христовым, обличителем безбожия и беззакония, правилом веры и образом кротости, наставником истинного благочестия. В Киеве его почитают как преподобного подвижника, молитвенника и прозорливого старца.

ЖУРНАЛ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ N11 от 2003 г.